Нынешней весной в Петербурге вновь заговорили о поэзии, даже выпустили поэтический журнал «Зинзивер». Но пора весне стать антипоэтичной. Создатели «Зина» собрали мысль в квадрат. Такова форма журнала, удобно в любой позиции. Впрочем, их оказалось 2, они же — почти сформировавшиеся литературные партии — собственно поэты и блок прозы с критикой. Квадратичность не должна никого не возвышать — ни принижать, авторы помещаются в одной журнальной плоти и могут с одинаковой скоростью кататься в масле бабушки — сиречь русской литературы. В «Зине» поэты влезли на пальму первыми и заявили, что мы все типа живем на Зинзивере. Статистика предпочтений читателей свидетельствует об обратном. Кто и сколько читает стихи — тут, как говорится, без комментариев. А у нас — подмена понятий. Типа меню-«гид литературный», а пихает 6 дней в неделю лоббио поэзии, а не «pro-заек».

Универсальнее подготовленными к литературной войне оказываются фигуры — знающие, что одного бабушкиного масла мало. Во-первых, нужен «драг». То есть первопечатник Аркадий Драгомощенко — он пишет много, ровно, пространно — и все нисходит на листы. Эссе, стихами — все одно Драг есть драг. Над схваткой в самурайском спокойствии решил воссесть Валерий Земских, удачно избравший жанр стихопрозы. � в блаженные минуты сакэ самурай должен блюсти свою честь, но с ядом стихов это невозможно. Специфическим ингредиентом уже давно внедрен в сознание Александр Скидан, трибун лит- и арт-сейшнов. А тут вдруг нашло прозрение героя — и утонченный прежде Скидан разразился неким восточнославянским поэтическим циклом. Откровение а ля рюс состоялось несколько раньше запуска «Зинзивера» в клубе Zoom. Публика лингвистическое травести не восприняла и по-прежнему требует «апофразис» и весь смежный прикладной дискурс. Не выпускает за пределы кольца невок и грибоедов-каналов на ниву народности. Легче легкого выйти за Евгению Мякишеву, мощному творческому стимулу, тяжелому алкоголю переживания. Его поведенческая модель повсеместна и узнаваема, он сам — знаконоситель равенства пошлости, поэзии и Петербурга. Потому тема близкого до знакомого перегара «мякшеанства» актуализирована в двух партиях одновременно — в стихах Мякишева и критике от Анджея �конникова-Галицкого.

За тяжелой на дух артиллерией следуют пиво и тормозная жидкость с кофейно-несвежим утром (Ольга Хохлова, Светлана Бодрунова). Почти дышат, хлюпая ноздря в ноздрю, перепугавшись собственноручно содеянного «цунами», которым должен был быть угроблен санаторий собственного ушедшего детства, чтобы потом над ним поплакаться в жилетку. Гори-разрушай, — коль начали. Но вместо смачного крэша — одна недопародия да опилки, дворник отдыхает. От «творений» Хохловой — чувство песка в волосах и физиогномическая растрепанность после десятка найтклубовских энергетиков. «Стихи что дети/ какая пошлость! фи?/ и разве это стих??». Да полностью согласен! Бодрунова следом идет к невыспавшейся музе Хохловой — чистить мозги и устроить «арабский кошмар». Нет желания до конца читать произведение с таким заголовком. Невская телевышка не падает, на улицах — и так каждый день будто стихийное бедствие. Не цепляет и цитировать. Бодруновой до всего нет дела. Плевать на реальность и на абстракцию одинаково. �спорченная дочь постмодернизма, она на него плюет втройне. Формально поклоняющаяся «эманации пара», на читках она допускает прогоны куда более простых вещей. По фене — что не цитируют. Тем не менее все должны запомнить — пришла девочка со значением. Потусоваться с мэтрами, поулыбаться неизвестно чему. Стоя на костях, сдавливая каблучками черепа усыхающих обитателей литературного бестиария.

Сентенцию о том, что литература — есть кладбище, хорошо знают все известные и объемные «динозавры» всех времен и контентов. Лучше всего эта роль подходит прозаической литеро (или литро-) партоппозиции. В «Зинзивере» помимо Галицкого она представлена 4 номерами — Сергеем Носовым, Алексеем Давыденковым, Петром Милычем, Налем Подольским. Носов и Подольский наряду с ведущими петербургскими интеллектуалами сооружают «Незримую �мперию», где логика танковыми бригадами проезжает по сантиментам. А что делать? Поэзия пошла не глуповатая, а тупая — вот и приходится обращаться к соответствующим периоду средствам. Рыхлая поэтическая биомасса — еще далеко не вся литература, а сборище объедков ее презентационного рациона. Зато более нагло маячит телесно и на виду — может быть, так и заметят. В начале демократических 90-х был брошен лозунг «Вся власть поэтам!». Теперь оппозиционная задача — этого балагана не допустить, а сохранить природный баланс. Для чего критике потребовалось слово, и аполлоновские прилипалы с ветреными афродитами должны продажной шкурой ощущать его неотвратимость и невыносимость, способную вымести за скобки уравнения культуры излишнюю блажь и легкость стихоплетного бытия.