ЗИНЗИВЕР № 9 (65), 2014

Честно признаюсь, я — поклонник Шолома Алейхема и Георгия Иванова, конкретней — его изумительной книги «Петербургские зимы», насыщенной воздухом поэзии Серебряного века. И вот до меня наконец добралась книга, которую долго ждал. Книга под интересным названием «Жениться на англичанке» моего друга-литератора из Питера Саши Либуркина. Так вот — в этой книге я получил в одном бокале Шолом-Алейхема с Ивановым. Правда, в первой части книги, где автор рассказывает о детстве — больше Шолома Алейхема, а во второй — больше Георгия Иванова.
«Я не пишу стихов, и об этом совсем не печалюсь. Только иногда, увидев в толпе поэтов знакомое, милое лицо, я начинаю жалеть, что не умею писать стихи ямбом» — горько признался автор, мне кажется — с долей иронии. Но именно это неумение писать ямбом подарило нам иную ипостась Либуркина — летописца, или как я его окрестил — питерописца — литературной жизни Питера с ее страстями, удачами и главное — героями. В книге тот же современный богемно-поэтический воздух, как у Иванова, естественно, обогащенный современным антуражем и лексиконом. Образы поэтов, словно опытным графиком, выписаны несколькими легкими точными штрихами. Как Саша любит их! Они для него практически небожители, обладатели дара, который по какой-то ошибке Бог не дал самому Либуркину. Но не зависть, а любовь и восторг владеют автором, когда он описывает поэтов в своей книге. И это, наверное, тоже великий дар. И слово «поэт» перед именами или фамилиями он ставит, как сан, показывающий принадлежность поэтов к какому-то иному, неземному миру. А сколько литературных портретов всем хорошо знакомых питерских литераторов увековечено на страницах либуркианы! Тут как уже ушедшие от нас Виктор Топоров, Александр Житинский, Елена Шварц, так и активно пишущие Емелин, Левенталь, Легеза, Илюхина, Шпаков и многие другие.
Если в мемуарной литературе автор в основном старается оказаться на первом плане и предстать неким вершителем судеб, то Либуркин выдвигает на передовые позиции героев своих рассказов, показывает их в неожиданных как для них самих, так и для читателя ракурсах. Сам он как бы стесняется своего соучастия в литпроцессе, считает незаслуженным притягивание внимания читателя к своей персоне. Не зря же вторая глава носит название «Записки наивного читателя». То есть автор старается позиционировать себя в некотором отдалении от героев своих рассказов, хотя это ему плохо удается — Саша и является стержнем всей книги. Убери его из текста — и все рассыплется на никому не нужные слова.
Полагаю, что кафешка «Борей» с бесподобными котлетами, изготовленными хозяйкой Таней, или квартира под кодовым названием «Нора», где обитает брутальный поэт Евгений Мякишев, через энное количество лет станут синонимами таких уже забытых многими колоритных петербургских сборищ богемы Серебряного века, как «Бродячая собака» или «Башня» Вячеслава Иванова.
Любовью к друзьям и просто знакомым, независимо от их отношения к автору, дышит вся книга. В этом весь Либуркин — и тот неловкий, стеснительный, который присутствует в книге, и тот, который в жизни, с цепким пристальным взглядом, умеющий постоять за себя и за своих друзей. Просто Саша, умеющий дружить и растворятся в друзьях-поэтах.
Ну а любовь к городу, ставшему родным автору, пронзительна в каждой строчке зарисовок.
Питер — он как бы еще один, пусть и не главный, но постоянный герой книги. Улицы, закоулки, переулки. Блуждания в поиске мест, где происходят поэтические вечера и просто тусовки. Звенигородская, канал Грибоедова, дворы Капеллы, Мойка — не пустые и для моего сердца звуки, поскольку сам много времени провел в этой северной столице, обучаясь в Политехническом институте. Может — оттого и эта Сашина книжка так близка мне. Когда-нибудь молодые литераторы будут ходить по маршрутам, описанным Либуркиным, с непременным приемом ста грамм коньячка в каждом месте, где Саша присаживался с друзьями-поэтами. Автор оказался волей случая летописцем литературной жизни Питера и хочется, чтобы он продолжал фиксировать все, что творится в этой круговерти: и кто чем и как награждается, что пьется и кушается на фуршетах — весь этот невообразимый водоворот дней и ночей, невидимый глазам посторонних обывателей. Пусть сохраняются истории и события на бумаге для нас благодаря тоненькой книжке Саши Либуркина «Жениться на англичанке, которая станет раритетом, в чем ни минуты не сомневаюсь. Дайте только срок. Я эту тоненькую книжечку поставлю на полку рядом с книгой Иванова. У этих книг будет общее место действия и сто лет — век, разделяющий их. Знаменательные совпадения.
И еще несколько слов в заключение. Знаете, женщина, разбирающаяся в моде, подбирает под стиль и цвет одежды даже сумочку. Этот же принцип выдержан в книге — предисловие, написанное Владимиром Шпаковым, в точности соответствует стилю повествования. Такие случаи совпадения в читанных мной книгах, где предисловие написано в одном ключе с последующим за ним текстом, на моей памяти вообще единичны. Спасибо издательству «Красный матрос» — к «матросам» этой организации у меня нет вопросов. Книга оформлена оригинально и со вкусом.
И лишь один укор Либуркину — Саша, как это он был в Израиле и не встретился со мной! Со мной, который провел студенческие годы в Питере! И теперь я никогда не попаду в его рассказы о том, как под иерусалимским жарким солнцем пили коньяк, заедая фалафелем! Неужели мне придется лететь в Питер и ехать в «Борей» на Танины котлеты?!
Да, и напоследок самое смешное — тираж-то у этой небольшой книжки — всего сто штук!
Кто о ней узнает в огромной России, до кого она доберется, кроме как до героев самой книги?

Так я когда-то назвал цикл пародий на творчество Александра Кабанова, в его же манере скрещивать разные по смыслу и языкам слова. А на днях получил в подарок десятый сборник Кабанова, как бы подводящий итог 25-летней его творческой работы — «Волхвы в планетарии, и решил также назвать маленькое эссе и о книге и о творчестве Кабанова. Читая, думал — а чем же берет поэт? Почему его стихи любят люди с разными эстетическими вкусами на поэтической разнообразной кухне?
Вроде, матершинник и охальник этот Кабанов — «вагоны сцепились вагинами», «лобок из чернослива», «проваливай нах». Солнце видится поэту дырочкой (причем дырочек в его книге видимо-невидимо, словно в эти дырочки он следит на внешним миром) в презервативе, горизонт — волоском из лобка — это не каждому удается найти лобок с такими волосками, если пенис — то бесконечный и так далее.
Слово «жид» у него проскакивает неоднократно — а звание антисемита к нему почему-то не клеится. Никому в голову не взбредет. Не тот оттенок у слова в кабановских устах. Для читателя, мало знакомого с сетевым сленгом, вовсе будут непонятны многие посылы Кабанова, закамуфлированные в интернетовские выражения.
В стихах, если не в каждом, то через одно узнаваемые летучие фразы и цитаты из книг и кинофильмов, и это поэт вживляет в тело стихов с присущей ему элегантностью. Можно было бы сказать и жестче — утилизирует. И Тютчев, и Гумилёв, и Шекспир, и Хемингуэй, и многие другие классики незримо присутствуют в книге. У Кабанова по одной диагонали Чебурашка и Иисус, по второй — Пушкин и Джобс — всемирно-исторический охват информации. Так и хочется окрестить жанр Кабанова как познавательная поэзия. И, конечно, поэт упоминает имена своих друзей — это его среда обитания и общения — как же без них.
Без сомнения, особо умный читатель расшифровывает смыслы поэта, которые и над …, и под …, и между строк. Полагаю, что многое в стихах Кабанова — изящный антураж. Работа со звуком и образом у него на высоком уровне. Так, вероятно, он маскирует многое в своих стихах, что, возможно, направлено не столько в наш адрес — мы-то наелись этим временем, а в адрес потомков, которым придется разбираться со всем, что мы натворили, в том числе и со стихами. Может быть, философский камень поэзии отыскал Александр.
Кабанов — мастер слова. Не «слова» из орфографического словаря, а СЛОВА ручной работы. Он его лепит из звуков, как гончар кувшин из глины — придает форму, шлифует, отсекает лишнее. И получается необычное стихотворное изделие. Поэт владеет интригой стихотворения, и пользуется принципом пародиста — читатель не должен предугадать финал, а в каждой строке внимательного любителя поэзии ждут легко, а порой не очень, завуалированные сюрпризы.
Ещё один важный момент. Кабанов — поэт, который вынужден жонглировать между двумя группами, разделенными украинским конфликтом. Когда одни могу кричать: «кобаняку на гиляку» — потому что он пишет на русском языке, а другие обзывать его «жидобандеровцем» — потому что он житель Украины. А он умудряется быть выше границ.
Не зря в названии книги присутствует слово «волхв». Это он, Кабанов, волхв, прорицающий будущее, которое прячется в настоящем.
«Happy бездна to you» — говорят волхвы в книге Кабанова. Поэт и сам волхвует: «Пахнет камнепадом, классовой борьбой, первозданным смрадом, родиной, судьбой — вдоль по катакомбе, проникают в них — вечные, как зомби, мысли о живых».
А каково разочарование от того что произошло: «Потому, что хамское, блатное — оказалось ближе и родней, потому, что мы совсем другое называли Родиной своей». В стихах нет пауз и вводных, для поддержки стихотворного размера, вставок — слова вылетают наружу лавой взбунтовавшегося вулкана.
Как жечь глаголом сердца людей, если у поэта он: «похожий на шмеля, обугленный глагол…»? Это Кабанов о себе писал, предвидя ситуацию: «Будет биться на счастье посуда,/ и на полке дремать Геродот,/ даже родина будет, покуда —/ человек с головнею бредет». Тут мне видится параллель с Горьковским Данко…

Кабанов водит по лабиринту своих стихотворений, ничего не поясняя, и даже финал каждого из них невозможно предугадать — он может быть и комичен, и трагичен — все зависит от душевного состояния автора.

Книга Кабанова «Волхвы в планетарии» разделена на четыре временных периода, но они не сродни периодам творчества, скажем, Матисса — в голубые и розовые цвета эти отрезки у Александра не окрашены. И в прямом, и в переносном смыслах. Скорей всего, это эмоциональная окраска — все острее и все напряженнее — сами понимаете — время такое. Опыт и среда — вот палитра поэта, который все фиксирует в своем «блокнытике». Так уж и получается, что сегодня на Украине поэт, пишущий на русском языке, больше, чем поэт. Такое время поэзии: «Не ищут добра — от добра ведь,/ и снова метель и опять:/ и мне — ничего не добавить,/ а вам — ничего не отнять». И я бы сказал так, но Кабанов сказал раньше. Судьбу не выбирают, ремесло приходит само, а поэт в этой жизни — невидимое чудо, в котором перемешаны жизнь и судьба, кровь и пот, друзья и враги. А ты, друг читатель, думай-размышляй над строчками поэта. Это полезное дело.