ЗИНЗИВЕР № 9 (77), 2015

Мне двадцать три года. По нашим устаревшим российским понятиям — я девица зрелая, вот-вот перезрею. Пора замуж. Не то, что в Америке, например. Там, говорят, девушки замуж не торопятся, познают жизнь, получают образование, приобретают бойфрендов, меняют их, наконец, находят того единственного, более или менее любимого и любящего, а главное, — благоустроенного, и где-то к тридцати годам создают семью.
Я окончила университет по специальности французский и английский языки. С работой сразу повезло. Устроилась секретаршей в московском филиале известной американской фирмы. По-английски моя должность уважительно и даже весомо называется personal assistant to the director. И переводить на русский не надо, и так все понятно. Звучит гордо! Ну, а детали, не окрыляют… Но, в общем, работа непыльная и требует некоторых знаний делопроизводства, сноровки и центробежности — телефон, бумаги, комп, чай, кофе с печеньем для босса и его посетителей. Только и успевай поворачиваться. Зарплата — не больно высокая, но вполне удовлетворительная для начинающей трудовую жизнь девушки. Босс невредный, но свою фирму чересчур страстно любит, да и она без него жить не может. А влюбленные, как известно, часов не наблюдают. В итоге, мой рабочий день не нормирован и выходит за рамки семи часов и трудового законодательства. (Впрочем, не помню, чтобы я подписывала какой-либо договор. Защита профсоюза эффективна на Западе, а в России — это лишь воспоминание о проклятой советской эпохе. У нас все просто. Взяли на работу, платят деньги… трудись и молчи в тряпочку.)
Ухожу я в офис к девяти утра и возвращаюсь домой тоже, чаще всего, к девяти, а то и к десяти вечера — выжатая, как белье, вынутое из мощной стиральной машины и сушилки, и спрессованная, словно огромным горячим утюгом, поездкой в нашем красивейшем в мире, но перенасыщенном человеческой массой метро. В таком плачевном виде я гожусь разве что на сидение за столом за ужином-обедом. На сон грядущий.
Ужином меня кормит мама. Я — поздний желанный ребенок. Мама на пенсии и всю свою оставшуюся от трудовых будней в бывшем СССР энергию направляет на заботу о дочери, то есть обо мне. Да, совсем забыла добавить важную деталь своего рождения: я — полукровка. У меня русский папа и еврейская мама. С вытекающим из этого союза комплексом генетических и социальных последствий. Надеюсь, вы понимаете, что означает поздний, к тому же единственный ребенок, у еврейской мамы! «Идише маме», как поется в известной песне. (Это одно из немногих словосочетаний на языке идиш, которое я знаю.) Не описать! Можно только прочувствовать и посочувствовать. Нет, поймите меня правильно, я очень люблю свою маму, но ее опека над взрослой самостоятельной девицей ограничивает и, можно сказать, парализует мои девичьи желания, мечты и планы, не говоря уже о действиях…
— Ну, что нового на работе? Как прошел твой день, Натусик? — спрашивает мама, поставив передо мной тарелку с тушеной курицей, пюре и непременно свежим салатиком, так как «растущему организму нужны витамины». (Мама забыла, что я уже достигла пределов своего немаленького роста — один метр семьдесят два сантиметра — и вряд ли буду, да и не хочу больше тянуться вверх, так как моделью стать не собираюсь.) Мама располагается на стуле напротив меня, поудобнее, выжидательно складывает руки на груди, пристально следит, как я вожу вилкой по тарелке, изготовившись слушать дежурный отчет о прошедших событиях моего рабочего дня.
— Мам, ну, не сиди, как в кинозале. Кина не будет! Ничего такого, нового не произошло… Дай поесть шпокойно! — невнятно говорю я, так как у меня полон рот.
— А я что? Я ничего. Кушай деточка. Прожуешь — расскажешь, — оправдывается мама. Она боится, что я, не дай бог, поперхнусь.
И так каждый вечер. Немного отдохнув, к тому же на сытый желудок, я становлюсь добрее и словоохотливее: рассказываю маме всякие не придуманные, но слегка приукрашенные истории о том, что сегодня изрек босс, как он посмотрел на меня, кто приходил в офис, для кого я варила кофе и бегала под дождем в ближайшую кондитерскую за печеньем и пирожными. Если приходили женщины, то, я описываю, как они были одеты и чем украшены, со всеми подробностями — от туфель до ювелирки. Я перевариваю пищу, а мама — мои истории. Ей непременно нужны все эти детали, так как она следит, чтобы я позитивно выделялась среди других женщин современным и красивым внешним обликом или хотя бы смотрелась… на уровне.
Если приходили мужчины, я должна была уточнить, молодые или не очень, на вид женатые или холостые. Мама уверена, что по лицу и одежде можно определить, есть ли печать в паспорте.
Мамуля меня внимательно слушает и кивает головой, но она явно разочарована, ибо ждет от моих рассказов, и вообще, от моей карьеры и личной жизни большего. Она надеется, что босс оценит «гениальные» способности, быструю реакцию и хороший английский ее дочери и повысит в должности или хоть зарплату прибавит. И еще она почему-то уверена, что моя личная жизнь может сложиться именно на работе. «Ну не на улице же, не в транспорте и не в пивном баре!» В крайнем случае, мама грозится, что сама найдет мне подходящую партию. Чтобы юноша был устроенный, из хорошей семьи и непременно с высшим образованием.
Папа не участвует в наших вечерних посиделках. Он не сильно меня опекает, ибо надеется на мой разум и счастливую звезду. Кроме того, он ко времени моего возвращения с работы частенько уже блаженно дремлет перед телевизором и опорожненной бутылкой пива, убаюканный вечерними новостями.
Где-то в полдвенадцатого мы с мамой расходимся по комнатам и тоже ложимся спать. Я так намаюсь за день, что сплю крепким младенческим сном, и мне даже ничего не снится. Как усну на правом боку, так на том же боку и просыпаюсь. Бревно бревном. А мама жалуется на возрастную бессонницу, правда, в перерывах между ночным бодрствованием, ей частенько видятся вещие сны, и она мне их по утрам рассказывает, пока я намыливаюсь на работу и навожу марафет.
Вот недавно, например, маме приснилось, что я уехала в дальнюю, дальнюю дорогу. К чему бы это?
— Скажешь тоже, мамуля! Самая дальняя дорога у меня пока — до метро Первомайская или на дачу в Кратово и обратно.
— Поживем — увидим! — многозначительно изрекает мама и добавляет, — опять ты этот дурацкий конский хвостик завязываешь, как десятиклассница какая-то. Волосы распусти, рассыпь их по плечам. Вот так! (Мама пытается наглядно, но безуспешно продемонстрировать на своей короткой стрижке, как это надо сделать.) Покажи им всем, какие у тебя чудесные густые, блестящие волосы.
— Я послушно распускаю патлы до плеч и окидываю себя контрольным взглядом в зеркале. Остаюсь собой в меру довольна, целую мамочку коротким поцелуем в щечку «пока, пока» и направляюсь к двери.
— Сегодня пятница, — кричит мама вдогонку. — Постарайся на работе не задерживаться. Я хочу тебя познакомить с достойным юношей из хорошей еврейской семьи… не религиозной!
— Как получится, мамуля. Ты же знаешь: у моего босса все дни — понедельники. — Я нарочно это говорю. Даже если отпустят вовремя с работы, не хочу знакомиться с очередным маминым «хорошим юношей». Уже пыталась пару раз — и одно расстройство. Где она только находит этих прыщеватых, лысоватых, неспортивных зануд из хороших семей, с высшим образованием!
В общем, пора мне брать личную жизнь в свои руки! А то так и будет до пенсии: дом, работа, работа, дом. Разве что по уикендам встречи с подругами и развлечения — на чужих свадьбах, именинах и прочих тусовках и сборищах, к которым я причастна лишь косвенно. И «оттягиваюсь» там в безбойфрендном гордом одиночестве.

Но не так-то все просто с моей личной жизнью. Тут остро встает национально- религиозный вопрос. Многие еврейские «мальчики» разбрелись по белу свету — кто в Израиль, кто в Европу, кто в Америку и даже в Австралию. А те, которые остались в Москве, ударились по полной в иудаизм: с кипой, изучением иврита и Торы и походами в синагогу. Русские ребята, все как на подбор, нацепили огромные кресты, носят их напоказ и даже иногда посещают церковь, хотя это не мешает многим из них пить, материться и баловаться наркотиками. А я, вот такая несовременная: не пью, не курю, наркотиками не балуюсь. Кроме того я воспитана в старых советских безбожных традициях, и вся эта постперестроечная повальная религиозная метаморфоза кажется мне искусственной. В нашей семье укоренился кондовый советский атеизм. Словом, не могу я прибиться ни к той, ни к другой группе молодежи. И расту одна, как случайная елка в березовой роще. Может, кто и вырубит к Рождеству. Или к Хануке. Шутка.
В общем, решила я искать дружбы и знакомств в социальных сетях, как многие современные девушки. Зарегистрировалась на Фейсбуке, разукрасила краткую автобиографию, разместила там свои фотки в нескольких умеренно скромных, но привлекательных позах с распущенными волосами, мини-юбке и, естественно, бросающимися в глаза ногами. А ножки у меня, на зависть подружкам, вполне длинные и стройные. Ну, конечно, не такие потрясающие, как у Джулии Робертс, когда она в фильме «Pretty woman» обнимает ими в ванной обнаженного Ричарда Гира. Но тоже… вполне, вполне фотогеничные и притягательные для мужского глаза.
Сработало. Стали приходить просьбы от мужчин принять их во френды. Прямо отбоя не было. Писали не только из России, но также из-за границы. Правда, не из Европы и США, а все больше из Азии и Северной Африки. (Почему-то я особенно привлекала представителей желтой расы и мусульманских стран.) Какие проблемы! Я же владею иностранными языками! Не зря я французский с английским четыре года долбила и на американскую фирму работаю.
Вначале переписка была пустой и ведущей в никуда. Но для меня все же полезной, нечто вроде тренинга. Я втянулась в Интернет- игру и лихо отвечала на искусственно страстные, похожие друг на друга, словно под копирку составленные, послания. Пока, наконец, не пришло сообщение от Рашида из Марокко. Рашид просился во френды. Мне понравилось его юное лицо, густая шевелюра крупными волнами, большие темные глаза и несколько застенчивая улыбка. Я согласилась.
В ответ на мое согласие Рашид тут же прислал мне коротенькое письмецо. Писал по-французски вполне грамотно и легко, прямо как на родном языке. Грамотнее меня, уж точно.

Здравствуй, Натали! Спасибо, что ты приняла мою дружбу. Ты очень привлекательная русская девушка. Я бы хотел, чтобы эта дружба была не формальной, не ограничивалась лайками и короткими комментариями к фоткам. Вот мой личный е-мейл. Пиши, если тебя не смущает, что я — араб, мусульманин из Марокко. И если, конечно, твои родители не против нашей переписки. Мои родители, хоть и мусульмане, но отнюдь не консервативных взглядов и предоставляют своим детям свободу выбора, конечно, в разумных пределах. Жду. Рашид.

Русская девушка? Интересно, как бы он среагировал, если бы узнал, что моя мама — еврейка и по еврейскому закону я — тоже еврейка. Мусульмане и иудеи. Вечная проблема… Я тут же вспомнила о терактах в Израиле и о множественных взрывах в Касабланке в 2003 году. Радикальные исламисты не церемонятся, они взрывают повсюду и даже у себя на родине, убивают как неверных, так и верных, если вторые случайно затесались среди первых. Но Рашид пишет, что его родители не консервативных взглядов. И вообще, нельзя в каждом мусульманине видеть потенциального врага. Это национальные и религиозные предрассудки! Что же делать? Отвечать или нет? И если отвечать, то писать правду о моем смешанном происхождении или нет? Пожалуй, просто отвечу, а детали будем уточнять потом, если, конечно, это «потом» наступит. И родителям пока ничего не скажу. Они уж точно будут против.
Я чувствовала, что, начиная переписку с Рашидом, переступаю некую полузапретную черту, за которой — зыбкая неизвестность и, может даже, опасность… Я, послушная домашняя девочка, маменькина и папенькина единственная дочка, и вдруг решаюсь на такой заведомо опрометчивый шаг, который, скорее всего, не сулит ничего хорошего. Страшновато стало. Довольно я насмотрелась и начиталась в И-нете печальных историй о смешанных браках русских с мусульманами, когда женщину сначала заманивают в капкан любви, а потом, очень скоро, начинают относиться к жене как к сексуальной рабыне. И, если несчастной удается убежать на родину, детей ей не отдают.
И все же… Привлекательность Рашида, его отточенный французский, вкупе с полным отсутствием моей личной жизни, усилили мое желание втянуться в это приключение. Оказывается, во мне было авантюрное начало, о котором я даже не подозревала. Я включила он-лайн программу «французская грамота», чтобы уж, если отвечать, то без ошибок и послала Рашиду нейтрально приветливое сообщение:

Привет, Рашид! Спасибо за письмо! Охотно буду с тобой переписываться. Мне нравится твое лицо, особенно улыбка (в ней сочетание шарма и искренности, даже некой незащищенности; прости, если не потрафила), а также вежливый стиль твоего письма и безупречный французский. (Мне бы достичь таких успехов в иностранных языках! А ведь я окончила университет по специальности английский и французский языки.) Предрассудков у нас в стране хоть отбавляй, поэтому я пока не буду сообщать родителям о нашей переписке. Еще успеется. Итак, несколько слов о себе. Мне двадцать три года. Я живу в Москве вместе с родителями. Работаю персональным помощником босса, или — попросту — секретаршей в московском филиале американской фирмы. Прихожу домой поздно, для развлечений остается совсем мало времени. Разве что уикенды. Но они так быстро пролетают, и снова наступают трудовые будни. Я все чаще думаю: неужели моя жизнь так и пройдет: от дома до работы и обратно? Так очень скучно жить. А мне бы хотелось путешествовать. Я пока еще, кроме нашей подмосковной дачи в Кратово, нигде не была. В каком городе ты живешь? Желаю тебе и твоей семье всех благ! Пиши. Натали.

Рашид отвечал на мои послания сразу, я тоже не тянула с ответом, и очень скоро у нас накопилось писем на целый эпистолярный роман. Оказалось, что он живет в Касабланке, городе моей мечты.
Да, но там было неспокойно. Страшный террористический акт в 2003 году. Ну и что? Террористы могут оказаться где угодно: в Израиле, во Франции, в России…

Я обожаю американское кино. Смотрела фильм «Касабланка» с Ингрид Бергман и Хамфри Богартом, кажется, пять раз. (И еще столько раз бы посмотрела, если бы представился случай.) «Рашид из Касабланки», — повторяла я, как заклинание, и с каждым его письмом все глубже увязала в этой переписке. Имя «Рашид» и название города слились для меня в нечто единое. Сначала я влюбилась в город, потом в Рашида. Он сочинял такие ласковые письма, какие только может сочинять на французском языке восточный человек. За один год мы написали друг другу тысячу и одно письмо… Магия Шахерезады вскружила мне голову.
Где-то на сто девяносто девятом послании я все же открыла Рашиду свое полуеврейское происхождение, хоть и опасалась, что это признание разрушит нашу виртуальную дружбу, которая уже переходила в виртуальную любовь. Или, по крайней мере, как-то на ней отразится.
Ну и что? Евреи и арабы — двоюродные братья, а исторически — единокровные, — написал Рашид. — Читала в Библии про Авраама, Сарру и Агарь?
Я, честно говоря, — серость не начитанная, хоть и с высшим гуманитарным образованием. С классикой покончила в школе. В университете все больше налегала на языки, экономику и делопроизводство. Современную литературу с философствованием и вывертами (всякий там постмодернизм) просто не воспринимаю да и мозги не хочу напрягать. Любовные романы и детективы — для меня пустая трата времени. Лучше кино посмотрю. Религиозную литературу не признаю. Когда мне на улице суют (то ли свидетели Иеговы, то ли баптисты, то ли какие-нибудь адвентисты) всякие разные брошюры, я их выбрасываю, не читая. Библию вообще не открывала. Папу моего крестили, а бабушка, папина мама, постилась и по большим престольным праздникам ходила в церковь. Но моя еврейская мама — дочка советской учительницы и инженера — была воспитана в духе коммунистического лозунга «религия — опиум для народа». Я, конечно, так не думала (не те нынче времена).
Признаюсь, я вообще не задумывалась о существовании Бога и старалась сделать жизнь свою сама, без просьб ко Всевышнему.
Но каков Рашид! Не только Коран штудирует, но и Библию знает! Я его еще больше за это зауважала.
Мама с папой, естественно, заметили мои усиленные поздне-вечерние сидения за компом и легкое постукивание по клаве и не преминули высказаться по этому поводу.
— Кому это ты все письма строчишь, Натусик? — ласково возникла мама.
— Да, что случилось? По телефону ты с подругами в последнее время болтаешь мало. Все кому-то пишешь да пишешь, — встроился в разговор папа.
— Так, одному френду пишу на ФБ, то есть на facebook (e). А что, собственно говоря, вам не нравится? Я уже давно совершеннолетняя и зарабатываю себе на жизнь. Кому хочу, тому пишу. Может, мне лучше по ночным клубам бегать или марихуаной баловаться?
— Зачем же такие крайности? Пиши себе, пиши. Просто хотелось бы знать кому, — уже более настойчиво сказала мама и, стоя руки в боки, вперилась взглядом в мой ноутбук.
— Хорошо, я расскажу вам как-нибудь, — сказала я, закрыла переписку с Рашидом и залезла в Googl, чтобы прочитать про Авраама, Сарру и Агарь. Библии в нашем доме, конечно, не водилось, книжные магазины ночью не работают, а я хотела немедленно, сразу же узнать, почему иудеи и арабы считаются двоюродными братьями. Заодно и повысить свою образованность, чтоб не стыдно было перед Рашидом. Я прогуглила библейский миф по Wikipedi (и) и разным другим сайтам, посмотрела на Youtub (е) несколько фильмов с ветхозаветным сюжетом и так прониклась этой историей, что выстроила в голове сценарий собственного «фильма», который часто «прокручивала» вечерами…

Аврам был стар, хотя дряхлость еще не овладела его телом, но сила в мышцах ослабела и кожа сморщилась, словно листья смоковницы в конце знойного лета. Длинная борода и густые клочковатые брови побелели, как чистый снег на вершинах гор. И только глаза с застывшим прищуром, которым он защищался от яркого солнца, по-прежнему светились умом и не гаснувшим желанием жить. Словно старик не все еще повидал и познал на своем веку и не удивился бы новым сюрпризам от Всевышнего.
В действительности Аврама уже мало что в этой жизни радовало. Ни звон серебра и золота, которых было предостаточно для безбедного существования, ни количество верных рабов и слуг, ни блеяние многочисленных овец на пастбищах, ни терпкий вкус вина, чашу которого жена Сара непременно давала ему выпить на ночь. Чтобы лучше спалось! И даже красота и покорность юных рабынь и служанок, которые ложились с ним по первому его зову и искусно услаждали его угасающую плоть, не волновали старца. Единственное, что примиряло Аврама с продолжением жизни земной, это откровения Божии, в которых Господь являл ему свою волю и не единожды обещал не просто продлить род Аврамов, но также и умножить до количества звезд на небе и песчинок в пустыне. Дивился Аврам промыслу Божию и ждал чуда. Не было детей у него, так как любимая единственная жена его Сара была бесплодна и состарилась вместе с ним.
Надеясь на Господа, Аврам ждал, что Сара все же понесет от его семени, и продолжал звать ее на ложе.
— Муж мой и повелитель, я, конечно, исполню волю твою. Но зачем? Дела мои женские давно кончились. И в молодости семя твое не давало плода в моей утробе. Так на что же теперь надеяться, когда я превратилась в старуху! Лоно мое иссохло, как ручей в засуху. Груди обвисли и истончились, словно тряпицы, и никогда уже им не наполниться молоком. Зачем я приду к тебе? Только слуг и рабов смешить.
— Не перечь мне, неразумная женщина, и приходи, коли зову. Господь обещал мне потомство и я, верный раб его, верю слову Божию.
— И я верю, господин мой, но зачем же так буквально толковать слова Божии? В них есть, наверняка, сокрытый смысл. Вот служанка моя, египтянка Агарь. Она молода, здорова и красива. Тебе точно понравится. Я твой вкус знаю. (Ну, я, конечно, в молодости была куда краше… Да что уж теперь!) Возьми ее, и она родит нам сына. Послушай меня на этот раз. Я плохого тебе не посоветую, ибо нам обоим добра и потомства желаю.
Аврам любил свою жену Сару. Он всегда выслушивал ее советы и потакал женским прихотям, но иногда поступал по пословице: «Выслушай женщину и сделай все наоборот». Правда, в случае с Агарью, Сара, наверное, была права. Когда Господь давал Авраму обещание послать ему потомство, он, скорее всего, имел в виду связь с молодой женщиной. И позвал Аврам Агарь на ложе свое. Она удивилась, но пошла с охотою, подумала:
Господин мой отметил меня среди других рабынь. Значит, я — избранница и судьба моя теперь переменится.
Как же Агарь была хороша! Крепкое, стройное тело, милое, такое молодое лицо и длинные до пояса, густые и блестящие, как черный жемчуг, волосы. А у Сары волосы с годами поредели и стали невесомыми и серо-белыми, как гусиный пух. Юная красавица Агарь так разгорячила кровь старого Аврама, что он позабыл о своих годах и входил к ней почти каждую ночь. Очень скоро Агарь забеременела и рассказала об этом Авраму и Саре. То-то было радости в доме Аврама! Поначалу…
Кто я? Я больше не служанка этой вредной старухи Сары. Я вторая жена Аврама и рожу ему сына. Значит, я тоже стала госпожой в доме, — решила Агарь, возгордилась и перестала прислуживать Саре.
Кто я? Я больше не любимая жена господина моего Аврама. Он в мою сторону и не смотрит. Отбросил меня как изношенную ненужную вещь. Только и ходит к своей Агари, не налюбуется на нее и ее благословенный живот. Ее сын, никогда не станет моим! Выгнать ее, эту тварь… Боже, что я такое задумала! Сначала сама подложила под мужа египтянку, а теперь хочу от нее избавиться. Господь не простит мне этот грех… — думала Сара.
Устрашилась Сара гнева Господа, но сдержать свою ненависть к Агари не смогла и стала издеваться над ней. Женское начало одержало верх над желанием успешно завершить план и страхом Божиим.
Старая Госпожа сживет меня со свету, — подумала Агарь, испугалась, ничего не сказала Авраму и убежала из дому. Ей некуда было скрыться, и если бы не Ангел Божий, который вернул ее в дом Аврамов, она так бы и погибла в пустыне от голода и жажды, дневной жары и ночного холода. Но у Небес были для Агари другие планы. Она должна была родить Исмаила, которому суждено было жить между людьми, как дикому ослу, и быть родоначальником большого потомства. И вернул Ангел Божий Агарь в дом Аврама и Сары, и родила египтянка сына.
Неисповедимы пути Господни, ибо Всевышний все-таки сдержал свое обещание, и девяностолетняя Сара тоже забеременела и родила сына, и нарекли ему имя Исаак, от которого пошел род Израилев. Так Аврам выполнил свою миссию Отца народов и стал именоваться уже Авраамом, а Сара — Саррой. А единокровные братья Исаак и Исмаил невзлюбили друг друга…

Вражда между иудеями и арабами — древняя и вечная. Но какое это имеет отношение к нам с Рашидом? Во-первых, я полукровка, во-вторых, — вообще в Бога не верю. А Рашид — современный парень, никакой не фанатик, не исламист, хоть и мусульманин.
Да, но если вдуматься, странная со мной происходит история, нетипичная, можно сказать, из ряда вон. Я, со своими русским отцом и еврейской матерью, не прибилась ни к иудеям, ни к православным, ни вообще к европейцам… Переписываюсь с арабом-мусульманином и даже подумываю поехать в отпуск в Марокко.
«Совсем ума лишилась девка!» — сказала бы моя русская бабушка, если бы дожила до эпохи интернетовских знакомств и связей. И, наверное, старушка была бы права.
С тех пор, как стала переписываться с Рашидом, я жила, словно под гипнозом. Только о нем и думала. Перед сном, по утрам и днем. По дороге на работу и, если честно, на работе и… иногда вместо работы. Даже босс стал замечать, что его персональная помощница — сама не своя: часто отвечает невпопад, стала делать больше ошибок, ходит, как сонная муха, и вместо кофе приносит чай.
Рашид писал, что тоже постоянно думает обо мне.
Восточный человек да еще во французской обертке! Наверное, привык к женщинам — во множественном числе… Хотя пишет, что у его отца — только одна жена. Хотелось бы в это верить.
Когда родителей не было дома, мы с Рашидом говорили по Скайпу. Рашид рассказывал о своей семье. Его родители принадлежали к среднему торговому сословию, держали магазин натуральных продуктов и органической косметики. Одна из сестер выучилась на натуропата и помогала родителям в деле.
У них был большой дом недалеко от деловой части города. Рашид присылал мне фотографии по е-мейлу. Когда-то в этом доме обитали все семь его братьев и две сестры. Большинство из них уже обзавелись семьями и разъехались. Кто куда. Один брат даже плотно обосновался в Америке, а старшая сестра — в Канаде. Рашид родился последним, младшеньким, и, разумеется, стал самым любимым и балованным. Всегда добивался своего. Вот и теперь… он добивался моего приезда.
Писал, что пришло время выйти за пределы виртуального пространства и встретиться в пространстве реальном. Ведь виртуальный мир, при всех его гигантских возможностях, ограничен. Он позволяет нам познавать друг друга, используя только зрение и слух. А для подтверждения любви столь же необходимы остальные три чувства: обоняние, осязание и вкус. Без них химия любви — может оказаться иллюзорной.
Он был прав, мой милый умный марокканец.

— Мама и папа! Я давно не отдыхала. Подворачивается недорогая поездка в Испанию и Марокко. Всего двенадцать дней. Я хочу ехать. Надеюсь, вы не против? Я там буду не одна, с группой наших российских туристов, — привирала я, ибо никакой коллективной турпоездки не намечалось. Рашид прислал мне приглашение. Я собиралась ехать в Марокко абсолютно одна. Единственной палочкой выручалочкой (так, на всякий пожарный) была моя русская виртуальная подруга, которая вышла замуж за марокканца, родила ему ребенка и благополучно жила в Рабате. Она обещала поддержку и кров, если, что-то со мной пойдет не так, не по плану.
Мама встала на дыбы и сказала, что одна с чужими людьми, да еще в Африку, я никуда не поеду. Как компромисс предложила свою кандидатуру в качестве дуэньи и члена группы. Папа понимая, что его дочь, то бишь я, выросла и меня не остановишь, не говорил ни «да», ни «нет». Я схитрила, огласив папино молчание за согласие.
— Двое против одной! — произнесла я твердо. — Еду, решено!
Мама в слезы. Я — ее обнимать, целовать, успокаивать. — Все будет хорошо, мамуля! Пожелай мне удачи и приятного путешествия.
Мама не пожелала мне удачи. Она онемела от беспомощности и ушла к себе в комнату доплакивать в подушку. Бедная моя, любимая мама! Как тяжело ей было пересаживать в новый цветочный горшок маленький смелый побег, отпочковавшийся от материнского растения. Вот такая игра слов получилась…
Я собрала небольшой чемоданчик и через несколько дней вызвала такси в Шереметьево.
— Не надо такси! Я сам отвезу тебя, — неожиданно предложил папа. — Мы с мамой тут немного поспорили, посоветовались и решили, что ты — девушка вполне взрослая, рассудительная и ответственная, и тебя можно отпустить в турпоездку.
Из спальни вышла мама с еще не высохшими слезами на опухшем, покрасневшем лице. Она ничего не сказала, только обняла меня, поцеловала и махнула рукой… Мол, что уж тут! Езжай!

Это был мой первый полет. Стояла глубокая ночь. Я специально выбрала ночное время отправления, чтобы поспать несколько часов и прилететь в Касабланку свежей и отдохнувшей. Но уснуть я так и не смогла. Отодвинула шторку, смотрела в иллюминатор на звездное небо и почему-то повторяла про себя стихи Ломоносова, которые засели в голове еще со школьных времен:

Я — девушка, скорее, деловая, чем романтичная: не только не писала стихов, но вообще читала поэзию исключительно по программе. А тут вдруг меня пробрало.
Соседка справа, женщина средних лет, современно одетая, то ли гречанка, то ли испанка, тоже уставилась в мой иллюминатор. Заговорила со мной по-испански. Я в ответ развела руками. Сказала по-французки:
— Не понимаю.
— О! — Ответила она и легко перешла на французский, словно бабочка перелетела с цветка на цветок. Одно слово — Европа! — Смотрите, мадемуазель! Прекрасная видимость. Такое не часто случается. Вот созвездие Андромеды. Повезло вам. Летите в Касабланку отдыхать?
— К другу лечу в гости. А что? Почему повезло?
— Поездка будет удачной. Ведь Персей спасает Андромеду.
— Персей, Андромеда? Что все это значит?
— Надо изучать греческую мифологию, мадемуазель… — соседка улыбнулась несколько снисходительно и отвернулась, тем самым давая понять, что разговор окончен. Меня распирало любопытство, хотелось поговорить с образованной дамой об Андромеде и отчего или от кого ее спасает Персей, но женщина откинулась на сиденье и надела на глаза маску для сна, что означало «не беспокоить», тем самым захлопнув перед моим носом книгу о легендах и мифах Древней Греции.
Да, конечно, я, с моими жалкими знаниями гуманитарных наук, не была достойной собеседницей для этой образованной дамы. Ну, и ладно! Сама прочитаю в И-нете. А сейчас буду лучше думать о Рашиде…

В аэропорту перед выходом на «смотровую» прямую, по которой шли прилетевшие пассажиры, мне вдруг стало не по себе. Прямо физически поплохело, словно перед экзаменом, к которому я слабо подготовилась. Было такое ощущение, как будто я стою над пропастью. Заныло под ложечкой, руки похолодели, ноги подкосились.
Вот я сейчас увижу Рашида и… Что, если он мне не понравится? Ну, никакой химической реакции с моей стороны не произойдет? Или… вариант еще хуже: он мне понравится, а я ему — нет? Вполне возможно, что мы просто оба друг другу не понравимся… Подойдем, обнимемся, поцелуемся, как полагается при встрече… Тут включится обоняние, осязание и вкус… еще добавится шестое чувство — интуиция… и проверка любви в реале покажет полный провал. Что тогда мне делать? Разворачиваться и обратно в Москву? Звонить подруге в Рабат? Приюти меня, любовь не состоялась…
Я прислонилась к колонне, спряталась за нее и стала разглядывать встречающих. Долго отыскивать Рашида в толпе не пришлось. Он был, видно, смелее меня и как рыцарь с открытым забралом, незащищенно стоял в передних рядах ожидающих с огромным букетом каких-то диковинных красно-белых цветов. В жизни Рашид мне показался меньше ростом и тоньше, чем я предполагала, когда мы говорили по Скайпу. Совсем юный, мой виртуальный друг, любимый, мой…? Кто? Обликом отнюдь не похож на араба-мусульманина. Просто молодой человек средиземноморского типа. Мог быть испанцем, итальянцем, португальцем, израильтянином, наконец, французом из Марселя…
Господи! Ну что же я стою? Надо выходить из укрытия навстречу своей судьбе. У меня же хватило настойчивости и храбрости прилететь в Марокко. Будь что будет!
Я взяла себя в руки, соорудила радостную улыбку, вышла из-за колонны и направилась прямо к Рашиду, лавируя между остальными прилетевшими и их багажом. За мной послушно катился новенький чемоданчик на колесах, который я, не постояв за ценой, купила перед отлетом. Я хотела выглядеть истинной европейкой с обложки глянцевого журнала. Узкие джинсы, модный топик, яркая косынка на шее и недешевая курточка из мягкой кожи призваны были дополнить облик.
— Рашид, это я, Натали, — закричала я по-французски, стараясь переорать по-восточному невообразимо эмоциональный галдеж толпы. Рашид услышал мой голос, заметил меня, поднял букет цветов высоко над головой и уверенным шагом пошел навстречу.
Мы обнялись. Осторожно, едва касаясь друг друга, боясь неверным жестом спугнуть переход виртуальной влюбленности в реальную. Он поцеловал меня, вернее, его губы почти воздушно прикоснулись к моей щеке. И мы застыли, не зная, что делать, как вести себя дальше.
Когда же произойдет эта химическая реакция, и я пойму, что люблю его? — нервничала я.
— Ну что, как я? Похож на того парня в Скайпе? — первым прервал молчание Рашид.
— Не совсем. Ты выглядишь немного моложе и ниже ростом. Но все равно, очень симпатичный. А я? Ты сразу узнал меня?
— Конечно! Но ты в жизни еще красивее. Правда, взрослее. Может, эта кожаная куртка делает тебя солиднее. Я всегда видел тебя в кофточке с короткими рукавами…
— Что значит солиднее? Я для тебя слишком старая?
— Ну, что ты? Просто взрослая.
— А ты любишь «взрослых»? — продолжала я испытывать его терпение.
— Я люблю тебя! Мне все равно, взрослая ты или не совсем.
— Так ты не разочарован?
— Я еще больше очарован! — Рашид взял меня за руку. — Пойдем, мой старший брат Джамал ждет нас в машине.
— Ой! Ты сразу хочешь познакомить меня с братом?
— Да, и с родителями. Мы поедем ко мне домой. Мама приготовила праздничный обед. Отец с братьями сегодня специально не поехали на рыбалку. Все ждут тебя.
— Боязно немного. А вдруг я им не понравлюсь! Может, поедем, пока в отель?
— Зачем в отель? В нашей семье так не принято. Ты — моя невеста. Я должен привезти тебя в дом.
— Я — твоя невеста? — пробормотала я неуверенно.
— Конечно? Разве нет? Ты же приехала ко мне, — Рашид легко коснулся губами моих губ. Меня обволокло прозрачным нестойким облаком приятных мужских духов. У Рашида, как оказалось, был отменный вкус на дорогую косметику.
Я приехала к нему. По их обычаям я ему уже не гелфренд, а невеста. Это серьезно. Он такой милый и запах его мне нравится. Пока все отлично!
— Да, я приехала к тебе. Совсем одна. Обещай, что будешь со мной хорошо обращаться, — сказала я полушутя.
— Обещаю! Я буду беречь тебя, как дорогую хрустальную вазу, как античную статую, найденную при раскопках, как жемчужное ожерелье, как…
— Стоп, стоп! Красиво говоришь, Рашид! Здорово вас учат ораторскому искусству. Я верю тебе. Пойдем знакомиться с твоим старшим братом.
Рашид взялся за ручку моего чемодана на колесиках и наконец-то вручил мне букет цветов.
Мы вышли на улицу. Невероятно яркое солнце висело в зените. Раскаленный воздух обжигал дыхание и лицо, словно желе из миллионов медуз. Я остановилась, перевела дух, сняла кожаную куртку и косынку, которые уже успели прилипнуть к телу и отдирались, словно с кожей.
— Да, жарковато! У вас так всегда? — я умоляюще вопросительно посмотрела на Рашида.
— Это пустяки! Только конец апреля. Лето еще впереди. Хорошо, что ты не приехала в июле или в августе. Вот когда у нас действительно египетская жара.
— Звучит обнадеживающе, — промямлила я, утирая пот со лба.
— Я же сказал, что буду тебя беречь. Мы не станем ходить под палящим солнцем. Будем гулять утром и вечером, заходить в кафешки. А днем, после ланча, у нас — сиеста. Отдыхаем, набираемся сил. Дневной сон — это святое.
Я закрыла глаза и попыталась себе представить, как мы с Рашидом будем делать днем «это святое» дело.
На паркинге в аккуратном «Рено» серебристого цвета сидел со скучающим видом старший брат Рашида Джамал. Увидев нас, он оживился и вышел из машины. Двадцать лет разницы в возрасте заметно отразились на внешнем облике брата. Джамал явно принадлежал к другому поколению марокканских арабов. Он был немного выше и значительно плотнее Рашида, одет в мусульманский длинный балахон. Волосы коротко подстрижены (видимо, были сбриты и немного отрасли), борода и усы. Для полного облика правоверного мусульманина не хватало только платка на голове. Две глубокие носогубные складки придавали суровости его смуглому, с резкими чертами, словно вытесанными из камня, лицу. Во мне он как-то сразу не вызвал симпатии. Насколько Рашид был близким, ласковым, европейским, своим, настолько Джамал показался сухим, жестким, африканским, абсолютно чужим.
Этот может быть жестоким. Вот он, истинный потомок Исмаила, настоящий дикий осел. Упертый, непримиримый. От такого надо держаться подальше.
— Здравствуй, красавица Натали! Я рад видеть невесту моего младшего брата, — сказал Джамал по-французски, наклонил голову, но руки мне не протянул.
Видно, религия запрещает здороваться за руку с чужой женщиной, или у них такой странный цивильный этикет. Оно и лучше. Больно нужно мне рукопожатие его лапищи. И руку сломать может.
— Здравствуй, Джамал! Спасибо, что приехал меня встречать! — вежливо ответила я.
Все! Больше мы с ним не обменялись ни единым словом. Джамал сел за руль «Рено», Рашид — рядом, я — на заднем сидении.
Почему Рашид не сел рядом со мной? Наверное, у них так полагается: мужчины — спереди, женщины — сзади. И это только начало… Будь готова к разным разностям, Наталья!
Машина тронулась. Всю дорогу до их дома я молча глазела завороженной путешественницей в окно на разворачивающийся передо мной, как расписной ковер из рулона, сказочный город, в котором преобладало четыре цвета: всеохватывающие белый и голубой, с полосами розового и пятнами зеленого. Белыми были двух-трех-этажные дома с аккуратными внутренними двориками и террасами, розовыми — черепичные крыши, зелеными — верхушки пальм и других субтропических деревьев вдоль дорог. Невероятно безоблачным, словно на картине, раскинулось дивной голубизны небо.
Попадались отдельные улицы и целые районы новостроек с многоэтажками и даже небоскребами. Почти всюду — балконы и лоджии. Улицы сияли чистотой, что расходилось с моим предвзятым представлением о «грязных восточных городах».
Братья между собой переговаривались по-арабски. Я хотела было им заметить, что не вежливо говорить в моем присутствии на языке, которого я не понимаю. Но, подумав, решила не возникать.
Ты приехала в гости. Веди себя скромно и смирно. Не показывай характер. Ты — женщина, по их обычаям и ментальности, — стоишь ниже мужчины на социальной лестнице. Принимай эту «невежливость» как данность незнакомой тебе культуры. Господи! Зачем я вообще приехала? Как меня только угораздило приехать? Вот дура! Как это, зачем я приехала? Я приехала к Рашиду. У нас был продолжительный виртуальный роман. Я его невеста.
Родители Рашида жили в четырехэтажном доме вблизи старого города. Первоначально строение было одноэтажным, но по мере прибавления отпрысков и увеличения семейства, надстраивался очередной этаж — дом рос в высоту. Рашид был последышем в семье, и его квартирка располагалась на самом верху. Таким образом, на Рашиде вместе с ростом семьи остановился и рост дома. На самую верхотуру можно было взобраться двумя путями: либо по внутренней, либо по внешней лестнице.
Машина подъехала к дому, Рашид довольно громко несколько раз гуднул, оповещая всех о нашем прибытии. Джамал что-то сказал ему по-арабски недовольным тоном. Не трудно было догадаться. Мол, чего шумишь? Всех соседей перебудишь!
— А пускай пробуждаются и вылезают из своих нор. Хочу, чтобы все знали, что я привез свою русскую невесту в дом, — ответил Рашид по-французски, засмеялся и взял меня за руку.
Зачем он так смело? Провоцирует родственников и соседей или просто хочет сразу расставить все точки над i? — забеспокоилась я.
Из распахнутых окон высунулось несколько заспанных сиестой любопытных лиц. Двери дома открылись, и на пороге показались трое мужчин, все в европейской одежде. Один пожилой человек, лет семидесяти (видимо, отец, глава семьи), коротко подстриженный, при усах и седой бороде, и двое молодых парней лет тридцати, безусых и безбородых, с абсолютно одинаковыми чертами лица и длинными волосами. Старик наклонил голову в знак приветствия, молодые парни подошли ко мне и поздоровались за руку, открыто заглянули в глаза. Я ответила на их рукопожатие. На душе у меня заметно потеплело.
Они спокойно прикоснулись к руке чужой женщины. Объевропеенные потомки Исмаила. Слава богу, не все братья такие истые мусульмане, как Джамал.
Мы вошли в дом. Все сняли обувь и оставили ее в прихожей, прошли под аркой в гостиную, очень светлую, просторную комнату, с большими полуовальными окнами, низкими столиками, диванчиками — в уровень и под стать столикам. И коврами, коврами, коврами… на полу, на стенах. Разве что не на потолке, который сверкал белизной изумительной чистоты. Да, потолки здесь были довольно высокими, значительно выше, чем в нашей московской хоть и трехкомнатной, но весьма малогабаритной, квартире. Убранство дома производило впечатление благополучия и довольства его обитателей.
Навстречу вышла пожилая женщина, мать семейства: низенькая, худенькая, в широких брюках из легкой ткани и свободной блузе с длинными рукавами. На голове — синий платок, прикрывающий также лоб. Личико маленькое, темное — от природы или от загара? — все в мелких морщинках.
Агарь в старости, — библейские образы преследовали меня.
Она назвала меня по имени, улыбнулась и сказала что-то одобрительное по-арабски. Похоже, я ей понравилась. Это было чрезвычайно важно: Рашид предупреждал меня в письмах, что последнее слово в выборе невесты всегда остается за матерью, хотя главой семьи, самой собой, является мужчина, отец.
Потом Алия (так звали мать Рашида) показала рукой наверх, что, видимо, означало: пройдите туда, в свои апартаменты, располагайтесь. Что мы и сделали.
Чем выше мы поднимались по лестнице, тем жарче становилось. Я еле плелась, обливаясь потом. Сердце колотилось от жары. Ну и от нервов, конечно. Я достала из кармана пузырек с желтенькими таблетками валерьянки. Проглотила сразу две:
— Дай водички, Рашид! Во рту пересохло.
— Вот моя отдельная квартирка с гостиной, ванной и спальней. Вот мой личный холодильник, открывай, выбирай, что хочешь: минеральная, апельсиновый сок, Coca-Cola.
— Налей мне, пожалуйста, минеральной. А кондиционеры у вас есть? — спросила я с надеждой в голосе.
— Да, у нас есть центральный кондиционер, но мы его редко включаем, когда уже совсем невмоготу — в июле и в августе. Мы — далеко не бедные, но родители живут по-старинке, экономят электроэнергию, да и матери от кондиционера вечно холодно. Зато всюду вентиляторы. Располагайся. Можешь повесить вещи в этот шкаф. В ванной — чистые полотенца, гели всякие, шампуни, банный халат… У меня этой косметики — хоть завались, целый магазин. Прими ванну или душ, отдыхай, переоденься во что-то легкое. Захочешь вздремнуть? Время есть. Обед через два часа. Я пойду вниз, посмотрю, что там происходит, и помогу матери. Не волнуйся, все будет хорошо! Ну же, расслабься и улыбнись, как на Скайпе улыбалась, — сказал Рашид, обнял меня за плечи и посмотрел мне в глаза. Чернота его глаз почти сливалась со зрачками.
И тут произошла эта самая химия, которой я так ждала. Как будто кто-то чиркнул спичкой или щелкнул выключателем, и свет зажегся внутри моего сознания. Я почувствовала головокружительно приятную физическую тягу к этому арабскому парню. И поняла, что хочу быть с ним не только в виртуале, но здесь, в чужой стране, в незнакомом прекрасном городе, в этом доме. Что я не ошиблась в выборе и не зря приехала, что Рашид — действительно мой человек, мой мужчина, не придуманный, настоящий. Он, видимо, тоже почувствовал нечто подобное. Прижал меня к себе и долго целовал в губы, пока не перехватило дыхание.
— Я люблю тебя, я действительно люблю тебя! И я так рад, так рад, что ты приехала!
— И я тебя люблю! И я рада.
— Ну, вот и прекрасно! Я же сказал, что у нас все будет хорошо! Я пойду вниз, помогу матери. Да?
— Да! Только возвращайся поскорее. У вас очень красиво и чисто, но мне одной здесь страшновато, не по себе как-то. Надо привыкнуть.
— Ну что ты, Натали, любимая! Привыкай, отдыхай, осваивайся. Я все сделаю, чтобы тебе у нас понравилось. Знай: Рашид слов на ветер не бросает.
Рашид ушел. Я закрыла за ним дверь на замок, сбросила с себя джинсы и блузку, оставшись в трусиках и лифчике, и легла на кровать, прямо сверху на покрывало, под вентилятор, который, назойливо жужжа, бесполезно перегонял по комнате густой липкий жар.
Я осталась наедине со своими противоречивыми мыслями и чувствами.
Я люблю Рашида и хочу быть с ним. Но как же я смогу здесь находиться, в этой жуткой жаре? Здесь невозможно спать. Настоящая парилка! Мой мозг расплавится и любовь испарится вместе с влагой, впитается в обжигающее желе воздуха. Надо перебираться в отель. Господи! Что делать? Зачем я приехала? Нужно было затащить его в Москву. Но родители… Они бы никогда его не приняли. У папы бы случился инфаркт, а у мамы — нервный срыв. Значит, не было другого выхода. Захотела и приехала. Рашид милый и заботливый, мой любимый, мой ласковый мальчик. Где еще я найду такого? — мысли путались, атаковали друг друга и клали на лопатки с переменным успехом. Все же победу одержали желание во что бы то ни стало быть счастливой, воля, упертый характер и… здравый смысл, как я его в тот момент понимала.
Я приняла прохладный душ, привела себя в порядок и надела новое, не слишком открытое, летнее платье, чтобы не смущать местные нравы. Слегка, почти незаметно, провела помадой по губам, украсила свой бледный облик северной городской девушки жемчужными сережками и браслетом, подаренными родителями на мое двадцатилетие, и, не дожидаясь возвращения Рашида, готовая ко всяческим сюрпризам, спустилась вниз в столовую.
— Выглядишь классно! — сказал Рашид. — Моя русская принцесса!
— Спасибо! Я очень старалась.
Родители Рашида придирчиво оглядели меня и одобрительно кивнули головами.
— Наш дом — твой дом, — сказал отец по-французски.
— Я благодарна и ценю ваше гостеприимство, — произнесла я по-арабски единственную фразу, которую выучила.
— Ах! — сказали все хором. — Она говорит по-арабски!
Это были мои первые маленькие победы.
Мой жених еще раз официально представил меня двум своим средним братьям-близнецам (Али и Юсуфу), тем самым парням лет тридцати, с длинными волосами, которые выбежали встречать нашу машину.
Зачем он это делает? Мы же вроде уже здоровались. Хочет подчеркнуть, что я его невеста, а не просто гелфренд?
Пришла на «смотрины невесты» также старшая сестра, Фатима, весьма современная, привлекательная, модно одетая женщина лет тридцати пяти. (Как оказалось, разведенная и бездетная.) Она была по образованию натуропатом и практически вела семейный бизнес органических продуктов и косметики. Остальные отпрыски семейства не смогли прийти, так как были или заняты чем-то важным, или находились вне досягаемости — на других континентах.
Я обрадовалась, увидев щедро накрытый разнообразными блюдами, приправами и безалкогольными напитками обычный обеденный стол, огромных размеров.
Слава богу, не придется сидеть на ковре, поджав ноги за низеньким столиком. У меня от длительного подобного положения непременно бы разболелась спина и затекли ноги.
Мужчины и женщины разместились вперемешку, не образуя традиционной женской и мужской половины. Рашид меня не обманывал в письмах, рассказывая о неконсервативных взглядах своих родителей. Однако перед едой не забыли все же произнести краткую молитву. Слов мусульманской молитвы я не знала, да меня никто и не просил повторять эти слова. Когда все молились, я, неверующая, закрыла глаза и к собственному удивлению начала тоже молиться Творцу, произнося про себя:
— Господи, помоги мне! Сделай так, чтобы все было хорошо!
За столом ели неторопливо, на еду не набрасывались, как у нас. Казалось, сочетали физическое удовольствие от вкусовых ощущений с размышлениями… о житейском или духовном? И говорили тоже мало, в основном, по-арабски, изредка вставляя французские фразы. Я вначале сидела покорным глухонемым истуканом, жующим незнакомые остропряные, но вкусные блюда, украдкой оглядывая окружающих и оценивая обстановку. Потом мне это дело надоело, и я тихонечко, осторожно попросила Рашида переводить, о чем шел разговор. Оказывается, говорили о бизнесе, о семейных проблемах, о том, что братьям Али и Юсефу пора подстричься и заняться делом, а не слоняться по ночным клубам. Ну, и о том, что я — красивая девушка, скромная и воспитанная. И у Рашида хороший вкус. Остальное время покажет… Разошлись к вечеру.

Боже! Какой это был длинный день, и как я устала! Все! Спать, спать, спать! Больше никаких разговоров…
Мы поднялись на четвертый этаж. Жара несколько угомонилась, отпустив свои жадные, обжигающие, влажные щупальца. Вентилятор по-прежнему жужжал, но гонимый им воздух создавал приятное дуновение.
— Где я буду спать, Рашид?
— На моей кровати в спальне, а я лягу на диване в проходной гостиной. Если что-то понадобится или увидишь страшный сон, постучи в дверь, позови, и я тут же приду. Буду на стреме, — Рашид пристально посмотрел на меня.
Что он хотел сказать этим взглядом?
— Хорошо! — ответила я, почистила зубы, сполоснула лицо холодной водой, быстро разделась и легла в постель.
Не было сил принять душ. Споткнулась о нить размышлений:
Что он имел в виду? Звать его или не звать? Какие тут обычаи? Что дозволено, а что нет? Позовешь — плохо. Подумает, что я распущенная. Не позовешь — подумает, что я недотрога. Обидится… Мне было двадцать четыре года. Не знаю стыдиться этого или гордиться, но я все еще хранила девственность. Увлечения были, конечно, всякие там танцы-шманцы-обжиманцы, но до интима дело не доходило. Все кого-то упрямо ждала… Как кого-то? Рашида, конечно. Я хотела раньше ему признаться в этом достоинстве или анахронизме, но не успела…
Провалилась в сон. Под утро мне приснилась мама. Вечно она влезает в мою жизнь со своими пророчествами! Мама грозила указательным пальцем с длинным наманикюренным ногтем, который был огромных размеров, больше самой мамы, и приговаривала:
— Обманула нас, доченька, не послушала… Ой, что теперь бууудет!
Потом мамин облик плавно перетек в облик Алии, матери Рашида, которая тоже закричала «What will happen now?” почему-то по-английски, зарыдала и закрыла лицо руками.
— Что бууудет? Уууу! — Завыла я то ли во сне, то ли наяву и пробудилась в холодном поту, скидывая с себя влажную, липкую простыню. Выпучила испуганно глаза. На краю кровати сидел Рашид, голый по пояс, в трусах, протянул ко мне руку, погладил по встрепанным от беспокойного сна волосам, спросил:
— Приснился страшный сон, Натали?
Я ничего не ответила, только прижалась к нему и заплакала. Плакала я от страха перед маминым пророчеством, от растерянности перед будущим, от радости, что это был лишь сон, от счастья, что со мной Рашид…
Рашид обнимал меня, утешал, целовал… и как-то само собой оказался рядом со мной на кровати среди влажных смятых простыней и раскиданных подушек.
Все дальнейшее произошло стихийно и бурно, как тропический ливень.
Сколько раз я думала о том, какой будет наша первая ночь, если она будет… Представляла себе этакие романтичные кинокадры из мексиканского сериала, мелодрамы с хэппи эндом: полутемную комнату, низкий столик с букетом белых роз и двумя бокалами шампанского, зажженные свечи, отбрасывающие таинственные дрожащие тени по стенам. Какие красивые слова мы скажем друг другу, прежде чем займемся любовью… Только я забыла о том, что Рашид не пьет, так что шампанское нужно было убрать из кадра.
Все свершилось совсем не так, с точностью до наоборот. Никаких украшательств и никакой моральной подготовки для меня да и для Рашида тоже. Было утро, солнечные лучи проникли в комнату, заполнив собой все ее уголки, ярко, откровенно, без тени таинственности, освещая наши нагие сплетенные тела и ласки.
Обнаружив, что я невинна, Рашид удивился и обрадовался, как радуется девственности своей невесты в нашем безумном сексуально маниакальном веке всякий влюбленный мужчина, к тому же верующий мусульманин.
— Боже, как я рад, что ты… что мы… Ты мне никогда даже намеком не давала понять, что не была с мужчиной. Я много раз хотел спросить, но не решался. Боялся обидеть тебя, боялся своей реакции, боялся все испортить. Почему ты молчала об этом?
— Я хотела сказать, но тоже не решалась. Не знала, как ты отреагируешь. Вдруг подумаешь, что я — старая дева, какая-то ненормальная, что меня никто не хотел…
— Как можно не хотеть тебя! Представляю, сколько русских и арабских парней мечтали бы оказаться на моем месте. Как я могу реагировать!? Я счастлив, счастлив! Я сегодня самый счастливый мужчина в Касабланке!
— И во всем Марокко, — улыбнулась я.
— И во всей Северной Африке, — засмеялся Рашид.

Было больно, но потом блаженно приятно лежать, касаясь тела Рашида, поддаваясь не знающим границ, сумасшедшим ласкам его рук и губ.
Блаженно приятно и в то же время как-то бесповоротно, отрешенно. Ну вот. Свершилось. Теперь я действительно его невеста, любовница, не жена… И хода назад нет!
Я всплакнула от счастья и горько-сладкого сознания содеянного.
— Не плачь, Натали! Все хорошо. Я люблю тебя. Хотя наша пословица говорит, что за поспешностью следует раскаяние, но мы не раскаиваемся, правда? Это должно было случиться раньше или позже. И ты любишь меня. Ты ведь любишь меня, моя девочка, моя хорошая?
— Да! Но что теперь будет? Твои родители узнают, скажут, что я шлюха, отдалась тебе до свадьбы, и не разрешат нам пожениться. А мои родители… вообще будут в шоке.
— Не беспокойся о моих родителях! После истории с сестрой Фатимой они запрячут свои предрассудки куда подальше и согласятся на нашу свадьбу, как миленькие.
— А что случилось с Фатимой? Расскажи.
— Это семейная тайна… Но ты — ведь моя будущая семья, и я расскажу тебе. Фатима училась в университете в Испании, влюбилась в испанца, разумеется, католика, вышла за него замуж и перешла в католичество. С работой в Европе было трудно. После свадьбы молодые приехали в Касабланку под крыло моих родителей. Родители их не приняли. Отец, увидев мужа Фатимы, в сердцах сказал: «Лучше своя сорная трава, чем привозная пшеница! Оставь своего католика, дочка, возвращайся домой». Фатима сказала «нет!». Тогда родители ее прокляли, будто умерла она для них… В Марокко с работой еще хуже, чем в Европе. Нужна семейная поддержка, протекция, этакий валик, на который можно облокотиться. Фатима со своим мужем мучились по съемным мансардам, жили впроголодь, бедствовали. Через год испанцу такая безнадега надоела, он бросил Фатиму и вернулся в Барселону. А наша Фатима перерезала себе вены. Еле спасли. Слава Аллаху! Видела у нее на обеих руках широченные браслеты? Они шрамы прикрывают…
— Какая жуткая история! Бедная Фатима! Она такая красивая, современная, уверенная в себе. Глядя на нее, не скажешь, что пережила такое.
— Да, она выучилась, даже получила степень Магистра и вот уже несколько лет фактически руководит нашим семейным бизнесом. Женщина поднялась высоко и держится независимо. Но у нее — скелет в шкафу — попытка суицида. И больше замуж она так пока и не вышла… За араба выходить не хочет, боится независимость свою потерять. Европейцев избегает… Многие сватались. Ей не угодишь.
— Скажи, Рашид… а что мне теперь… надо стать мусульманкой? Иначе ты на мне не женишься, да? Ведь ты же не перейдешь в христианство… или иудаизм? Да и никуда тебе переходить не надо. Я — никто! Я ведь тебе писала и говорила, что никакой религии не придерживаюсь. Ну, вот сегодня попросила Всевышнего, чтобы все было у нас хорошо: Господи, помоги! Но я сама не знаю, кого просила… Христа, Хашема, Аллаха вашего… или судьбу свою. Я в конфессиях не разбираюсь, и для меня религия не имеет абсолютно никакого значения!
Рашид долго молча смотрел на меня. У него, конечно же, был готовый ответ на этот царапающий мою душу вопрос. Просто он думал, как лучше и деликатнее мне этот ответ преподнести. Подошел к окну, раскрыл шторы, глубоко так вздохнул:
— Не надо тебе принимать ислам, раз у тебя нет настоящей веры в Аллаха и вообще в Бога. Если ты примешь ислам, это будет фейк чистой воды. А я хочу, чтобы ты к Аллаху сама пришла, а не под моим напором, не от страха, что мы не поженимся. Кто силой навязывает свое мнение — гибнет. Оставайся пока такой, какая ты есть… Но если у нас будут дети, тогда другая история. Детей своих я воспитаю по закону Корана. Ты уж прости! Дерево вырастает из семени… Согласна?
— Согласна! — выдохнула я.
До свадьбы было еще так далеко, а до детей — как до Луны.

— Сегодня я покажу тебе самые красивые места в нашем городе. Джамал добрый такой стал: дает мне свою машину на целый день. Давай, одевайся. Можешь шорты надеть, легкий топик. Ты же видела из окна машины, когда мы ехали из аэропорта: у нас женщины одеваются по-разному. Кто заголяется вовсю по-европейски, а кто и в парандже ходит. Марокко — страна контрастов, нечто вроде моста между Европой и Африкой. Полиция нравов тебя точно не заберет, и камнями не закидают. Особенно под моим присмотром. Только голову прикрой… платком или шляпой какой-нибудь… от солнца, чтобы не напекло, — сказал Рашид.
Я, на всякий случай, чтобы не дразнить гусей и понравиться родителям Рашида, надела в меру длинные шорты, не слишком открытый топик и соломенную шляпу с большими полями. Вдобавок водрузила на нос темнющие солнечные очки. Таинственная скромная незнакомка, да и только. Рашид надел шорты аж до колен, майку с патриотической надписью «I love Morocco» и бейсболку с той же надписью по-арабски. В общем, мы слегка закамуфлировались, одновременно от либералов и экстремистов и поехали посмотреть на знаменитую мечеть Хасана II.
Я, когда готовилась к поездке в Марокко, ездила осматривать три мечети Москвы: Мемориальную на Поклонной Горе, Ярдям и Московскую Соборную мечеть. Да, красивые здания, впечатляют… но мечеть Хасана II — это прямо восьмое чудо света. Высотой она упирается в облака, гигантской площадью стоит на суше и нависает одновременно над океаном, красотой и великолепием ошеломляет. Глаза разбегаются, дух захватывает, и ты кажешься себе такой маленькой ничтожной букашкой перед могуществом и величием Аллаха. Так, наверное, и было задумано архитектором. (Хотя, архитектор, оказывается, был француз.) Я стояла восхищенная и прибитая.
— Ну, что? Как тебе гордость нашего города? — спросил Рашид.
Я только руками развела. У меня не было слов, чтобы описать свое двоякое, противоречивое состояние.
— Молчишь? Понимаю. Когда они построили эту мечеть и мы пришли на открытие, я тоже не знал, что сказать. Мне захотелось улететь в небеса.
— Этого только не хватало! Некоторые ваши фанатики так и делают. Взрывают бомбы, убивают людей и думают, что попадут прямо к Аллаху, — неожиданно вырвалось у меня.
Не успела я прикусить язык. Вот дура!
— Зачем ты это сказала? — опешил Рашид.
— Сама не знаю. Неправильная ассоциация получилась. Прости меня, Рашид! Ну, пожалуйста, прости! — оправдывалась я, умоляла.
— Прощаю, конечно, прощаю. Но больше никогда так не говори, Натали! Ты пока ничего не понимаешь в исламе. Я сам ненавижу этих фанатиков. Они к Аллаху уж точно не попадут. Им прямая дорога в ад. Да, в Касабланке были теракты в 2003 году. Мне было 17 лет. Я никогда не забуду этот кошмар. Надеюсь, что у нас больше ничего такого не повторится… Все! Закрыли тему. Не хочу портить сегодняшний день и… нашу любовь подобными мрачными разговорами. Поехали на набережную Аин Диаб. Подышим морским воздухом, расслабимся.
Мы запарковали машину вблизи набережной и бродили в обнимку вдоль океана. Целовались. Подолгу смотрели вдаль на световую игру волн и корабли, уплывающие за горизонт. Солнце клонилось к закату, жара постепенно спадала, легкий бриз освежал наши лица и навевал приятные мысли о том, как прекрасна жизнь, когда ты молод и влюблен и предмет твоей любви отвечает тебе взаимностью.
Но одними поцелуями сыт не будешь. Мы изрядно проголодались за день и решили поехать в знаменитое Rick’s cafe из фильма «Касабланка». Очень уж мне хотелось увидеть воочию реалии из любимого кино и прикоснуться к теням восхитительной Ингрид Бергман и мужественного Хамфри Богарта. Владельцы ресторана бережно сохранили (или воссоздали) детали кафе из кинофильма в архитектуре и декоративной отделке: многочисленные арки, бар, балконы с балюстрадами, мягкий свет от медных люстр и светильников, отбрасывающих фигурные тени, казавшиеся особенно темными на белых стенах. В баре сохранился античный рояль (от Плейела), инструмент, который стоял там с 1930 года.
Мы выбрали столик на балконе, прямо у балюстрады, откуда открывался вид на весь ресторан. Первое ощущение было незабываемым, я казалась себе героиней фильма! Нет, конечно не той, которую играла Ингрид Бергман, но одной из дам в шляпах… Потом, когда принесли меню с запредельными в моем понимании ценами, я быстренько спустилась с небес на землю и встревожилась, не уверенная в финансовых возможностях и щедрости моего возлюбленного.
— Ой, цены кусаются! Что будем делать, Рашид? Сбежим или закажем кофе с пирожными?
Рашид был невозмутим и лица не потерял, даже засмеялся:
— Я знал, какие здесь цены и был к этому готов. Кредитка есть. Закажем обед как обед. Ничего, не разорюсь. Считай, что мы отмечаем наше обручение. Выбирай, что хочешь.
И мы заказали обед по полной: оливки (без которых Рашид не садился к столу), креветки с каким-то особым соусом, нежные кусочки баранины с луком, специями и тушеными овощами, кофе по-турецки и славившийся на всю Касабланку cheesecake выпечки местного шеф-повара.
Вернулись мы домой поздно, в двенадцатом часу ночи. Огромный дом встретил нас абсолютной тишиной. Родители Рашида уже спали. Они ложились рано и вставали в пять утра. (Отец — на молитву, мать — по хозяйству.) Братьев тоже не было видно. Мы поднялись к себе на четвертый этаж. Вместе залезли под душ, помыли друг друга, вытерли и рухнули в постель. Я сильно устала за день от солнца и впечатлений и надеялась, что усну моментально, как всегда. Но Рашид не дал мне этого сделать. Зацеловал, заласкал. Ох уж эти восточные мужчины, особенно любимые! Умеют они пробудить желание в женщине… Мы занимались любовью где-то до двух ночи. Потом я провалилась в крепкий, тяжелый сон, без сновидений. А когда проснулась в десятом часу утра, Рашида рядом не было. На столике лежала записка:
Натали, любимая! Не пугайся, что меня нет. Я поехал с отцом на рыбалку в шесть утра. Еще до твоего приезда обещал составить ему компанию и не мог отказать. Вернусь где-то в полдень. А ты пока почисти перышки. Спустись вниз к матери. Она покормит тебя завтраком. Поднимись на крышу, полежи в шезлонге, позагорай. Утренние солнечные лучи полезны. Не забудь намазаться кремом. Возьми его в шкафчике в ванной.
Твой Рашид.

Господи! Он же почти совсем не спал, мой мальчик! Ну и энергия!

Я все сделала, как велел Рашид: освежила лицо холодной водой, надела купальный костюм, чтобы позагорать, сверху — легкий халатик и спустилась вниз. Алия уже с утра трудилась на кухне, резала овощи, месила тесто для лепешек и пирога, мариновала мясо. Ведь скоро вернутся муж с сыном, надо приготовить сытный ланч.
— Доброе утро, госпожа А… лия! — я чуть не сказала «Агарь».
— Доброе утро, Натали! Как спалось? — оказывается, Алия тоже говорила по-французски, правда с сильным арабским акцентом.
— Спасибо, очень хорошо! В вашем доме так тихо, спокойно. Спала, как убитая.
— Да, у нас в доме всегда спокойно… Слава Аллаху, шум и горе только где-то там. — Она показала рукой на окно. — Знаешь, нехорошее выражение, «как убитая». Не говори больше так. Можешь привлечь на себя беду.
— Ладно, не буду, если вам не нравится, — я старалась быть послушной и угодить матери Рашида. Она улыбнулась в ответ:
— Сейчас я тебя покормлю. Яичница, апельсиновый сок, булочка с кофе? Что-то еще хочешь?
— Нет, что вы? Я так много не ем на завтрак. Не надо яичницу.
— Надо, надо! Вон худенькая какая! Для жизни и любви силы нужны. Ты ведь любишь моего Рашида?
— Люблю!
— И он тебя любит. Скольких мы ему арабских девушек сватали! И слышать не хочет. Одна ты у него на уме и на сердце. Что ж, мы же не изверги какие, чтобы мешать счастью нашего младшего сына! Любите друг друга. Может, и будет вам счастье… — Алия замолчала. О чем она подумала? О Фатиме?
После завтрака я намазалась лосьоном от загара, надела шляпу от солнца и поднялась по лестнице на крышу в «солярий». Кругом никого. Я разлеглась в шезлонге, закрыла глаза и вроде даже задремала.
Сквозь дрему почувствовала, что кто-то гладил мое тело, целовал грудь, живот. «Рашидик мой вернулся», — подумала я и открыла глаза.
Боже мой! Это был один из братьев-близнецов: то ли Али, то ли Юсуф. Я их не различала.
— Ты что, с ума сошел? Убирайся сейчас же! — закричала я и попыталась отбросить от себя парня.
Я — отнюдь не слабенькая и даже знаю несколько приемов каратэ, но он был значительно сильнее. Стащил меня с шезлонга на циновку, навалился всем телом, пытаясь сорвать купальные трусики, и закрыл мне рот кулаком. Кулак, словно кляп, в рот засунул:
— Не ори, дура! В доме никого нет. Отец с Рашидом на рыбалке. Мать пошла к соседям. Джамал в мечети. Здесь тебя никто не услышит. Ты — такой лакомый кусочек. Думаю, Рашид не будет возражать, если я…, если мы… немного развлечемся. Ты ведь уже не такая невинная. От тебя не убудет. Да, киска?
Я сопротивлялась, как могла, молотила его руками, ногами и укусила.
— Ой! — завопил парень и стал зализывать укушенные пальцы. — Ну, сука, не хочешь по-хорошему, будет тебе по-плохому.
— Вали отсюда, сволочь! Я все расскажу Рашиду. Рашид убьет тебя! — закричала я.
— Ах ты, стерва, шлюха рус… — он не докончил слова. В это время, как dues ex machinа, откуда-то появился Джамал, неслышно, как барс к добыче, подкрался сзади, сгреб брата в охапку и скрутил ему руки за спиной, связал полотенцем. Он что-то говорил младшему брату по-арабски, кричал. Одно слово я все же поняла: Юсуф! Значит, это был Юсуф.
— Натали, прости этого урода и забудь, что случилось. Если можешь, забудь! Он от безделья и наркотиков совсем ума лишился. Об одном прошу: ничего не говори Рашиду! Рашид убьет Юсуфа. И что? Рашида посадят, вот и кончится ваша любовь. Я сам накажу этого, этого… нашего семейного выродка. Вызову полицию, скажу, что он наркоман и мне угрожал. Уже не первый раз. Они его заберут на принудительное лечение в реабилитационную клинику. Натали, ты меня поняла? Ни слова Рашиду!
— Поняла. Спасибо, Джамал! — пробормотала я. Мне так хотелось расцарапать Юсуфу лицо, вцепиться в его лохматую сальную гриву и вырвать клок волос, но я все же сумела несколько подавить эмоции. Джамал держал его, а я только плюнула в эту ненавистную теперь рожу, надела халатик и побежала в наши комнаты. Скорее, под душ, смыть с себя пот и прикосновения этих гаденьких рук и слюнявого рта.
Я пыталась осмыслить, что произошло со мной в солярии. Истинный мусульманин Джамал, который мне так не понравился в первый день приезда своим суровым, аскетическим видом, спасает меня, не жену, а так называемую грешную невесту (уверена, что не только Юсуф, но и все в доме уже знали о нашей плотской любви) Рашида от грязных притязаний кого? Своего родного брата, ультра модернового, явно неверующего ни в Аллаха, ни в дьявола, наркомана Юсуфа… Выходит, что истинный мусульманин Джамал справедлив со светской точки зрения, предотвращает преступление и хочет наказать зло. Так что же такое ислам и где его место в современном мире? Я поняла, что еще слишком мало знаю о Востоке и мусульманстве и мне еще многое придется прочитать, увидеть, услышать, осмыслить и понять.

Скоро вернулись с рыбалки Рашид с отцом. Оба довольные: улов был на редкость удачным. На ужин будет рыба.
Я ничего не сказала Рашиду, только уткнулась в его грудь и обняла за шею. Не удержалась, всхлипнула.
— Ты что, Натали? Почему ты плачешь? Что случилось? Тебя кто-то обидел? Тебе у нас плохо?
— Ничего не случилось, никто меня не обидел. Так, взгрустнулось немного, по маме с папой соскучилась. И тебя рядом не было. Мне у вас хорошо, когда ты со мной. Я сидела на крыше, загорала и вдруг почувствовала такое одиночество. Поплакала немножко. Не оставляй меня больше надолго одну. Ну, пожалуйста! Я ведь скоро улечу в Москву, и неизвестно, когда мы снова увидимся.
— Как это неизвестно? Очень даже известно! Как только ты уедешь, я подам документы в этот ваш Университет Дружбы народов. Получу студенческую визу, приеду, буду изучать русский язык, найду в Москве работу. Потом мы поженимся…
— Ты хочешь изучать русский язык? — удивленно спросила я.
— Да, хочу, чтобы лучше понять тебя. Ну, и на всякий случай. Мы ведь еще не решили, где будем жить.
— Нет, не решили…
Я подумала о моих родителях, которые даже не подозревают, с кем находится их дочь и какие невероятные планы на жизнь она строит. И тут мои храбрые игры с судьбой закончились. Любовь к арабу, женитьба и вся наша будущая жизнь в Марокко или в России, с преодолением всевозможных национальных, религиозных, культурных, бытовых и бюрократических трудностей и преград предстала передо мной во всей реальности и оглушила меня. Голова закружилась, я покачнулась… но сознание удержала и в обморок не грохнулась. Наверное, я сильно побледнела, потому что Рашид обеспокоенно спросил:
— Да что с тобой, моя девочка? Откуда этот синяк на ноге?
— Где? Ааа, здесь. Споткнулась, ударилась о шезлонг. Ничего! У нас говорят: до свадьбы заживет. Знаешь, я, наверное, просто перегрелась на солнце. Пойду, полежу немного.
— Давай, полежи, отдохни перед… обедом. Мы сегодня вечером никуда не пойдем. Просто будем лежать… и слушать музыку.
Я поняла намек. Рашид решил посвятить этот вечер любви…
— Согласна, — многозначительно сказала я и потянулась к Рашиду для поцелуя. Мы так и стояли в обнимку на лестнице, пока нас не пробудил от «оцепенения» несколько напряженный голос Джамала:
— Как твоя девушка… эээ… невеста, Рашид? Хорошо себя чувствует, не перегрелась на солнце? — Джамал, видимо, проверял, не выдала ли я тайну, которую обещала сохранить.
— Все нормально, брат. Натали в полном порядке.
— Не беспокойся, Джамал. Все ОК! — сказала я бодрым голосом.
— Рашид, если тебе нужна на завтра машина, можешь взять мою. Я обойдусь.
— Спасибо, брат! Я как раз хотел завтра взять машину в рент, покатать Натали по стране. Значит, сэкономлю деньги.
— А куда мы завтра поедем, Рашидик?
— Как ты меня назвала? Почему «Рашидик»?
— Ну, это по-русски очень ласково. Типа… «мой маленький любимый Рашид».
— Пусть будет Рашидик, если тебе так нравится. Мы завтра поедем смотреть Марокко. Ты должна увидеть Рабат и Марракеш. Особенно Марракеш — «Красный город». Это настоящая экзотика для иностранцев: восточные рынки, великолепные сады, сказочные дворцы и мечети. Будем блуждать по тесным улочкам Медины, гулять по крепостному валу, отдыхать в садах Мажорель.
— А как там одеты девушки? Я могу поехать в шортах? Это не опасно?
— Да ты что? Марракеш — самый спокойный арабский город. Там такие потрясающие современные отели. Мы можем снять номер на ночь. Туда приезжают богатейшие туристы со всего мира. Дамы весьма даже оголенные. Там просто обалденно красиво! Тебе понравится. Я обещаю.
— Отель, наверное, очень дорогой. Я не хочу вводить тебя в излишние расходы.
— Но я же работаю в нашем бизнесе и получаю свою долю. Хотелось бы, чтобы эта доля была больше, конечно,.. Но об этом сейчас не время говорить с отцом. У меня есть свои дальнейшие планы на жизнь. Эти планы включают тебя и Россию. Откроем свой бизнес по торговле косметикой с Россией. А? Как тебе такая идея?
— Идея… классная! — сказала я не очень уверенно. После истории с Юсуфом и Джамалом я вообще почувствовала некую непричастность своей особы к марокканской реальности. Как будто все это происходило во сне. Окончится сон, и я увижу себя и маму с папой в нашей московской квартире. Только в одном я была теперь уверена, что мы с Рашидом действительно любим друг друга. Вне России и Марокко, просто на земле.

Вечер любви при свечах и под восточную музыку прошел тихо и нежно. Мы учились познавать друг друга. Я, наконец-то, полностью раскрепостилась, отрешилась от маминых заветов и запретов (этого нельзя, того не позволяй мужчине, иначе он тобой быстро насытится и очень скоро тебя разлюбит) и спокойно поплыла по течению восточной любви. Я чувствовала себя принцессой из «Тысячи и одной ночи».
На рассвете, когда солнечные лучи только собирались показаться на горизонте, мы упаковали небольшой чемоданчик с вещами, сели в «Рено» и тронулись в путь. От Касабланки до Марракеша ехать где-то три с половиной часа. По дороге остановились в небольшой итальянской таверне и съели по пицце. Настроение было превосходное.
К полудню доехали до Марракеша. Запарковали машину в старой части города, которая называется Медина. Долго блуждали по тесным улочкам и дворикам, осмотрели снаружи несколько мечетей, куда входить немусульманам было запрещено. Рашид не оставлял меня одну ни на минуту.
Потом решили зайти пообедать в кафе «Аргана». На площади Джемаа эль-Фна было много туристов из разных стран. Слышна была также русская речь. Все такие оживленные, восторженные, то и дело щелкали камерами и мобильниками. Я слегка натерла ногу и замедлила шаг, хотя очень хотелось скорее попасть в кафе, отдохнуть и перекусить.

До кафе мы дойти не успели… Где-то совсем рядом грохнуло, словно Небо разверзлось. Раздался сильный врыв. «Ложись!» — закричал Рашид, повалил меня на землю и прикрыл собой. Взрывная волна оглушила меня, и я на какое-то время потеряла сознание. Очнулась на руках у Рашида. Его плечо кровоточило. Он обнимал меня, целовал лоб, глаза, губы, что-то бормотал по-арабски. По его лицу текли слезы. Слезы страха, отчаяния и радости от того, что мы живы, что я отделалась легкой контузией, а он — всего лишь царапиной от осколка.
Мы сидели на брусчатке. Кафе «Аргана» полыхало. Вокруг сновали обезумевшие туристы и жители города, медики с носилками, спасатели, полиция, пожарные. Вой сирен слился с криками и стонами пострадавших и просто тех, кто оказался в центре этой трагедии. Всюду кровь, раненые, убитые…
Как в аду. Куда же смотрел Аллах? Или ему все равно? Может, у Аллаха была сиеста… Ведь сиеста — святое.
Спасли нас мои натертые ноги и медленный шаг. Несколько секунд или минута и, может, нас уже не было бы в живых. Что тебе выпадет: жизнь или смерть — это всего лишь игра каких-то высших сил в рулетку.
— Хвала тебе, Аллах, что ты сохранил нам жизнь! Значит, еще не время нам идти на Небо, — молился Рашид. Медики перевязали его плечо.
Я почувствовала себя немного лучше и попросила Рашида отвести меня к нашей машине, но это сделать было не так-то просто. Площадь была оцеплена полицией. Сквозь полицейский кордон на площадь прорвались журналисты. Всех очевидцев и тех из пострадавших, кто еще мог и хотел говорить, допрашивали полицейские. Требовали паспорта, записывали имена, адреса, гражданство. Журналисты щелкали камерами, что-то чиркали в блокноты, доставали диктофоны.
Мы с Рашидом ответили на вопросы полицейских, как могли. К ночи нас отпустили. Мы добрели до своей машины и поехали искать недорогой отель. Заночевали в первом попавшемся по дороге мотеле. Продолжать экскурсию по стране расхотелось, да и сил не было. Решили вернуться в Касабланку. Мобильник Рашида трещал, не переставая. Ему звонили родители, братья, сестры, друзья…
— Мы живы, мы живы! Но это был такой ужас! Мне никогда не забыть этого дня, — повторял Рашид в телефон.
Весть о трагедии в Марракеше распространилась по миру очень быстро. Как только мы вернулись в Касабланку, я позвонила в Москву сообщить родителям, что жива.
— Немедленно меняй дату отлета — и возвращайся домой! — кричала в телефон мама, и папа вторил ей.
— Не волнуйтесь! Я в Касабланке, в безопасности. Билет на самолет менять не буду. Не имеет смысла. Вернусь через несколько дней.
Оставшееся до отлета время я провела в доме Рашида. В стране был траур по погибшим. Не до развлечений и новых поездок. Отец Рашида и братья ходили молиться по нескольку раз в день. Король Марокко Мохаммед VI осудил теракт, назвав его «подлым преступлением, противоречащим благородным человеческим ценностям уважения священного права на жизнь», выразил соболезнование семьям погибших и поручил компетентным органам провести тщательное расследование. Его речь транслировали по телевидению, по радио и опубликовали в СМИ.
Что ж, марокканский король благороден и справедлив. Он может поставить на уши все Марокко и найти преступников. Но убитых не оживить. И искалеченным не вернуть оторванных ног и рук. Пластические операции не всем по карману. Обезображенные шрапнелью лица никогда уже не восстановят былые черты…
По ночам я спала каким-то рваным сном. Пробуждалась от кошмарных кровавых видений. Днем я бродила по дому, зареванная, неприкаянная, не знала, что делать, куда приткнуться, какими словами сказать Рашиду и его родителям, что я не обвиняю в этом ужасном злодеянии всех мусульман Марокко, только экстремистов, что теракты могут случиться в любой стране, что в Москве взрывали дома, в Израиле народ живет как на пороховой бочке, а в Нью-Йорке жертвами пали несколько тысяч людей в Башнях-Близнецах. Что я по-прежнему люблю Рашида и хочу быть его женой… Все это я наговаривала про себя и молчала. Никто меня ни о чем не спрашивал, вообще не обращал на меня особого внимания. Только мать Рашида, Алия, обнимала меня, гладила по голове и говорила:
— Все будет хорошо, девочка! Иди, лучше помоги мне на кухне готовить обед. Займешься делом — уйдут плохие мысли.
И я помогала ей: с остервенением резала овощи, чистила рыбу, мариновала баранину и сыпала в еду специи.
Рашид днями где-то пропадал, на каких-то митингах и в мечети. Прибегал на короткое время перекусить и перекинуться со мной парой слов. Целовал меня, как ребенка, в лоб и снова убегал. По-настоящему он вспоминал обо мне лишь к ночи. Наши тела сплетались, но это уже были совсем другие ласки. Меньше нежности, больше страсти и отчаяния. Как будто мы хотели залюбить друг друга до безумия, до такого накала, который никогда не погаснет, не сотрется в памяти. Осознанно или бессознательно мы боялись, что никогда больше не увидимся.
— Ты по-прежнему любишь меня, Натали? Ты не осуждаешь ислам?
— Конечно, люблю! И ты еще спрашиваешь! Мы с тобой такое пережили. Я люблю тебя гораздо, сильнее, чем прежде. Ты мне стал родным. Родным! Понимаешь?
— А я боялся, что Марракеш встанет между нами. Ты будешь мне писать?
— Мы будем писать друг другу каждый день, как раньше. А потом ты приедешь в Москву, чтобы учить русский язык в Университете Дружбы Народов. Ты ведь не передумал?
— Нет, я не передумал. Но твои родители… Они будут против меня. И вообще они теперь тебя в Марокко никогда не отпустят.
— А я им расскажу о Фатиме… И они тебя примут, и меня в Марокко отпустят. Не переживай! Моих родителей я беру на себя. Давай спать. Завтра утром мне улетать…

Бывает же такое совпадение! В самолете рядом на сиденье оказалась та же самая женщина, с которой я летела в Касабланку. На сей раз она сделалась более словоохотливой и не такой надменной. Снизошла до беседы со мной. Видимо, события в Марракеше повлияли на ее менталитет. Разоткровенничалась. Она, мол, испанка, замужем за марокканцем уже двадцать пять лет, у них трое взрослых детей и живут они — кто в Касабланке, кто в Барселоне, кто в Париже. Я в ответ рассказала ей о том, что мы с Рашидом были свидетелями теракта, что Рашид прикрыл меня своим телом.
— Слава богу, мадемуазель, вы остались живы. Я же говорила вам, что Персей спасет Андромеду. Повезло вам с женихом. Думаю, что если вы не будете бояться трудностей, все у вас сложится хорошо.
— А вы, как я вижу по одежде, не приняли ислам. Да?
— Не приняла! Сначала не хотела, да и муж очень любил меня, не настаивал. Потом было слишком много дел и хлопот: дети, бизнес, переезды… А смена религии — это такой фундаментальный, ко многому обязывающий шаг. Словом, не свершилось. А теперь… уже поздно что-то менять. Да и зачем? Бог-то у всех…
Она не успела договорить фразы, как самолет сильно встряхнуло, и в иллюминаторе из-за облака вынырнуло яркое солнце и ослепило наши растерянные лица. Мы с женщиной переглянулись…