Рецензии
Евгений Степанов, «Как похудеть на 35 килограммов», М.: Вест-Консалтинг, 2014
В новой книге Евгения Степанова рассказы заявлены как невыдуманные. Невыдуманность их можно поставить под сомнение. Скорее, так: они написаны на основе реальных событий и ситуаций, но это не калька с действительности, а все-таки художественное творчество, за исключением, пожалуй, романа в коротеньких рассказах «Эмиграция в детство», который также включен в эту книгу.
Темы рассказов абсолютно разные: от учительства в деревенской школе до жизни во Франции и США, от отношений с женщинами и «решения жилищного вопроса» (один рассказ так и называется) до обсуждения смысла жизни по половому признаку («Он и она, версия № 5000 000 000»). Время действия — вся жизнь, начиная с беззаботного детства московского мальчишки 60-70-х годов до наших дней и становления личности лирического героя. Несмотря на то, что иногда прообраз главного героя — это сам Евгений Степанов, в отличие от автора он не кажется серьезным и солидным. Это все такой же мальчишка — ранимый и беззащитный, но с добрым отношением к миру и достаточно самоироничный. Самоирония, по определению литературоведа С. Г. Ванюшкина, особый вид комического, для осуществления которого автору необходимо выйти за пределы собственного сознания, встать на место другого, позволить увидеть себя не идеальным, не высшей инстанцией, и при этом не потерять себя. Этот метод вполне удается Степанову. Мне кажется, что в какой-то степени авторская самоирония — его надежная психологическая броня, защита от окружающего, нередко болезненно ранящего душу без кожи, а именно такая она у всякого художника. То же самое можно сказать об иронии и юморе в целом, которыми изобилуют рассказы Степанова. Не являясь ни черным, ни саркастическим, юмор в его рассказах приближен анекдотичностью к довлатовскому, но, в отличие от Довлатова, со щадящей заменой имен и фамилий известных людей, хотя и с тем же, свойственным Довлатову, неразделением их на положительных и отрицательных.
Неожиданные пассажи его героев парадоксальны и вызывают либо искренний смех, либо, по крайней мере, улыбку.
«— Если честно, старик, знаешь, в чем твое основное предназначение? — как-то раз спросил меня Миша. И тут же сам ответил на свой вопрос: — Ты должен добиться того, чтобы мне дали Нобелевскую премию. Понимаешь, я великий, а премию дают всяким проходимцам типа Бродского».
«Тут я должен сделать нравоучительные ремарки: дамы и господа, если вам наливают водку с апельсиновым соком — значит, вас хотят соблазнить. Тогда я этого еще не знал».
(Из рассказа с ироничным подтекстом уже в самом названии «В лучших домах Филадельфии».)
Пожалуй, только в романе о детстве автор не поменял имена. Это вполне документальный роман, в структуре которого спутаны все жанры. (Спутывание жанров, кстати, тоже прием Довлатова.)
Что это, если не замаскированное рассказом стихотворение?
«Ничего не удержать в руках.
Ничего не сохранить.
Никакого смысла в жизни нет, если не понимать, что
Человечество едино.
Бессмертие — здесь.
…Сны человеческие — реальность».
(«Смысл»)
Что это, если не философское заключение, как будто бы взятое из записной книжки?
«Логика Христа понятна. Раздать все без остатка нищим. Это, действительно, единственный способ все сохранить. Но к такому пониманию мы придем навряд ли. Люди думают, что пришли на землю навсегда».
(«Он и мы»)
Или всего одна строчка, в чем может признаться себе не каждый писатель, даже если речь не идет об исповеди Ставрогина, которую он хотел опубликовать.
«Есть вещи, о которых я никогда не напишу».
(«Стыдно»)
А к чему отнести умозаключение «Компромиссы»?
«Сколько трусливых и подлых компромиссов совершали наши предки, чтобы выжить. Чтобы появились мы, спустя миллионы лет… Герои не выживают». К чему бы ни отнести эту сентенцию, она порождает целый ряд вопросов. Это заданная тема для обширной дискуссии о выживании человечества. Вопрос без ответа.
Поэтому не все так смешно в рассказах Степанова, не все так несерьезно, как кажется на первый, поверхностный взгляд. Бесконечная палитра жрачки может смениться виртуозным, афористичным выводом, как например, в рассказе «Тверская-Ямская» об алкоголиках-соседях и благородном Семёне Ивановиче, напоминающим дворянина с печатью интеллигентности и благородства на лице. Доведенный алкашами до бешенства, этот благовоспитанный дядечка взрывается вдруг потоком самой отборной обсценной брани.
«Я все это слышал. И подумал: кем же раньше работал Семён Иванович?
Впрочем, этот вопрос мучил меня не долго. Семён Иванович, как и все мы, работал ЧЕЛОВЕКОМ, живущим в одной, отдельно взятой стране».
Вполне согласна я с Зульфиёй Алькаевой, которая пишет в рецензии на эту книгу, что читатель может поблагодарить автора за отсутствие нудных жалоб на судьбу, за естественный, кинематографический почерк повествования. Удивило ее наблюдение, что лирический герой Степанова похож на Пьеро, которого жизнь заставила засучить рукава рубашки и перестать лить слезы о несчастной любви. Это сходство отметила уже много лет назад одна известная художница, подарив Степанову его портрет в образе Пьеро, держащего в руках самого себя, куклу Пьеро. Может быть, это символ взгляда на себя самого со стороны, и именно отсюда — степановская самоирония и предъявление себе самому высокого счета.
Ведь теорию относительности еще никто не отменял, и Степанов знает об этом очень хорошо.
Исповедальный характер его рассказов иногда восхищает. Он ничего не утаивает, вся жизнь его, даже переработанная художественно, как на ладони. Если бы о нем собирали архив спецслужбы, задача эта для них не представляла бы особого труда. Не было, наверно, еще такого открытого и искреннего в своих откровениях писателя.
Видимо, исповедальность способствует внутреннему авторскому очищению, некому катарсису. Степанов бережет себя и в жизни. Чтобы писать, совесть должна быть чиста. Он никогда об этом не говорит, но по всему стилю его жизни и поведению видно, что это так. Вот и у Вересаева, одного из любимых писателей Степанова, наткнулась на строчки: «…всякий идущий в литературу возлагает на себя святую обязанность пером своим помогать людям жить лучше, счастливее. Посвятивший себя служению литературе не имеет права ни сомнительным поступком в быту, ни единой фальшивой строкой запятнать ее и тем самым скомпрометировать, поколебать в ней доверие читателей».
В одном из рассказов затронута как раз тема компромисса с авторской совестью. («Рассказ-судьба»). Если я спрошу себя, мог ли данный сюжет так развиваться в жизни, как это произошло в рассказе, то прихожу к выводу, что реальность наша несколько иная, чем литературная, она построена на иных правилах. Правилах большого города, бизнеса, где можно все продать и купить. Скорее всего, в жизни все происходило бы иначе, и даже не потому, что люди связаны между собой денежными отношениями и гибнут за металл. Между ними существуют еще и взаимные симпатии, какие-то товарищеские отношения, уважение к творчеству друг друга. И трудно было бы представить себе в интеллигентной творческой среде, чтоб кто-то открыто заявил в глаза другому, как это сделал Володя Конфетов: «Ваши рассказы, господин Лупиков, бездарны. Никакой судьбы тут нет. И писать я о вас не буду». Наверно, правда-матка с плеча может вызвать восторг в книге. Это то, что хотелось бы сказать, но никогда не произнесется в реальности. Поэтому во многих рассказах Степанова прием инверсии применяется им хотя бы для того, чтоб представить себе идеальный вариант, не позволяющий компромисса с совестью. В жизни, конечно, не все так идеально. Истории-то, может, и невыдуманные, но не зеркально отраженные, как считают многие критики Е. Степанова. Дуальность сознания всегда существовала, начиная еще с советских времен, откуда ведется повествование о детстве. Но строй здесь ни при чем. Просто так устроен человек. Он должен выживать в любом мире и при любом строе. И здесь опять я вспоминаю о том, как мучился Довлатов, вынужденный сначала воспевать коммунизм в советских газетах, потом приспосабливаться к Нью-Йоркским реалиям, продавая свой талант.
Счастье Степанова в том, что у него нет потребности растрачиваться, он сам себе империя, над ним нет хозяев. Поэтому его талант имеет возможность проявлять себя в полной мере и в любых жанрах. Эта книга так же увлекательна и не скучна, как и все его предыдущие.
Ключевой рассказ под названием «Как похудеть на 35 килограммов» остроумен и поучителен, особенно для мужчин. Выдуман ли он автором или нет — пусть это останется тайной его творческой мастерской.
Темы рассказов абсолютно разные: от учительства в деревенской школе до жизни во Франции и США, от отношений с женщинами и «решения жилищного вопроса» (один рассказ так и называется) до обсуждения смысла жизни по половому признаку («Он и она, версия № 5000 000 000»). Время действия — вся жизнь, начиная с беззаботного детства московского мальчишки 60-70-х годов до наших дней и становления личности лирического героя. Несмотря на то, что иногда прообраз главного героя — это сам Евгений Степанов, в отличие от автора он не кажется серьезным и солидным. Это все такой же мальчишка — ранимый и беззащитный, но с добрым отношением к миру и достаточно самоироничный. Самоирония, по определению литературоведа С. Г. Ванюшкина, особый вид комического, для осуществления которого автору необходимо выйти за пределы собственного сознания, встать на место другого, позволить увидеть себя не идеальным, не высшей инстанцией, и при этом не потерять себя. Этот метод вполне удается Степанову. Мне кажется, что в какой-то степени авторская самоирония — его надежная психологическая броня, защита от окружающего, нередко болезненно ранящего душу без кожи, а именно такая она у всякого художника. То же самое можно сказать об иронии и юморе в целом, которыми изобилуют рассказы Степанова. Не являясь ни черным, ни саркастическим, юмор в его рассказах приближен анекдотичностью к довлатовскому, но, в отличие от Довлатова, со щадящей заменой имен и фамилий известных людей, хотя и с тем же, свойственным Довлатову, неразделением их на положительных и отрицательных.
Неожиданные пассажи его героев парадоксальны и вызывают либо искренний смех, либо, по крайней мере, улыбку.
«— Если честно, старик, знаешь, в чем твое основное предназначение? — как-то раз спросил меня Миша. И тут же сам ответил на свой вопрос: — Ты должен добиться того, чтобы мне дали Нобелевскую премию. Понимаешь, я великий, а премию дают всяким проходимцам типа Бродского».
«Тут я должен сделать нравоучительные ремарки: дамы и господа, если вам наливают водку с апельсиновым соком — значит, вас хотят соблазнить. Тогда я этого еще не знал».
(Из рассказа с ироничным подтекстом уже в самом названии «В лучших домах Филадельфии».)
Пожалуй, только в романе о детстве автор не поменял имена. Это вполне документальный роман, в структуре которого спутаны все жанры. (Спутывание жанров, кстати, тоже прием Довлатова.)
Что это, если не замаскированное рассказом стихотворение?
«Ничего не удержать в руках.
Ничего не сохранить.
Никакого смысла в жизни нет, если не понимать, что
Человечество едино.
Бессмертие — здесь.
…Сны человеческие — реальность».
(«Смысл»)
Что это, если не философское заключение, как будто бы взятое из записной книжки?
«Логика Христа понятна. Раздать все без остатка нищим. Это, действительно, единственный способ все сохранить. Но к такому пониманию мы придем навряд ли. Люди думают, что пришли на землю навсегда».
(«Он и мы»)
Или всего одна строчка, в чем может признаться себе не каждый писатель, даже если речь не идет об исповеди Ставрогина, которую он хотел опубликовать.
«Есть вещи, о которых я никогда не напишу».
(«Стыдно»)
А к чему отнести умозаключение «Компромиссы»?
«Сколько трусливых и подлых компромиссов совершали наши предки, чтобы выжить. Чтобы появились мы, спустя миллионы лет… Герои не выживают». К чему бы ни отнести эту сентенцию, она порождает целый ряд вопросов. Это заданная тема для обширной дискуссии о выживании человечества. Вопрос без ответа.
Поэтому не все так смешно в рассказах Степанова, не все так несерьезно, как кажется на первый, поверхностный взгляд. Бесконечная палитра жрачки может смениться виртуозным, афористичным выводом, как например, в рассказе «Тверская-Ямская» об алкоголиках-соседях и благородном Семёне Ивановиче, напоминающим дворянина с печатью интеллигентности и благородства на лице. Доведенный алкашами до бешенства, этот благовоспитанный дядечка взрывается вдруг потоком самой отборной обсценной брани.
«Я все это слышал. И подумал: кем же раньше работал Семён Иванович?
Впрочем, этот вопрос мучил меня не долго. Семён Иванович, как и все мы, работал ЧЕЛОВЕКОМ, живущим в одной, отдельно взятой стране».
Вполне согласна я с Зульфиёй Алькаевой, которая пишет в рецензии на эту книгу, что читатель может поблагодарить автора за отсутствие нудных жалоб на судьбу, за естественный, кинематографический почерк повествования. Удивило ее наблюдение, что лирический герой Степанова похож на Пьеро, которого жизнь заставила засучить рукава рубашки и перестать лить слезы о несчастной любви. Это сходство отметила уже много лет назад одна известная художница, подарив Степанову его портрет в образе Пьеро, держащего в руках самого себя, куклу Пьеро. Может быть, это символ взгляда на себя самого со стороны, и именно отсюда — степановская самоирония и предъявление себе самому высокого счета.
Ведь теорию относительности еще никто не отменял, и Степанов знает об этом очень хорошо.
Исповедальный характер его рассказов иногда восхищает. Он ничего не утаивает, вся жизнь его, даже переработанная художественно, как на ладони. Если бы о нем собирали архив спецслужбы, задача эта для них не представляла бы особого труда. Не было, наверно, еще такого открытого и искреннего в своих откровениях писателя.
Видимо, исповедальность способствует внутреннему авторскому очищению, некому катарсису. Степанов бережет себя и в жизни. Чтобы писать, совесть должна быть чиста. Он никогда об этом не говорит, но по всему стилю его жизни и поведению видно, что это так. Вот и у Вересаева, одного из любимых писателей Степанова, наткнулась на строчки: «…всякий идущий в литературу возлагает на себя святую обязанность пером своим помогать людям жить лучше, счастливее. Посвятивший себя служению литературе не имеет права ни сомнительным поступком в быту, ни единой фальшивой строкой запятнать ее и тем самым скомпрометировать, поколебать в ней доверие читателей».
В одном из рассказов затронута как раз тема компромисса с авторской совестью. («Рассказ-судьба»). Если я спрошу себя, мог ли данный сюжет так развиваться в жизни, как это произошло в рассказе, то прихожу к выводу, что реальность наша несколько иная, чем литературная, она построена на иных правилах. Правилах большого города, бизнеса, где можно все продать и купить. Скорее всего, в жизни все происходило бы иначе, и даже не потому, что люди связаны между собой денежными отношениями и гибнут за металл. Между ними существуют еще и взаимные симпатии, какие-то товарищеские отношения, уважение к творчеству друг друга. И трудно было бы представить себе в интеллигентной творческой среде, чтоб кто-то открыто заявил в глаза другому, как это сделал Володя Конфетов: «Ваши рассказы, господин Лупиков, бездарны. Никакой судьбы тут нет. И писать я о вас не буду». Наверно, правда-матка с плеча может вызвать восторг в книге. Это то, что хотелось бы сказать, но никогда не произнесется в реальности. Поэтому во многих рассказах Степанова прием инверсии применяется им хотя бы для того, чтоб представить себе идеальный вариант, не позволяющий компромисса с совестью. В жизни, конечно, не все так идеально. Истории-то, может, и невыдуманные, но не зеркально отраженные, как считают многие критики Е. Степанова. Дуальность сознания всегда существовала, начиная еще с советских времен, откуда ведется повествование о детстве. Но строй здесь ни при чем. Просто так устроен человек. Он должен выживать в любом мире и при любом строе. И здесь опять я вспоминаю о том, как мучился Довлатов, вынужденный сначала воспевать коммунизм в советских газетах, потом приспосабливаться к Нью-Йоркским реалиям, продавая свой талант.
Счастье Степанова в том, что у него нет потребности растрачиваться, он сам себе империя, над ним нет хозяев. Поэтому его талант имеет возможность проявлять себя в полной мере и в любых жанрах. Эта книга так же увлекательна и не скучна, как и все его предыдущие.
Ключевой рассказ под названием «Как похудеть на 35 килограммов» остроумен и поучителен, особенно для мужчин. Выдуман ли он автором или нет — пусть это останется тайной его творческой мастерской.
Наталия ЛИХТЕНФЕЛЬД