.


 

Газета "На смену!" (Екатеринбург), 5 декабря 2006 г.


Газета "На смену!" (Екатеринбург), 5 декабря 2006 г.


ТАЛОНЫ ДЛЯ ТАЛАНТОВ


В середине ноября одновременно в трех городах — Москве, Нью-Йорке и Саратове — проходил Международный фестиваль театрально-поэтического авангарда "Другие". Уральскую диаспору на нем представлял наш постоянный автор, поэт Юрий Беликов. Сегодня он делится своими впечатлениями от увиденного и услышанного.



1. СТЕПАНОВ — НАЧАЛЬНИК ИНОГО СТОЛЕТИЯ

Все началось с "Цветка" Евгения Степанова. Если кто-то помнит, в Перми в конце 80-х — начале 90-х годов выходили редактируемые вашим покорным слугой "Дети стронция", где, кстати, печаталось немало екатеринбуржцев — Нохрин, Ройзман, Богданов, Верников, Курицын… Там-то и было опубликовано стихотворение неведомого уральцам москвича:

Валялось лицо на помойке
столетия.
Лицо — обожженные веточки глаз.
А главный начальник иного
столетия
Шел мимо помойки
в полуденный час.
И веточки глаз увидал
обожженные.
И мудрый, как малый ребенок,
изрек:
— Мы веточки эти спасем
обожженные.
На них должен вырасти
редкий цветок.

Минуло семнадцать лет. Наползло "иное столетие". И вот мне пришло приглашение от "главного начальника" Международного фестиваля поэтов "Другие", генерального директора московского издательства "Вест-Консалтинг" Евгения Викторовича Степанова принять участие в намечающейся мистерии. Надо же! За это время, пока мы не виделись с Женей, он сумел вырастить тот самый "редкий цветок" — создал степановский сад, в котором взошли экзотическими яркими лепестками литературно-художественные журналы "Футурум Арт", "Зензивер" и "Дети Ра". Чувствуете родственную перекличку? "Дети стронция" — и "Дети Ра". Библия! Авраам родил Исаака…
На правах прародителя я принялся фантазировать, что бы можно было эдакое еще учинить в рамках фестиваля "Другие". Как "Махатма российских поэтов" я слал Степанову напутственные электроннограммы: дескать, неплохо бы провести в столице нашей Родины марш поэтов. Марши "голубых" и "розовых", фашистов и коммунистов — это уже в мировой практике было. А вот марша поэтов… не припомню. Скажем, собираемся у памятника Пушкину, перегораживаем Тверскую — и движемся дружно-расхристанными поэтическими колоннами к памятнику Маяковскому. В руках у нас транспаранты: "Отречемся от "Нового мира"!", "Юность" — ты устарела!", "Октябрь" уж наступил!", "Наше "Знамя" — "Футурум Арт" и "Дети Ра"! Несем огромные портреты авангардистского Политбюро — Генриха Сапгира и Игоря Холина, Константина Кедрова и Сергея Бирюкова и генерального секретаря Русского ПЕН-центра Александра Ткаченко.
"Начальник иного столетия" одобрительно хмыкал в ответ, при этом совершенно справедливо вопрошая: "Только кто все это пробьет-организует?" Я понимал, что если не прибуду из Перми в Москву, то рожденный в моем революционном мозгу марш поэтов так и затеряется в извилинах серого вещества автора этих строк. А этому маршу можно было бы придать перманентно-троцкистский вариант: провести его одновременно в нескольких городах мира — Москва—Нью-Йорк Киев—Берлин—Хельсинки… "Гораздо б лучше было для планеты, когда бы миром правили поэты!" — написал мой друг Анатолий Култышев, выбросившийся пять лет назад из московской высотки.
Если взять только одну Россию — сколько их за последние годы, выбросившихся и убиенных — кулаками-ногами-битами, тоской и алкоголем, наркотой и низколобостью издателей, утратой в народе божественного отзвука слова… В Екатеринбурге — Борис Рыжий и Сергей Нохрин, Роман Тягунов и Владимир Мишин, в Перми — Николай Бурашников и Борис Гашев, Юрий Власенко и Арсений Бессонов, в Омске — Аркадий Кутилов, в Кемерове — Максим Уколов и Владимир Ширяев, в Красноярске – Николай Рябеченков, в Пыталове Псковской области — Геннадий Кононов, в Томске — Михаил Орлов и Максим Батурин, в Иркутске — Петр Реутский и Борис Архипкин, в Москве — Илья Тюрин, Татьяна Бек и Анатолий Кобенков… Это — только навскидку. Боюсь, что список огромен.
И есть одна особенность: подавляющая часть из названных поэтов подходит под степановское определение "Другие". Какие такие "другие"? Поэты не от мира сего. Поэты — всегда "другие". И Лермонтов — предтеча: "Нет, я не Байрон, я другой". Всегда, да не всегда. Согласимся: литературная, да и не только литературная, Москва так сплела ажурную паутину, что журналы, где могут явить себя творцы, — преимущественно в ней самой. И тут паучье царство раздваивается: на правых и левых, вокруг которых, соответственно, группируются им подобные. Условно говоря, в "Наш современник" залетают свои мошки, в "Знамя" — свои комары. Мало того, этот мир назначает "Больших".
Недавно по каналу "Культура" в одноименной передаче некто Дмитрий Кузьмин, развалившийся в павлиньих штанах на телевизионном насесте, изрек примерно следующее: мол, за пределами Москвы и Питера поэта встретить сложно… Да ну?! "Поучайте лучше ваших паучат!"
А те, кто разрывает шмелиным весом паутину "толстяков"?
— "Толстяки" тяжело дышат, они больны астмой, — говорит мне Степанов, — пока в "толстых" журналах прочитают ваши стихи или прозу, пока дадут ответ — положительный или отрицательный, пока, в случае положительного ответа, напечатают, пройдет год, а то и два…
Действительно, за это время поэт в поисках хлеба насущного может угодить куда угодно, например на панель — в пиар-журналистику, и перестать писать стихи, успеет выпасть из окна, спиться и исширяться… Что, настоящие не сопьются, не исширяются и на панель не выйдут? О да. "Настоящие" исправно печатаются в "толстяках". Зачем же им прибегать к экстриму? Остальные — "Другие". Не настоящие?..
Степанов же издает "тонкие" журналы. Подвижные и гибкие. Маневренные. Рукописи читает быстро. Сам. Никому ничего не перепоручает. Раскроешь первую страницу "Детей Ра", а там — добродушная физиономия Евгения "с прищуром азиатским" и краткое, но обнадеживающее воззвание: "Пишите. Напечатаю!" И уже напечатал: поэтов Ростова-на Дону и Киева, Омска и Самары, Саратова и Иркутска, Удмуртии и Азербайджана, Болгарии и Финляндии…
Пока еще "Другие" не прошли маршем от Москвы до Киева, от Киева до Берлина и, пересев в самолеты, не долетели от Берлина до Нью-Йорка, зато почувствовали родство и синхронность своего бытия — с 15 по 26 ноября они заставили своей причудливой разноголосицей вибрировать мировой эфир — сперва в солженицынском центре — библиотеке-фонде "Русское зарубежье" в Москве на Таганке, затем — в салоне "Классики ХХI века" на Чеховской, потом — в книжном магазине № 21 на 5-й авеню Манхэттена в США, в дальнейшем — в Булгаковском доме на Садовой, после — в Институте русского языка им. Виноградова на Волхонке и в завершение — в гостинице "Олимпия" в Саратове!..
"Другие" прочистили воздух, надышанный "толстяками".



2. ЗЕРКАЛА, ОБРЕТеННЫЕ НА СВАЛКЕ

То, что это была генеральная прочистка воздуха, у меня — никакого сомнения. Вот подходит к микрофону апостол метаметафоры, некогда опальный преп Литинститута, ныне доктор философских наук и номинант на Нобелевку Константин Кедров, лучащийся улыбкой, как фраза Аполлона Григорьева "Пушкин — наше все!". И высекает "Морд палиндром" (это когда встречаются два зеркала — справа налево читается так же, как слева направо):
…Калигула калу ГУЛАГ
Ад юла Малюта
А дог Ягода
Вонял Ульянов…
Сидящий со мной в зале православный поэт и кинорежиссер Сергей Князев рассмеялся. Подействовало? А Кедров продолжает:
…Це Брежнев вен жеребец
Андропов опор дна
Горби киборг…
Код имени, код судьбы — на это указывал еще в начале ХХ века насколько "помешанный", настолько гениальный Велимир Хлебников. Нелепо не замечать сие через столетие.
Вот выходит муза и соратница Константина — Елена Кацюба и наводит на Человечество еще одно зеркало — суперпоэму "Свалка", "визуальную, интеллектуальную и виртуальную, не имеющую начала и конца, четких границ во времени и пространстве, а также одного постоянного состояния, живущую и двигающуюся во множестве вариантов, каждый из которых является истинным". На свалке (если пристально вглядеться в звуковое содержимое этого слова-понятия) найдут друг друга:

АС и СЛАВА
СКАЛА и ЛАВА
КВАС и ЛАВКА
ЛАК и ВАКСА
ЛАВ и ЛАСКА
ВЛАС и КЛАВА
Они наедятся САЛА
и станцуют ВАЛС.

Ну-ка, прикиньте: как отнеслись бы к таким "изысканиям" в "толстых" журналах? Правильно: отправили бы на свалку. Я раньше думал: "Москва у нас — одна, единственная-разъединственная. А теперь вижу: их две! А между ними – поэты, мыслящие инако". Выхожу к микрофону и читаю "Сон о раздвоении Москвы":

Когда Москва с Москвой
пластается,
Россия крепко спит, как старица.
Не тронь ее в блаженном сне.
Не то проснется с перепою:
— Москва пластается с Москвою?..
Пущай пластаются оне!
Пока стенают бондаренки,
швыдкие ножками сучат,
в России спят большие реки
и малые, как дети, спят…
Концовка такая:
…Пока одна Москва невинная
другой талдычит, что она
собой пьяна, как смоква винная,
когда другая не пьяна,
в России, убеленной старцами,
берут за ухи пацана
у прозорливого окна
какой-то слепошарой станции:
— Гляди Москву! Их стало две.
Ну а когда проснешься в силе,
чтоб досмотреть свой сон
в Москве,
скажи, что мы их отменили…

В зале дважды свистнули. Задело московитов? Потом дважды подошли ко мне незнакомые люди: "Нам такие же сны снятся!" Оказывается, в зале — не только поэты, слушающие поэтов, но еще и те, для кого пишутся стихи. А, собственно, для кого-чего они пишутся? Для самовыражения? Слабое утешение. Для преображения мира? От Гомера до Достоевского — все пытались его преобразить. "Красота спасет мир". Свежо предание, но покамест не спасает. Однажды я пришел к мысли, что поэзия, равно как и все виды прекрасного (хотя поэзия может и не быть изящной), существует для борьбы с мировым Злом. В том числе или в первую очередь — в самом поэте-творце. А может, и в Творце, раз мы — по образу и подобию Божьему?
…У Сергея Бирюкова, президента Академии Зауми — голос-вантуз. Прокачает в вашей душе любую "пробку", удалит энергетический засор. Высокий и звонкий, чуть поднемеченный преподаванием в университете имени Мартина Лютера в города Галле, как бы засасывающий своими фонетическими кульбитами — дева-льва-ция! — не хуже, чем "мизюнь!" легендарного футуриста Алексея Крученых, этот голос заставил собраться разлагающейся было на шумы и шепотки, рассредоточенной тишине. Оголенная, как провод, поэзия. Кто скажет, что это не она?..
И, напротив, прочитанные тихим шелестом голоса, как отделенные от тел человеческие ауры, достигшие в освобожденном полете качества нимбов, — краткие, от трех до десяти строчек, верлибры словно идущего к нам из будущего менгрельского пилигрима Юрия Милоравы:

Как знамя стуком
белым многосильным
тишина...

В отличие от "собирателя тишины" Бирюкова, здесь сама по себе тишина уже полна "многосильного стука"…



3. "ДРУГОЙ" ДРУГОМУ — ДРУГОЙ

Чем еще хорош Степанов, это тем, что собрал вокруг себя "Других", но разных. Вскоре после меня на сцену вышел Рабинович. Нет, не из анекдота — из московского Института культурологии. Приземистый, плотный, с чуть пригнутой вперед головой ушедшего в защиту боксера. И сразу сбил легкую академическую спесь с поэтического президиума, в чьей скульптурной группе значились Кедров, Ткаченко, Бирюков, Степанов и Олег Хлебников. Защиту я не ради красного словца обозначил. Оказывается, доктор философских наук, профессор, ведущий научный сотрудник названного вуза и поэт Вадим Рабинович имел прямое отношение к дипломированным изысканиям почти всех членов президиума. Либо в ранге научного руководителя, либо в статусе оппонента. Получается, вывел в люди и того, и другого, и третьего, и четвертого. Проставил в тексте их биографий свою запятую. И стихи про нее же сложил:

Из великих революций
я отдам признанье той,
как типограф Альд Мануций
мир украсил запятой.
Мир был целый и единый
и настолько был простой,
что как неразъединимый
не нуждался в запятой.

Единственный, кто избежал надзора Рабиновича, так это Степанов. Однако — до поры-до времени. Теперь-то, на фестивале, будьте любезны, его Рабинович идентифицировал. И уже как непроизвольный научный руководитель на путь истинный наставил:

Фамилию мою анекдотичную
Иные полагают неприличною.
Находятся порой такие сволочи,
Которым ненавистны
рабиновичи.
Я — атеист с фамильей
Рабинович,
А "рабби" — поп, попом был
род мой начат.
А значит, в переводе я — Попович.
А в век двадцатый это что-то
значит!

Ежели "в век двадцатый это что-то значит!", то уж в век двадцать первый значение рабиновичей переоценить просто невозможно. Учитывая, что когда-то, сразу после окончания отделения журналистики ВКШ при ЦК ВЛКСМ, нынешний предводитель "Других" Степанов поступил в Женевский университет христианского образования, то сегодня под наметившимся руководством у Евгения Викторовича есть все шансы стать настоящим Поповичем. А то и Папой Римским.
Видно ли "Других" со стороны? Предположим, еду я в метро и, упершись в кого-то прозорливым взглядом, утверждаю: "Это — "Другой"!" По сути, так оно и было. Подъезжая к Маяковке, дабы выйти на Большую Садовую, 10, а там — в арку и налево — в "нехорошую" квартиру, ставшую нынче Музеем Булгакова, где должны были проходить два антагонистских действа под названием "Ямбы ХХI века" и "Верлибры ХХI века", я обратил внимание на человека в клетчатом пиджаке, из которого высовывалась загипсованная рука, поддерживаемая пестрым платком. Волосы длинные, нечесаные и, я бы сказал, подзабывшие язык шампуня. Очки — с диковатыми бликами в металлической оправе и едва ли не треснутым стеклом… Коровьев?
Сначала, на выходе из метро, этот субъект шел за мной, затем, на всякий пожарный, я уступил ему дорогу и вдруг понял, что он движется туда же, куда и я. Человек с перевязанной рукой вел меня за собой, словно магический провожатый. Потом я увидел его в Булгаковском доме и, отшатнувшись, как от материализовавшегося литературного призрака, хотел было юркнуть в рукав смежной комнаты — и…чуть не вошел в зеркало — огромное, зыбящееся выше шкафов, хитро разложившее в собственной глубине людей и предметы. Коровьева же почему-то представили Евгением Лесиным. Оправдываясь перед своей загипсованной рукой, он несколько сердито прочел:

Вот женщина сидит
с угрюмым видом,
Читая новомодное гавно.
Места не уступает инвалидам.
И мне не уступила ни одно.
А я с рукою сломанной балдею.
Мой разум возмущенный
закипел.
Я гипсом ей ударил
прямо в шею.
И грустно, с укоризной, посмотрел.

Я не знаю, что там читали в книжном магазине № 21 на 5-й авеню Манхэттена другие наши собратья из племени "Других", но, к примеру, Степанов, не огласивший в Москве как Президент фестиваля (и к этому надо отнестись одобрительно), ни одного личного сочинения, между тем накануне свершившегося поэтического действа, создал вещь, нареченную "Оруэлл-2010". Стоит ее привести целиком:

Кублановский уехал в Норвегию.
Он уехал туда на пять лет.
И строчит удрученно элегию,
Что в России он видный поэт.
Ермолаева стала монахиней.
Упорхнула в заброшенный скит.
Все анапесты, все амфибрахии
Позабыла. Молитвы твердит.
Василевский с богатым
Чуприниным
Было дело открыли кабак.
Но смекнули: кабак не по чину им.
И открыли коммерческий банк.
О журналах забыли. Журнальные
Изменились делишки всерьез.
Д. Кузьмин стал главенствовать
в "Знамени".
Поэтесс в пух и перья разнес.
Говорит: "Только мальчики,
мальчики
Поднимают поэзии флаг.
Перестройку мы правильно
начали.
Тот, кто женщин печатает, — враг!"
"Новый мир" —
под редакцией Кедрова.
Кедров — на авангардной тропе.
Он сказал вероломно "покедова"
Рейну, Кушнеру, ну и т.п.
Воцарились Кацюба, Тышковская,
Бирюков и Степанов, стервец.
…Вот и кончилась сказка
московская.
Вот и сказки конец.

Тут, наверное, для людей непосвященных следует раскрыть, xу есть ху. Кублановский — зав. отделом поэзии в "Новом мире", Ермолаева — редактор аналогичного отдела в "Знамени", Василевский – главный редактор "Нового мира", Чупринин — главный редактор "Знамени", про Д. Кузьмина уже можно промолчать, со всеми остальными вы так или иначе познакомились. Самое потрясающее, что пророчества Степанова стали сбываться: Кублановский действительно уехал. Только не в Норвегию, а во Францию, что тоже хорошо. Остается подождать 2010 года.
Да еще получить "Степановские талоны": пропуск на издание книги в подведомственном ему "Вест-Консалтинге". Слухом земля полнится: участникам фестиваля эти талоны выдавались. Все возвращается на круги своя. Слава Богу, опять началась жизнь по талонам! На то Степанов и Президент. И как Президент он понимает: на все таланты талонов не хватит, но народ талантами отоваривать надо.




Юрий Беликов






 
     

Warning: include(/home/host1842572/zinziver.ru/htdocs/www//_lm8ea8f138e7abf12fd3b69de62a906877/linkmoney.php): failed to open stream: No such file or directory in /home/host1842572/zinziver.ru/htdocs/www/templates/reklama.txt on line 1

Warning: include(/home/host1842572/zinziver.ru/htdocs/www//_lm8ea8f138e7abf12fd3b69de62a906877/linkmoney.php): failed to open stream: No such file or directory in /home/host1842572/zinziver.ru/htdocs/www/templates/reklama.txt on line 1

Warning: include(): Failed opening '/home/host1842572/zinziver.ru/htdocs/www//_lm8ea8f138e7abf12fd3b69de62a906877/linkmoney.php' for inclusion (include_path='.:/usr/local/php/php-5.5/lib/php') in /home/host1842572/zinziver.ru/htdocs/www/templates/reklama.txt on line 1