ЗИНЗИВЕР № 1 (69), 2015

Ночи черная клетка
Лампы белая латка.
Ход секундною стрелкой
По шахматной доске циферблата.
Жизни опять не спится,
И размышляю с ней я:
С кем там партию блица
Снова играет время?
День мой был прост, как голубь.
Сон не пришел с повинной.
Неразливайка-прорубь
Манит мыслью змеиной.
Не промахнуться лишь бы.
Выдохну: «Аллилуйя!»
И окуну в ней трижды
Перо, что в руке воркует.

Самобранка-страница разложена.
Скоро гость полуночный откликнется,
И звезда глядит заворожено
На свое отраженье в чернильнице,
Хочет знать, что ей там отпущено,
Где земная царит сутолока.
И пророчит чернильная гуща ей
Небеса и любовь спутника.

Этой ночью тихо светились чернила.
Я догадалась мгновенно, в чем тут дело.
В небе ни зги — клякса звезду казнила.
Только страница во всем пространстве белела.
Стражники ночи шли — за плечами косы.
Взгляд их стальной был строг — как штык наготове.
И шелестели в книгах листы-колосья,
Пряча поглубже запретные зерна в слове.
Ну а чернила все продолжали светиться,
И на поверхности таяли снов разводы,
Тайно перо пересекало границу,
Чтоб окунуться в те волшебные воды.

Зелье снов уже выпито,
И узор уже вяжется,
И луна уже вылита
На кирилло-бумажицу,
И светила построены
Все от аза до ижицы,
И страница — ладонью к ним.
И судьба ее — пишется.

Край неба в складках облачных приспущен.
Бормочет время сонное в часах.
Опять гадаю на чернильной гуще
Под стук дождя, под качку в небесах.
Кто первым воплотится нынче в слове,
Преодолев чернил палеолит?
Что день не наступающий готовит?
Что ночь не проходящая сулит?
Гаданье — грех. Мне это отольется.
Чернотетрадье не проходит зря.
Пойду ко дну чернильного колодца,
Откуда вытекают реки зла.
А в безмятежно звездном зачернилье
Читатель спит, свернувшийся в клубок.
Его с рожденья правила хранили.
Он не грешит. И сон его глубок.
Он терпелив, надежен и возвышен,
Он мой кумир, мой стержень и костяк.
Захлебываться мне в чернильной жиже,
Где он меня отыщет, жизнь спустя.
Чернильница — тоннель в мой день грядущий,
Первопричина радостей и бед.
Там зачинался мир в чернильной гуще,
Там Дух водил пером: «Да будет свет!».

От вдохновенья сон бежит,
Ночь застревает в преисподней.
Лишь мысль значительней, чем жизнь.
Лишь тьма для света богородней.

Темные улицы.
Низкие тучи.
Мысли отправлены,
Мысли получены.
Спущен ладьею
Стол на волну
Ночи, разлитой вширь-глубину.
Лист накреняется вправо и влево.
К строчкам прибьется ль парусник белый?
Перьями стрелки в дальнем углу
Пишут по кругу свою Кабалу.
Сон заколочен.
Стерты созвездья.
Не долетают свыше известья.

Дуэлянтка-бессонница, чьи там
Строки беглые не ко двору?
Лишь звездою по небу чиркнула
И — «К перу!», — приказала, — «К перу!».
К секундантке-странице за помощью
Обращусь, растолкав я тетрадь.
Снова целиться в небо мне полночью,
А в конце промахнуться опять.
А звезда в апогее сгорания —
Точно скомканный в печке листок.
Видно, древний поэт мироздания
Той же древнею мукой истек.
Я смотрю на звезду-неудачницу.
Он листает мой черновик.
Нам вздыхается вместе и плачется,
И к бессоннице глаз наш привык.
Отливает перо стрелкой компаса,
И покуда листок не погас,
Быстро пишем пришествие космоса.
И бессонница
целится
в нас.

Листа равнина как во время оно.
Ни зги не видно — небу не до звезд.
Дождаться ли однажды почтальона?
Придет ли долгожданных строф обоз?
Полозья строк то движутся, то стынут.
Задумался возница у свечи,
Мерцает букв обуглившийся иней,
И магия разгадана почти.
Скрипит перо (иль по снегу полозья),
Во мгле свеча белеет, как сугроб,
И воска оплывающего гроздья
Рождают в тонком пламени озноб.
Кружат листков исписанных метели.
Обратный бой часов. А вдалеке —
Полозьев ход земной и запредельный
Прокладывает снова путь к строке.
И ждут заветных писем адресаты,
И с ними снежный мир соотнесен,
И веруют в них пишущие свято,
И свет их указующий — на всем.

Где-то там,
в тишине отдыхающих книг,
Где в укромном пространстве темнеющей полки
Жив мой путь,
по вселенским масштабам — недолгий,
Там читатель, творец моей жизни, возник.
Он родился из мысли о нем, и из всех
Самых лучших картин я его наделила
Появленьем, чтоб он, набирающий силы,
Тратил их на меня — весь бессмертный свой век.
Я его создала как свою ипостась,
Как желание новых своих траекторий,
Как готовность разрушить привычную связь
Между тем, что вначале, и после, и вскоре.
Я его создала из пустынного дня,
В этот час, где ни слова в ответ, кроме света.
Я его создала, чтоб однажды меня
Сотворил он из собственной страсти за это.