ЗИНЗИВЕР № 6 (62), 2014

Критика


Елена Сафронова, «Жители ноосферы»
М.: Время, 2014

Триптих Сафроновой «Жители ноосферы» — роман несколько условный. Части связаны, но — одновременно — спайка эта иллюзорна. Каждая имеет свой конфликт; каждая — время и героев, объединенных стержнем-протагонистом Инной Степновой, образом, как принято обозначать в стилистике, максимально приближенном к образу автора. Если перевести речь на модную ныне клиповость, то три сюжета создают цельное ассоциативное полотно. При этом они обрывочны и отрывочны и совсем не бессюжетны, как о романе Сафроновой высказался Игорь Менщиков: «Бессюжетную прозу писать трудно, опасно и не рекомендуется». По части «не рекомендуется», если принять мессидж на веру, — поспорить можно, но Сафронова априори на несколько других «рельсах» стоит — перед нами рефлекторная женская проза, отношения и разочарования, становление сильного человека. В этой своей силе одновременно и слабого. Прущий танк, оказывается, не сложно сбить с пути праведного: все мужики — козлы. Даже жители ноосферы, сиречь: поэты. Потому удачным выглядит рецензия-симбиоз Дарьи Лебедевой, рассмотревшая сразу две книги автора: «Жителей ноосферы» и «Диагноз: “Поэт”», в которой — психологически о том же, но на уровне диагнозов. Так или иначе, сюжет романа рван и порой условен. Так, в конце первой части, встреча с Пашкой, отцом усыновленной Ленки (здесь неординарный сюжетный многоугольник: Инна усыновляет дочь бывшего любовника — рожденную от одной из новых любовниц) лишь обозначена, хотя сюжет предполагал развитие. Отмежеванность от других частей подчеркивает и указанный год написания: 2001; более в романе дат не указано. Что это — невнимательность автора/редактора или существенный орнамент?
По закону «женской прозы» нас ожидает «Санта-Барбара». В первой части — «Виртуальное зачатие» — присутствуют: Паша (герой-любовник, 1), Инна (протагонист, влюбленная и страдающая от ухода героя-любовника, 2), Даша (беременная от героя любовника и желающая куда-то «сбыть» дитя, 3), Ленка (дочь героя-любовника и Даши, подброшенная Инне, 4), мама (которая, собственно, и занимается Ленкой, пока новоиспеченная приемная мать рефлексирует или пытается оформить опекунство). Плюс кулек статистов.
Рефлексии действительно немало. Но это и нормально, когда речь ведется от первого лица. Предполагая, что и полуавантюрное действо продолжит развиваться в заданном ключе (а Инна по профессии еще и журналист-криминалист, причем успешный), во второй части Сафронова ставит все с ног на голову. Героиня перебирается в Москву, оставив чадо на попечении «приемной бабушки», и соприкасается — вплоть до совокуплений — с миром поэзии. Значимость части подчеркивает и ее фактический объем: почти 200 книжных страниц, тогда как «Виртуальное зачатие» занимало лишь 32, а в финальном «Круговороте» — 57. Текст по уровню откровенности напоминает дневник, благопристойный, хотя и секса хватает. Но без натуралистичности. Ведь когда речь идет о тонком душевном устройстве поэтов, в первую очередь приходят мысли об эго, остальное — потом. Так и здесь — уязвленные самолюбия следуют каскадом, гениальность так и прет, и сложно порой разобраться, что это — бутафория, что люди-пустышки с тем, чтобы скрыться от безумного одиночества, придумывают царства и раздают внутри них себе титулы. Описывая их похабно-гениальный мирок, Сафронова сталкивает героиню с единственным «настоящим» поэтом, естественно, покойным. Причем, при странных обстоятельствах. Вот где пригодится талант журналиста! И после очередного разрыва героиня едет в поисках правды в Волжанск, где и скончался условный гений Савинский. Истинность поэта обозначена пунктиром: по Сафроновой (да и вообще — по распространенной версии) — это когда поэт черпает вдохновение из высших сфер, то есть: некоего божественного начала. И не докопаться отважной Инне до правды, если бы не ментальная связь с погибшим поэтом — он словно приоткрыл для нее дверцу в потусторонний мир и прошлое, показав/рассказав свою жизнь. Гибель-то оказалась тривиальной — бутылкой по темечку от пьяных подростков. Важнее мотив сверхъестественного, протянувшего руки/нити к Савинскому еще в детстве, что и жизнь из него тянуло, и тексты надиктовывало. И притягивало к мистическому пустырю. Важный нюанс: «подлинности» тексту Сафроновой придает тот факт, что стихи Савинского, многажды приведенные в тексте, взяты из архива реально погибшего поэта Леонида Шевченко. Гениальными их при здравом рассмотрении, конечно, не назовешь, но мистическое послевкусие остается — и это, конечно, авторская удача.
Третья часть, разумеется, опять рвет шаблоны, отправляя героиню к телефону, подавая в руку трубку, засовывая в рот кляп, а на шею — любовно надевающую веревку. То есть одели протагониста — ничего не скажешь! Описание: «Я стою у телефона с трубкой в руке, во рту у меня кляп, на шее — петля» — эпифорно, то есть неоднократно повторяемо, что еще больше сближает плоскости прозы и поэзии. На этот раз на уровне приема. Иной раз эти повторы кажутся навязчивыми (я бы проредил), в другие моменты очень удачно итожат мысли. Повествование — о еще одной любви, сильной и спокойной — после Пашки, Дашки и Ленки (извращенная, но относительная стабильность) и безумия ноосферных оргий (круговорот любви в природе). Таким образом, повествование обретает и духовный триптих — после страданий к просветлению и счастью. Этакий катарсис с веревкой на шее. На этот раз — предмет обожания, а на паях муж, — Илья. И хотя принято делить логику и модели поведения на женскую и мужскую, по делам он — скорее дама, уязвленная и слабая, которая активно хочет казаться сильной, и потому не приемлет помощи от более успешной столичной жительницы Степновой. Очевидно, что если люди любят друг друга, а не свое эго, то о финансовых весах будут думать в последнюю очередь, а в первую — как осчастливить объект любви. Илья же сделал Инне и плохо, и больно, укатив в родной Зосимов. Инна же — по поступкам уверенный в себе мужчина; только в мыслях — рефлектирующая дама. Изначально было понятно, что союз мужчины и женщины в противоположном обличии до добра не доведет.
Венчает книгу, связывая текст на ноосферном уровне, главка «Вместо эпилога», в которой повзрослевшая Ленка презентует технологию, в будущем — базу данных «ноосфера», которая в перспективе начнет пополняться и известными, и (sic!) не известными данными (все вместе — «вместилище человеческой информационной памяти»). Последнее сказано в виде намека, но оно вместе с тем сатирично и направлено против Поэтов, цинично подменяющих искусство амбициями и комплексами, выплюнутыми на бумагу. Поскольку перформансы и культы разом — при благополучном воплощении ноосферы — перестанут путать ноофитов. Но это, естественно, утопическая иллюзия.
Завершая разговор о книге, отмечу ряд отлично выведенных типажей «ноосферцев» (они же «наукообразно» выведены в «Диагнозе…», мы же говорили, что книги чем-то схожи, только — простите — в разных дискурсах преподносят явления). Например, карикатурный, но естественный (а значит: живой!) провинциальный поэт-организатор, подкатывающий к гостям вечера с распростертыми объятиями a la «я вас уважаю», за глаза же распространяющий гадливые слухи или же просто изрекающий гадости. И отношение к нему — влезшему на последнем издыхании в Союз писателей, прямо как во времена СССР! — соответствующее. Провинциалы характерны; в этом есть некоторое родство с рассказами Платона Беседина, не отказавшего себе в удовольствии изображения подобных кунсткамерных персонажей, например, в рассказах «Все великие поэты» и «Провинциалии» (а у критиков — и Платон, и Елена также и критики — есть особое садистское удовольствие в описании надоедливых графоманов). Столичные поэты менее узнаваемы, но дело тут, вероятно, в том, что в Москве синкретизировались все типы человеческого графоманства.
В конечном счете «Жители ноосферы» как дебютная проза — состоялась. Очевидны некоторые натянутости (когда вскрикиваешь: «Не верю!») и стилистические артефакты, но явственно и желание автора показать под неожиданным углом некоторые процессы «ноосферного» мира, отделить истинное от показного; есть и ювелирная точность, отдельные фрагменты просто хорошо написаны. А композиционная раздробленность — не дает заскучать. Все это предполагает повышенные требования к будущим прозаическим работам Сафроновой, а то, что они будут — учитывая крайне активное присутствие на литературном поле автора, — я не сомневаюсь.

Владимир Коркунов