ЗИНЗИВЕР № 3, 2005

Анри Мишо. «Портрет А». СПб.: «Симпозиум», 2004.

Один критик назвал Мишо сумасшедшим. Вот и отлично. Будем считать это высшей оценкой писательского бесстрашия. Но что, собственно, смущает столь щедрого на комплименты литературоведа? Кажущаяся лёгкость, с которой Мишо отрекается от традиционных романа-повести-рассказа, от этих неумолимых «однажды», непременно заканчивающихся вразумительным эпилогом? Повышенное внимание к суматохе собственных праздных мыслей, принимающих на бумаге яркие и затейливые формы? Да, Анри Мишо не расскажет нам историю о... И если Мишо и принимается за рассказ, то уж точно, не зная, чем и когда все это закончится. Как правило, хватает его максимум на одну-две страницы, а чаще и вовсе на две-три фразы. Тексты его фрагментарны, рассыпчаты. Нет в них той самой клейковины психологических переходов, обнажающей основу литературно-эстетических намерений. Экстравертная по форме и интравертная по содержанию проза Мишо не просвещает, не назидает, не агитирует. Это такой эпистолярный тип беззаботного письма, когда мысль, готовая вот-вот стать афоризмом, вдруг перечёркивается волей автора, словно испугавшегося застывания формы, смысловой определённости:
«В китайцах мало чувственности, и, одновременно, очень даже много. Но утончённой».
При медленном чтении, в этом «налегке» можно обнаружить и нотки сюрреализма, и элементы абсурда. Однако кажется непродуктивным рассматривать эти влияния в традиции концептуально значимых эстетик, скорее это неизбежные проявления человеческой натуры:
«Я такой слабый (а раньше было ещё хуже), что если бы хоть кто-то оказался мне близок по духу, я тут же был бы им покорён, поглощён и во всём от него зависим; но я настороже: я внимательно, чуть ли не с остервенением слежу за тем, чтобы всегда оставаться собой и никем больше».
А вот выдумщик Мишо примеряет на себя маску невинности и, имитируя детскую непосредственность, изобретает «пулемёт пощёчин», «человекометалку», «зверька-замкоеда». Однако маска «стареет» на глазах, оборачиваясь опытом мизантропа:
«Есть у меня человекометалка. Отбрасывает людей далеко, даже очень. Главное — знать к ним подход. Вообще-то, достаточно далеко их никогда не отбросишь. Они возвращаются к вам лет через сорок, когда вы соберётесь наконец-то пожить спокойно, а спокойно-то на самом деле им: они никуда не спешат, возвращаются неторопливо, как будто вышли на пять минут, чтобы вскоре вернуться».
Совершая эти возвратные движения смысла, отнюдь не поэтические по сути, Мишо дает нам возможность лицезреть не столько свою личную, писательскую кухню, сколько вуайеристски заглянуть туда, где только оформляется мысль, так сильно сопротивляющаяся прозе.

Руслан МИРОНОВ