ЗИНЗИВЕР № 2 (5), 2006

я не прошу ни о чем
только бы снова и снова
голубь взмывал над плечом
в день рождества христова
и подбородок задрав
к небу скупому на ясность
просто стоять как дурак
зная свою сопричастность
этим домам и дворам
сморщенным бабушкам в сквере
ликам комедий и драм
музыке сфер и метели
и прерываясь на год
снова застать себя в позе
сборщика звезд и забот
в день нарождения божья
как промелькнуло! как скор
путь меж купелью и гробом
сели в сочельник за стол
в пасху завыли с народом
где смолянистой хвоей
где нераспущенной ивой
путь обозначили твой
свой памятуя паршивый
ах звездочет звездочет
что углядел ты под сводом
купол расписанный тот
палех мешает с исходом
воет рыдает рычит
паства и требует чуда
в день нарождения стыд
трогает пастырю губы
что ему дать им? совет?
сколько за двадцать столетий?
свет? но не нужен им свет
мир? помолчи благодетель
пусть рождество к рождеству
бога сменяет снегурка
пусть на непрочном снегу
пляшут смешные фигурки
тайна должна отступить
чтобы обычная наша
неполноценная жизнь
вновь переполнила чашу
чтобы смеялись в садах
с горок слетали на санках
на маскарадных балах
били бокалы с шампанским
богу должно умереть
чтоб в рождество и крещенье
мы и рожденье и смерть
вновь превратили в веселье
палех с упругим коньком
белые росчерки гривы
темные лики икон
тайны не надо счастливым
на новогодний базар
за мишурой и шарами
время отправиться нам
не захотите ли с нами?

разноцветная бабочка американской мечты
звон серебряных колокольчиков над высоким морем
апельсиновым деревом высохшим до черноты
тень ложится на берег
не играет роли
где мы выросли точно впечатан след
на ладони когда поднесешь на свет
крона дерева сохнет на пятипалой
проведи по ветвям концом ногтя
и срывайся на ощупь когда свистя
время школы начальной летит к причалу
все мы дети залива
придумай сам
как нам выглядеть стриженым или с бантом
шелка мертвого по береговым кустам
тянут ночь за гребенку морским анданте
пароходы курлычут кричат в порту
закоптелые грузчики спелой дыней
угощают друг друга и темноту
вопрошают окрестную на латыни
знать италия рядом прогнулся трап
на какую-то глорию из ньюкасла
по нему раскорячившийся как краб
подымает матросик бочонки с маслом
дальше пара сигнальных по корме
шелест волн выходит судно в море
якорь поднят и больше нет корней
что удержат нас
никто не спорит
хорошо по золоту прошлых дней
босиком заглядывая как в бездну
в трюм где светится рыба и тесно ей
вдруг лишенной пространства тяжелой медной
красноперой и свесив ноги вниз
с плоскодонки соседской можно сразу
дно нащупать где ракушка мелкий приз
дожидается детского глаза
это все замечательно
но когда
на губах не услышишь привычной соли
вдруг проснешься — о господи как скучна
за окном растительность нашей роли
ей не надобно
чистая речь смешна
только бабочка пестрый подарок с воли
но кулак разожмешь
улетит она
с чем останешься?

в черных лапах
где серебряный бил огонь
дыры проедены
червем длинноусым
каверны праха
научился пережевывать металл
стеклянным глазом
по периметру ночи шаря
как прожектором
век-леопард

кто остановит
тому ложиться в цинк
желтою лентою обвивая лоб
на поединке вся славная знать
крылья шуршат наждаком
на каждом алый плащ
за рубиконом
мертвых башен тень

точно мы все нарисованы
уголь на бровях
сурьма вокруг рта
страшен оскал сквозь бинт
властелин времени сидит
как вареный рак
как переходящий вымпел
красного уголка
в каторжной тьме
прислушивается к шагам
горе путнику
забрел в пещеру сам
справа стена
слева стена
впереди стена
ищет огарок свечи
каменные цветы хватает рука
малахитовый саван сшит
скорпионовым жалом

а на свободе
белый скачет конь
всадник седой черный тюрбан
рваный бурнус
автомат калашникова за спиной
справа песок
слева песок
впереди песок
над дюнами свет дневной

как ненадежной щепкой
тем ненадежным шлюпом
по волнам как по веткам
фракийский парус хлюпал

искатель черных мидий
ловец бесплотных тварей
что видел ты овидий
зрачок прищурив карий

вдали где после бури
втекало в море русло
вода как рыбья шкура
отсвечивала тускло

и пыль ложась на щеки
дарила привкус глины
бобов и маниоки
вина и парусины

провинция убога
и скучен быт колоний
возвышенному слогу
нет воздуха в полоне

но свет проходит бритвой
по синеве запястий
как голос перед битвой
тяжелый полный власти

тень гофрированного солнца
ребром к ребру доской стиральной
в коробке комнаты пылится
и к вечеру уходит от
глаз любопытных и печальных
надежд на чудо и невзгод

сквозь эти окна мир который
лежит за окнами щербат
как полосатый камышовый
свирепый кот он щурит взгляд
разрезаны почти без всхлипа
на части лип в том мире липы
стоят полосками дома
игрушечные пирамиды
для познающего ума

не собирай предметов в горстки
на свет досужий не гляди
ребром судьбы разрезан год наш
и дни прорехами в груди
следами пуль осколков крови
прощаний долгих взглядов вслед
сверкает лезвие по кровлям
минувшего где жизни нет

но выбравшись на свет из этой
тюрьмы где выучен до слез
пейзаж разрезанного лета
ты только вздрогнешь и вздохнешь
чужое мы привыкли к пыли
к тому что вдоль и поперек
нас быстрой бритвою кропили
и души требовали в срок

привыкли что сжигает пламя
что части лучше чем предмет
нам трудно в мире вместе с вами
кто знает что такое свет

заменим эмиграцией изгнанье
красивым словом времени распада
не этой тканью златотканой рванью
что увяданье стискивает взглядом
в твоем краю чей символ круглым сыром
втекает ночью в звездное собратство
как помнишь что евгения хранило?
судьба дурная с вкусом эмигрантства
а может проще — с ладанкой татьяна
с уланом ольга с плачем безымянка
студентка со шпаргалкой ночь с нирваной
строф галлюциногенная поганка?
а может горше — выпрыгнуть из шкурки
из почки из скорлупки из предела
чтоб limit этот не тянулся телом
страны как тестом из квашни как дуркой
всеобщего сознанья как удавкой
сверкай топор и гибель псевдоподий
приветствует перед меняльной лавкой
добытчик украшений славный родя
а ты личинкой под личиной плода
под кожурой с приятной восковиной
под датским небом скучным как седины
с зевотой подобающей для сплина
я здесь гляжу как гаснут на закате
сначала сверху стекла после снизу
и влажной чернотой стирает платье
и руки и лицо когда за бризом
приходит шквал и вот лежит пустыня
и в ней ты не пророк не небожитель
родной земли безумная обитель
которой имя мрачно — что ей имя?
что толку в именах? они прощанье
у этой жизни путь сентиментален
что помню вас в пыли ночных развалин
я пальцем вывожу свое посланье
на мертвом камне