Газета "Ex libris НГ", 11 октября 2007 г.
Газета "Ex libris НГ", 11 октября 2007 г.
СВОБОДА ИЗ ПОДПОЛЬЯ
Арсен Мирзаев: «Поэзия — это зияние…»
Арсен Мирзаев — поэт, родился 1960 году в Ленинграде, редактор, культуртрегер, ведущий поэтических салонов. Автор семи книг стихов. Публиковался в различных периодических изданиях в России и за рубежом, член редколлегий журналов "Футурум АРТ" и "Дети Ра". Президент и отец-основатель ВАЛИ ("Всемирной ассоциации любящих Изабеллу"). Стихи переводились на английский, французский, польский, чешский и чувашский языки.
Мирзаев — поэт сугубо ленинградский, петербургский. Разговор с ним мы, естественно, начали с Петербурга, с жизни тамошних литераторов.
— Арсен, один литератор в свое время назвал Питер поэтическим Клондайком. Но где печатаются питерские поэты? Им есть куда податься?
— Да, помнится мне, Петербург многие пииты (совсем недавно — Сергей Бирюков) величали "самым поэтическим городом". Только это ничего не меняет в сложившейся ситуации и уж тем более не объясняет.
Литераторы из Союза российских писателей, "православные русопяты", отличаются от своих более "амебных" и безынициативных собратьев-"демократов" повышенной энергетикой, неистребимым энтузиазмом и даже некоторым жизнелюбием, не доходящим, впрочем, до "людофильства". У СП России есть свой сайт, газета "Литературный Петербург", журналы и альманахи "Северная Аврора", "Невский альманах", "Изящная словесность", "Парадный подъезд", "Медвежьи песни", сборники "Молодой Петербург", "День русской поэзии", "Антология петербургской поэзии начала XXI века" и тому подобное.
Стихотворцы литературного официоза Союза писателей Петербурга, не имеющего, по сути дела, ни своих журналов, ни сайта, ни альманахов, печатаются в "Неве" и "Звезде", некоторые — в "Новом мире", "Арионе". Для не тусовочно-совписовского народа существуют вольные безгонорарные площадки: "Крещатик", например, предназначен для не чрезмерно радикальных авторов, "Черновик" Очеретянского, "Зинзивер", "Акт" и "Словолов", выпускаемые Валерием Мишиным и Тамарой Буковской. В такие издания попадают и верлибры, и визуальные тексты, и заумь, и концептуальные вирши, и просто хорошие традиционные стихи. Редакторы этих журналов, насколько я знаю, открыли, по крайней мере для питерской читающе-пишущей публики, либо впервые напечатали целый ряд интересных авторов. Ну взять хотя бы Нику Скандиаку…
Совсем молодым поэтам печататься практически негде. Они в неимоверных количествах выкладывают свои творения в сети, регулярно публикуют свежие тексты в ЖЖ, пытаются издавать собственные "бумажные" издания. Из последних попыток можно вспомнить об интересной, но не вполне удавшейся: выпуск двух номеров альманаха "ТРАНСЛИТ". К сожалению, авторы этого издания за редким исключением, таким, как Светлана Бодрунова и некоторые другие, в своем стремлении как можно более ярко самовыразиться забывают о необходимости присутствия в их рифмованных строчках самой сути и оправдания существования этих стихов: собственно поэзии, ее вещества.
Функционирование нескольких литературных компаний — например, ЛИТО "ПИИТЕР" или театр поэтов "Послушайте", ориентированных в основном на 20–30-летних, проблемы отсутствия печатных площадей также не решает. Правда, остается возможность выступлений перед своей аудиторией, чем эти литкружки, собственно, и занимаются.
Журнала, а лучше бы нескольких, ориентированных на поэтов разных кругов, компаний, течений, поколений, стилей и традиций, где бы публиковали все талантливое и самобытное, невзирая на принадлежность к тому или иному союзу, ЛИТО, интернет-сообществу, в Петербурге нет и в ближайшее время, надо полагать, не будет.
— Назови своих любимых питерских поэтов нашего времени. Где их можно прочитать?
— "Любимый поэт" — понятие особое. Кто-то, многие, мне по-человечески близки и симпатичны. У кого-то мне очень нравятся отдельные стихи, циклы. Кого-то я не могу назвать, дабы не быть обвиненным в пристрастности и необъективности, речь идет, разумеется, о ближайших друзьях и соратниках. Поэтому ограничусь несколькими именами. Виктор Соснора, Елена Шварц, Михаил Еремин, Владимир Кучерявкин, Игорь Булатовский. Если книги Шварц и Сосноры еще можно найти в магазинах, хотя и не в первых попавшихся, придется побегать, а подборки — в журналах типа "Звезды" или "Знамени", хотя и изредка, то стихи остальных поименованных можно раздобыть сегодня разве что у самих авторов. В Москве недавно вышла замечательная книга Игоря Булатовского в книжном приложении к журналу "Воздух". Я ее купил в галерее "Борей" на углу Невского и Литейного. Скорее всего это был последний или предпоследний экземпляр. Книги стихов Михаила Еремина выпускались в основном "Пушкинским фондом". В магазинах я их давно уже не вижу. "Избранное" Володи Кучерявкина было издано "Новым литературным обозрением". Вот там этот томик, на складе издательства, среди прочих книг, напечатанных в серии "Лауреаты премии Андрея Белого", видимо, и следует искать.
— Ты много лет был соредактором самиздатовского журнала "Сумерки". Нет ли у тебя ощущения, что поэзия опять уходит в андеграунд?
— Литература вообще — сумеречная зона бытия. Сумерки для поэта — естественное состояние времени дня, природы, жизни. Находясь в сумерках, подполье, надкрышье, в своей голове — не суть важно, — ты обретаешь несколько иные (в сравнении с нормальными людьми) степени свободы. Быть может, всего лишь на один миг, на сотую его долю.
Я продолжаю внутренне существовать в сумерках и в "Сумерках". Это позволяет мне иногда, хоть и очень редко, чувствовать себя почти счастливым человеком.
— В чем, на твой взгляд, разница между современными питерскими и московскими поэтами?
— Разница эта есть. Но она достаточно условна, и объяснить, в чем она заключается, довольно сложно. Отличаются московские и питерские пииты, на мой взгляд, тем же, чем Москва отличается от Петербурга. А это, в общем, банально и давно всем известно. Естественно, в Москве больше шума, суеты, бестолковщины, денег и в то же время — деловой активности, живости, разнообразия во всем. Следствие этого — огромное в сравнении с Питером количество литературных площадок: салонов, клубов, культурных центров и прочее, большие живость и поливариативность самого литпроцесса, больше книг, книжных магазинов, авторов, больше откликов на поэтические сборники и так далее. В Питере происходят те же самые процессы, если иметь в виду литературную жизнь, только совсем в иных масштабах — как-то все камернее, менее шумно, гораздо более спокойно и без особого крика и суеты. Все это опять же вещи общего порядка, слишком приблизительные. Это и так и не так. Дело в том, что большая часть петербургских поэтов предпочитают отсиживаться в родных чухонских болотах и не знать, что происходит "на суше". Но иные пииты, и их не так уж и мало, осознали, что укорениться в болоте, в общем-то, непросто, хотя в Нево-Фонтанске все возможно, и нужно читать не только своих подельников по одному из СП, но и предшественников и современников из разных городов и стран. И кое-кто находит родственные поэтические души, например, в той же Белокаменной. Кому-то из пиитического люда Питера оказывается близким Всеволод Некрасов, а не, скажем, тот же Кушнер или Айги, а не Бродский или Генрих Сапгир, а не Горбовский.
— Ты сам пишешь и рифмованные стихи, и палиндромы, и верлибры. Ты традиционалист или новатор?
— Традиционалистом я себя считаю лишь в том смысле, что наследую традициям, и по мере слабых сил пытаюсь их развивать, классического русского авангарда первой трети ХХ века и ведущих современных авангардных авторов. Это, естественно, не означает, что я кого-то копирую или подражаю чьей-то манере, идиостилю. Против рифмы я, само собой, тоже ничего не имею. Совпадение — с определенными рифмой, метром, ритмом — зависит, вероятно, от типа дыхания, то есть от того или иного внутреннего состояния в данный момент времени, когда начинается то, что можно, наверное, назвать началом процесса брожения.
— Ты составил знаменитую книгу Геннадия Айги "Разговор на расстоянии". Кем для тебя был Айги?
— Кем для меня был Айги, я смог почувствовать по-настоящему только после того, как получил из Москвы известие о его уходе. А что-то понимать и осознавать начал гораздо позднее. Недели две после этого сообщения я не мог ничего воспринимать вообще. Жизнь на это время замерла и превратилась в чисто механическое существование. Я не думал, что весть о прекращении земного существования Геннадия Николаевича будет так тяжела для меня. Единственное, что я спустя некоторое время начал ощущать, — громадность и невосполнимость, чудовищную безвозвратность этой потери. Тут не обойдешься словами "друг", "соратник", учитель". Речь идет — и шла всегда — еще о чем-то: большем и ином. О чем именно, мне еще предстоит, хотя бы только для себя самого, понять. Но разговор с Геннадием Айги для меня не закончен и вряд ли когда-нибудь закончится. Изменился лишь способ связи. Осталось только одно средство сообщения — воздух.
— Как сейчас идет работа над творческим наследием Айги?
— Все мы, конечно, понимаем, что от нас ушел большой поэт. И наша задача — издать его стихи как можно лучше и полнее. Несомненно, нужен солидный том, включающий все тексты с вариантами, снабженный необходимыми комментариями, библиографией и так далее. Естественно, хорошо бы такой том выпустить в "Библиотеке поэта" — напечатать бы Айги вслед за Сапгиром, да, может быть, и не в Малой серии, а в Большой! Опубликовать следует и все прозаические тексты, все его эссе, статьи, заметки, предисловия, воспоминания, интервью и письма. Но эта задача не на один год. С письмами по крайней мере придется долго работать — ведь многое предстоит не только собрать, перепечатать, но и перевести!
Я думаю с тем, что необходимо издать "полного" Айги, никто спорить не будет. Но сейчас для этого нет условий и реальной возможности, хотя и ответственности с себя никто из нас, родственников, соратников и друзей его, не снимает. Наследие Геннадия Николаевича должно быть издано и, надеюсь, будет издано в обозримом будущем.
Пока длятся споры о том, как правильно выпускать Айги, полным ходом идет подготовка его "малого собрания сочинений" для издательства "Гилея". Жена Геннадия Николаевича, она вдовой себя не считает, верующий человек и чувствует, что Айги всегда где-то рядом с ней, будем уважать ее чувства и ее волю, и поэт Саша Макаров-Кротков уже составили восемь томиков поэзии Айги. Вместе с одним или двумя прозаическими томами, которые я должен в ближайшее время представить в "Гилею" Сергею Кудрявцеву, они и составят это самое "малое собрание". По первоначальному замыслу, оно должно состоять из 9–10 небольших книжек, которые будут продаваться, дариться друзьям в виде комплекта, помещенного в изящную коробку. То есть речь идет не об издании академического типа, а именно о подарочном варианте. Но все же это будет своего рода "полный" Айги.
— Дай определение поэзии.
— Поэзия — это зияние.
Лучше сказать не могу.
— Определениемания!
Предоставляю врагу,
Любителю формулировок,
Честь ее как-то назвать.
Я же не слишком ловок
И не могу знать…
А если серьезно… Любые формулы — это всего лишь формулы. Однако когда находишь в чьих-то сроках, чаще в чужих, но бывает, и в своих собственных, нечто определяемое, чувствуемое как истинное, настоящее, от чего захватывает дух и сердце вот-вот вылетит из груди ко всем бесам, думаешь: "Может быть, и живу на свете ради таких вот мгновений", — то, наверное, это она виновата, неназываемая…
Беседовал Евгений Степанов.