ЗИНЗИВЕР № 3, 2005

Дмитрий Бавильский. «Ангелы на первом месте». «Астрель», 2004.

Приятная, опустошающая усталость, что возникает при знакомстве с текстами Елизарова, Сорокина, Масодова, Пепперштейна, оказалась для читателя-Бавильского слегка смертельной. Конечно, Бавильский-критик по долгу службы воздал авторам — в плане классификации — едва ли не всё хорошее, что причиталось, но потребительскую свою переутомленность затаил до поры до времени. В итоге, отказав себе в критиканстве, новорожденный писатель Бавильский с завидным упорством предпринимает не первую уже попытку потрафить «утомлённому» читателю изначальной о нём «отеческой» заботой.
«Суженый мой, ряженый...» — раздается по-над-чердачинской рекой вяловато-призывный стон запряженных бурлачьей своей долей, высокообразованных женщин. Последний шанс для увядающей подслеповатой актрисы и предпоследний для более молодой, что подрабатывает на жизнь «русским нутряным психоанализом». Сам шкипер, пытаясь придать застойной истории видимость продвижения, сплетает над влекомой унылым течением романной баржей виртуальную даблвешную сеть, верный признак «продвинутости». Иначе говоря, ЖЖ вторгается в сферу МЖ, исчерпывая таким образом более чем скромные задачи литературной навигации:
«...Встретились два одиночества, кем-то зачем-то предназначенные друг другу. Поздняя, но вполне заслуженная награда за долгие зимние вечера и холодные весенние ночи, когда отопление выключили, тепло запаздывает, и даже под одеялом можно согреться, только если рядом лежит очень родной и близкий человек, и ничего иного, вроде бы как, уже и не нужно.»
Бытописьмо, высшим качеством которого можно считать редкие шутки типа «юзеры-лузеры» или «петтинг-маркетинг», не проявляясь ни ангелической лепечущей формой, ни магией дьявольского сквернословия, парализует возможные круговороты стиля и омуты рассудка.
Теперь, после тупика, в котором оказался Бро-Разбитое Ребро, кажется, уже Никто не сможет написать Новый роман. Среди этих Никто пребывает и Бавильский-писатель, ищущий «новой искренности», как будто там, где героиня «сконфузилась», а герой «стушевался», и проходит эта самая грань между искусством и жизнью, как будто она вообще где-либо «проходит».

Руслан МИРОНОВ