«Радио России» (канал «Ветер в окно»), 4 мая 2005 г.
Сегодня передо мной лежат две апрельские книжки петербургских литературных журналов: юбилейный номер «Невы», которая только что отпраздновала свое пятидесятилетие, и первый выпуск новорожденного журнала «Зинзивер». И нет, казалось бы, ничего проще, чем уложить нынешний обзор в такую вот, например, схему: зрелость, сетующая о том, что не сбылось, и молодость, которая мечтает о том, что не сбудется… Но стоит чуть пристальнее вглядеться в тексты, как вновь замечаешь, сколь неуклюжи любые попытки уложить живую реальность в прокрустово ложе идеальных схем.
Создатели литературно-художественного журнала «Зинзивер» в пафосном предисловии к первому выпуску объявляют, что основной профиль этого издания – поэзия: ибо «поэт <по уверениям главного редактора «Зинзивера»> может дать обществу очень много. Он свидетельствует о том, что нация еще жива, что ее не окончательно оглушили. Мы живем в немыслимо тяжелое время, когда смертность превышает рождаемость, убиенных намного больше, чем в жуткие годы сталинского террора. Мы живем в век, когда поэзия ассоциируется с людьми, вероломно превратившими ее в эстраду, — мы живем в век евтушенок, дементьевых, иртеньевых, вишневских и прочей ловкой и пробивной братии, зарабатывающей на своем умении складно зарифмовать и едко пошутить. В это время не издавать полноценный журнал в Питере, городе подлинных поэтов, нельзя». Тут, слава богу, кавычки закрываются… Что ж, рискнем извинить эту безвкусную хлестаковщину естественностью того беззастенчивого апломба, который так свойствен юности. Но от одного замечания удержаться все же не могу: «Питером» именуют наш город отнюдь не «подлинные поэты», а безмятежные потребители пива «Балтика». Не к Питеру, а к Петербургу обращены открывающие юбилейный номер «Невы» поэтические строки Александра Городницкого, мечтающего «… до конца отжив свой век короткий, / Уже не слыша пушку над Невой, / Стать завитком литой его решетки / И камнем безымянной мостовой». О Петербурге пишет на страницах «Зинзивера» и Евгений Мякишев: «Октябрьский Петербург, двойное дно воды: / Прислушаешься: дождь, неспешный пономарь, / Присмотришься: туман, скрывающий следы / Сбегающих дворцов, сияющих церквей, / Блуждающих в ночи невидимых существ. / Но я — всегда вода живая — средь людей, / И — мертвая вода среди иных веществ». .
Попыткой наполнить русло «Невы» живой, свежей водой стал недавний конкурс молодых прозаиков «Невская перспектива», объявленный этим журналом. Согласно условиям конкурсантам, возраст которых не должен был превышать тридцати лет, предоставлялась полная свобода в выборе темы. Все премированные тексты будут со временем опубликованы на невских страницах, и в апрельском номере уже напечатаны два рассказа, удостоенные первой премии. Один из них — «Одиннадцатая заповедь» — принадлежит перу студента филологического факультета Петрозаводского университета Владимира Захарова. Одиннадцатая заповедь, сформулированная героем этого рассказа, звучит так: «Не выпендривайся перед ближним своим». «Я лишний человек <рассуждает герой Захарова о себе самом>. С неохотой земля меня носит, да и мне она редко когда мила была. А ведь в природе все построено по принципу равновесия. Кто-то умирает и кто-то рождается. А я, выходит, занимаю место. Выходит, что препятствую я появлению какого-нибудь милого карапуза». И долго ли, скоро ли приходит к мысли о необходимости «самоустранить себя» из круговорота жизни, то есть, проще говоря, сигануть с крыши шестнадцатиэтажного дома, невзирая на то, что сей прилюдный акт неизбежно будет оценен как тот самый «выпендреж». Опять-таки – рискнем извинить речевые обороты типа «самоустранение себя» неопытностью автора и недоглядом литературного редактора журнала. И продолжим чтение: «И вообще, я стал замечать, что старею. Не в физическом смысле – психологическом. Устаю от всего. Ни в чем не вижу смысла. Все прошлые развлечения кажутся бессмысленным эпатажем. Боюсь, что скоро доведу себя до суицида. А так мне и надо…». Не-е-е-т, вы ошиблись — это уже не из «Одиннадцатой заповеди», а из рассказа «Продолжение жизни» Алексея Аршинского, другого победителя конкурса молодых. Оказывается, это именно молодость, а вовсе не зрелость склонна сетовать о том, что не сбылось….
Трагические ноты реквиема по несбывшемуся явственно звучат и в опубликованной «Зинзивером» главе из документальной повести Анджея Иконникова-Галицкого «Пропущенное поколение». Она посвящена знаменитому ленинградскому литературному клубу «Дерзание» и его питомцам, но еще и литературным отношениям в ситуации рубежа восьмидесятых-девяностых, отношениям, которые мемуарист называет «бессмысленно-стайными»: «…делать в литературном мире стало нечего, но поэты и писатели сбились в стаи под предводительством самых активных и наглых». И хотя возразить своему дерзайскому товарищу Анджею чем-то вроде «нет, Вы ошибаетесь, друг дорогой, – мы жили тогда на планете другой» я не могу, но знаю еще и иное — во все времена словами «ничего не поделаешь» было так легко оправдать любое бездействие. .
Да нет, поверьте, что ни в молодости, ни в зрелости не замечала я за собой особой склонности к восторженному оптимизму. Но и к современным переложениям древних сетований на времена и нравы, на жестокий век и жестокие сердца особого вкуса тоже никогда не чувствовала. И всегда полагала, что мир отражается в нас ровно настолько, насколько мы сами способны его отразить. И потому с благодарностью читаю строки напечатанного в «Неве» рассказа Майи Тульчинской «На холмах Грузии»: «Я верю, что где-то далеко <…> есть ты». Ибо этот маленький рассказ — о том, о чем написано так много – и так мало, о том, о чем так смертельно хочется говорить – и так не хочется говорить, боясь быть обвиненным в ложном пафосе, о главном оправдании человеческого бытия, о единственном смысле существования мира – о Любви. О том, что мы приходим сюда как доказательство любви наших предков друг к другу и уходим, оставляя по себе любовь потомков как доказательство нашего бытия. И что только об этом стоит мечтать в молодости и только об этом, даже если мечты не сбудутся, не стоит сетовать в старости. Потому что нужно быть благодарным мечтам уже и за то, что они были. .