ЗИНЗИВЕР № 7 (87), 2016

Проза


Рада ПОЛИЩУК
Прозаик, журналист. Родилась и живет в Москве. Окончила МАИ. Издатель и главный редактор российско­израильского литературного альманаха еврейской культуры «ДИАЛОГ». Автор многих книг и публикаций.



АННА КАРЕНИНА
 
СЧАСТЛИВЫЙ КОНЕЦ XXXI ГЛАВЫ

Лолита позвонила мне в два часа ночи и сообщила свистящим шепотом:
— Тсс! Ко мне пришла Анна Каренина.
Язык у нее заплетался, было ясно, что она опять пьяна. Но вместо того, чтобы повесить трубку, я зачем-то уточнила:
— Какая Анна?
— Говорю же тебе: Каренина. Тсс!
— Она что — спит? Что ты тссыкаешь?
— Не спит. Но она может уйти, если услышит, что я кому-то рассказываю о ней. А я не хочу, чтобы она уходила.
— Зачем же ты мне звонишь ночью?
— Чтобы ты знала, что она у меня.
В трубке раздались короткие гудки.
Я забралась под одеяло и попыталась уснуть. Но какой тут сон, если к Лолите ночью пришла Анна Каренина. Что-то надо было предпринять. Наверное, ей нужна моя помощь? Иначе — зачем она, в самом деле, разбудила меня среди ночи. Даже если пьяна, это ничего не объясняет, тем более — в таком состоянии Лолита, как правило, проявляет чудеса благоразумия. Гораздо трезвее, чем трезвая. Да и нет мне никакого дела до этой Анны Карениной.
Я ее в глаза никогда не видела. Только слышала от Лолиты — ах, Анна, она такое чудо, у нее необыкновенная любовь, ах, она такая счастливая, я ей завидую, ах, она самая разнесчастная на свете, я ей сочувствую. Она столько раз рассказывала мне истории из жизни разнесчастной счастливицы Анны, что я в конец запуталась. Столько подробностей, такая мешанина — муж, любовник, у них еще имена одинаковые. Может, поэтому я все время путаюсь. Я вообще чужое плохо запоминаю.
И свое стараюсь не мусолить. Вспоминать — только зря терзаться. В любом случае. О хорошем думаешь, что было да прошло, — тоска заедает. Плохое всплывет помимо воли — и вовсе жить не хочется.
А жить надо.
Вот же и Анна Каренина вроде бы под поезд бросилась от несчастной любви, еще когда это было, в семидесятые годы позапрошлого века, а сегодня ночью вдруг заявилась к Лолите в гости. Или мне это приснилось? Под поезд бросилась другая Анна, из романа Льва Толстого. Я, помню, в школе сочинение писала, когда нам свободную тему дали — про любовь. Осуждала ее с категорической непримиримостью, свойственной ранней юности. Про попранные ею материнские обязанности писала, про обманутого благородного мужа Алексея Александровича Каренина, про ее легкомыслие, безответственность и даже безнравственность.
Честное слово! Мне бы в пятнадцать лет позавидовать ей, помечтать о такой необыкновенной любви, а я ей смертный приговор вынесла без обжалования. Очень одобряла Льва Николаевича за то, что бросил ее на рельсы. Все девчонки сопереживали Анне, плакали взахлеб и перечитывали XXXI главу, надеясь обнаружить другой конец.
Одна я торжествовала победу и тоже без конца перечитывала эту короткую главу, всего четыре с половиной страницы, я помнила их наизусть. «Избавиться от того, что беспокоит», — думала Анна, приняв роковое решение… А потом, уже под вагоном: «Где я? Что я делаю? Зачем?» — пожалела о содеянном. Но я не пожалела ее. Я была тверда и непримирима.
А сейчас вдруг обрадовалась, что она жива и к Лолите пожаловала. Хоть и в неурочное время, но очень кстати. Лолита ведь не просто так пьет — у нее конец романа. И она переживает это на пределе своих возможностей. То есть — одно на уме: не могу жить без него, твердит, жить без него не могу, не хочу и не буду. Паранойя. Готова на рельсы броситься. Я это чувствую. Готова.
Надо ее остановить, уже жму на кнопки телефона.
— Слушай, Лолла, твоя Анна еще не ушла?
— Нет. А что? — Насторожилась, будто я покусились на самое драгоценное, что у нее есть.
— Да ничего, ничего. Просто спрашиваю.
— Ааа, — протянула, успокаиваясь. — Не ушла. Уснула.
— Ей что, спать негде?
— Негде. Она от мужа сбежала. Он такой зануда и моралист, она больше не может…
— Интересно… А сын где?
— Откуда ты знаешь, что у нее есть сын? — Лола опять напряглась. — Кто тебе сказал?
— Да никто, что ты так дергаешься, я просто подумала, может, у нее есть ребенок, с кем она его оставила?
— А что ты еще о ней знаешь? Д‑давай, д‑давай, вык-клад-дывай. — Она начала заикаться от нетерпения.
— Да так, ничего особенного.
Зачем я ей позвонила среди ночи? Для чего мне эта Анна Каренина? Я ее с детства недолюбливаю. И Лолины бредни надоели до чертиков.
— Нетушки, ты от меня не отмотаешься. — Она закусила удила. — Зачем-то ты позвонила мне ночью, когда все нормальные люди спят.
— Это я ненормальная, по-твоему? Между прочим, не я тебя, а ты меня разбудила. А для чего, спрашивается?
— Да я просто хотела сказать, что она у меня.
— Я что, ее разыскивала?
— Да нет, не сердись, пожалуйста, — Лолла громко протяжно вздохнула или всхлипнула.
Ну, сейчас начнется!
— Да не хнычь ты. Позвонила и позвонила. Я в это время все равно просыпаюсь и уже до утра не могу уснуть. — Это истинная правда. А дальше зачем-то соврала, хотя врать без причины не люблю: — И что про Анну сказала, очень хорошо.
— Правда?
Она рассмеялась, звонким рассыпчатым смехом, как маленький ребенок, которого мимоходом погладили по голове, а он подумал, что с ним играют. Мое благодушие вдруг куда-то исчезло, так же внезапно, как нахлынуло. И рискуя никогда не выпутаться из этого разговора, я, четко выговаривая каждое слово, будто Лолла плохо понимала по-русски, язвительно проговорила:
— Все-таки когда она проснется, спроси, где Вронский? Почему она от мужа не к нему, а к тебе побежала? Поссорились? Или она не только Каренина, но и его достала?
— Что ты несешь, ей-Богу. Какой Вронский?
— Я что-то путаю? Как фамилия ее любовника?
— Откуда я знаю, я его документы не проверяла. Алёша его зовут, Алексей.
— Какая неожиданность!
— Что ты имеешь в виду?
— Да ничего особенного. Странные какие-то совпадения, ты не находишь?
— Я тебя не понимаю, — прошептала Лолла затравленно.
Мне сделалось жалко ее до слез.
— Ладно, успокойся, все хорошо. Давай спать. Анна же спит, чем мы хуже. Да?
— Хорошо. Спокойной ночи. Извини, — смиренно пробормотала Лолла.
Она положила трубку. Я посмотрела на часы: 2:45. Выпила пятьдесят капель валокордина, таблетку феназепама и, немного подумав, еще четыре таблетки валерианы. Все — спать. Спать, спать, спать…

Ровно через полчаса позвонил телефон.
— Тсс! — прошептала Лолла, хотя я глухо молчала. — Скажи, ты подумала, что ко мне пришла Анна Каренина из одноименного романа? Совсем с ума сошла?
Язык у нее заплетался. Наверное, еще добавила спиртного. Какого черта, в конце концов, она не дает мне спать.
— А что бы ты подумала, если бы я сказала, что ко мне ночью забежала на огонек Наташа Ростова, в дверь ломится Анатоль Курагин, а под окном дерутся Пьер Безухов и Андрей Болконский?
— Я подумала бы, что у тебя поехала крыша, — призналась Лола без всяких скидок на многолетнюю дружбу и мою безупречную репутацию.
— Ну что же, гранд мерси.
— Не понимаю, на что ты обижаешься?..
Я увидела, как она недоуменно вскинула тонкие бровки и повела правым плечиком вперед, левым назад, лениво и грациозно. Повадки у Лолы были кошачьи и глаза зеленые, малахитовые, матовые с перламутровым белком, опушенные длинными рыжими ресницами, и волосы рыжие, буйные, непокорные. Она была красавица — глаз не отвести! Мужчины балдели, глядя на нее, теряли рассудок, при женах кидались к ней по первому зову, стоило ей мизинцем шевельнуть, выстраивались рядком в полупоклоне, готовые выполнить любую ее прихоть. А она, рассеянно глядя мимо, могла сказать, невзирая ни на какие обстоятельства: ой, кто-нибудь принесите мне бокал шампанского, только не эту дешевку, а настоящее... и брют, пожалуйста, только брют, и поскорее... пить очень хочется. Она одна могла выпить бутылку шампанского, медленно, лениво, и улыбка блуждала по мягким припухлым губкам, загадочная, как у Джоконды. Жены люто ненавидели ее, да и не только жены, но и претендентки на это святое место, и уже отправленные в отставку, и юные создания, которых вроде бы ничем не прошибешь, и потерявшие всякую надежду старые грымзы — ненавистью к себе Лола примиряла всех особей женского пола, где бы она ни появлялась. И ничуть не страдала от этого. Мне бабы ни для чего не нужны, говорила, как-то двусмысленно усмехаясь, кроме тебя, конечно. Ты — моя единственная женщина, на всю жизнь.
Тем более странным казался тот факт, что Анна Каренина так прикипела к ней. Не просто странным — подозрительным. С чего бы это? Или к чему? Я должна разгадать ее умысел и уберечь Лолиту от хитроумных происков этой коварной особы.
— Слушай, Лолла, а чего, собственно, ей от тебя надо? — более глупый вопрос трудно было придумать.
— Кому?
— Анне Карениной.
— Какой еще Анне? Ты что, в самом деле, немножко умом тронулась?
— В к‑каком смысле? — тут уже я начала заикаться.
— Да в самом прямом, — твердо заявила Лола и шумно выпила что-то.
Чтобы немного прийти в себя, спрашиваю:
— Что пьешь? Шампанское?
— Что же еще? — радостно переспросила Лола.
— Ночью? Одна?
— Какое это имеет значение?
— Да, в общем, никакого. А что пьет твоя Анна?
— Какая Анна?
— Каренина. Или к тебе уже другая пришла?
— Сейчас посмотрю, — голос звучал озабоченно, в трубке раздался какой-то стук, потом звон разбитого стекла, потом Лолла пронзительно вскрикнула, после чего надолго повисла тишина.
— Лола! Лола! Лолита! — орала я до хрипоты. — Что случилось, Лола?!
— Подожди, — вдруг прошептала она едва слышно.
И снова надолго пропала. Прижимая трубку к уху, я изловчилась натянуть колготки и брюки, влезла в сапоги и уже пыталась просунуться в свитер, как вдруг услышала Лолин голос, ясный, трезвый, спокойный:
— Она здесь, спит на моем диване.
— Кто, Лола?
— Женщина.
— Анна Каренина? — уточнила я на всякий случай.
— Откуда я знаю, я же ее никогда не видела.
Все, у нее, наверное, белая горячка. Или у меня. Потрогала лоб — холодный. А щеки пылают, но это на нервной почве.
— Лола, ты себя как чувствуешь? — спрашиваю осторожно, чтобы не спугнуть ее.
— Хорошо. А ты?
Заботливая подруга у меня, всем на зависть. Такой спектакль устроила среди ночи, театр абсурда с доставкой на дом: поразвлечься желаете? Нате вам, на полную катушку. А теперь и о здоровье справилась.
— Что ты молчишь? Что-то не так? — обеспокоено.
— Да все отлично, не волнуйся, чудесная ночь, долго буду помнить. А расскажу кому-то — не поверят.
— У тебя что-то случилось? — голос встревоженный не на шутку.
— А у тебя? — делаю еще один заход.
— Да нет, вроде бы все в порядке.
— Ну, хорошо, пусть в порядке, Лола. Тогда скажи мне, пожалуйста, кто эта женщина, которая спит на твоем диване?
— А ты откуда знаешь?
— Лола, ты хочешь, чтобы я в психушку попала? Или к тебе вызвать специальную перевозку?
— Да ты что? При чем здесь психушка? Что с тобой сегодня? Может, полнолуние? Пойду на кухню, там в окне в это время всегда луна висит.
Она снова пропала. А я, прижимая трубку к уху, задумалась: может мне, правда весь этот бред приснился. И Лолин звонок, и Анна Каренина. С какой бы стати она, в самом деле, заявилась к Лоле ночью? А у меня иногда бывают такие глюки от бессонницы — пригрезится что-то почти настоящее, долго потом привожу себя в порядок: слезы в три ручья, тахикардия бешеная, полузабытый вкус крепкого мужского поцелуя на губах, кожа пахнет то ли морскими водорослями, то ли разогретыми на солнце сосновыми иголками. И какое-то маниакальное предчувствие терзает душу…
Но сегодня совсем другой сюжет разворачивается, и с Лолой-то я наяву разговариваю, это несомненно. А вот и она — в подтверждение реальности происходящего:
— Луна только народилась, — сообщает. — Тонююююсенький серпик, будто острым лезвием занавес прорезали, а оттуда бьет луч прожектора. Красотища!
— При чем здесь луна, Лола? Ты о чем вообще? — пытаюсь удержаться в русле реалистических рассуждений.
— О полнолунии, — растерянно напоминает она. — А ты?
— Об Анне Карениной.
— Так она же спит. Разбудить?
— Делай с ней что хочешь, только меня оставь в покое. Я ясно изъясняюсь?
— Да, да, конечно, не волнуйся, опять давление поднимется, на работу не сможешь пойти. И во всем виновата я.
Смиренная, покорная. И, кажется, опять трезвая.
Спать! Спать! Спать! Одна овца, две овцы, три… четыре…

Снова зазвонил телефон.
— Представляешь, — возбужденно шептала Лолита. — Его фамилия Вронский.
— Чья?
— Любовника Анны, Алёши.
— Ну и?.. — красноречиво переспросила я.
— Он офицер, в каких-то элитных войсках служит. А сына зовут Серёжа, ему шесть лет. Представляешь?
— А Алексей Александрович Каренин, ее муж — правительственный чиновник, да? Из кабинета министров или из Государственной думы? — зачем-то уточнила я.
— Да, он член Государственной думы, — победоносно заявила Лола. — А что тебя не устраивает? — добавила она с вызовом.
Меня, собственно, все эти обстоятельства вполне устраивали, поскольку я совершенно не представляла, для чего они мне вообще нужны в таких подробностях. Но Лолин напор смутил меня.
— Откуда ты все это знаешь?
— Знаю, — сказала загадочно. — Просто зна-ю, — повторила членораздельно и многозначительно.
— Ну и?.. — снова невнятно переспросила я, слов становилось все меньше.
— Не знаю… — призналась Лола.
— То знаю. То не знаю. Ты уж определись, пожалуйста. — Меня тошнило от собственного занудства.
Лола надолго задумалась и добавила решительно:
— Слушай, ну ее на фиг, а?! Давай спать, ночь все-таки…

Все! С меня хватит. Ночь все-таки, с этим не поспоришь.
Пойду закрою дверь на все запоры, чтобы Анна Каренина от Лолы ненароком ко мне не заглянула. С нее станется, она же теперь бездомная. Выгнать я ее не смогу, воспитание не позволит. Это Лоле — раз плюнуть: приютит, приласкает, приголубит, не к сердцу прижмет, а прямо в сердце вживит, как-то ловко это у нее выходит, безболезненно и бескровно, а потом ни с сего вроде бы — двумя пальчиками брезгливо за шкирку дернет и за порог швырнет, не глядя, — брысь! Брысь! Брысссь! На фиг!
А! Вот уже шаги за моей дверью, какой-то шорох, всхлипы, и женский голос зовет кого-то. Имя разобрать не могу, но голос взволнованный, призывный.
Анна Каренина! И я впущу ее, впущу, чтобы спасти. Я ведь ее уже однажды осудила, категорически и непримиримо, со свойственной ранней юности бескомпромиссностью. Она тогда дошла до самого края — в расцвете красоты и молодости под паровоз бросилась. А теперь я ее пожалею, чтобы от греха отвратить. Я спасу ее, и девчонки-школьницы узнают новый счастливый конец XXXI главы.
Сейчас только выпью для храбрости. Странно как-то и страшно. Кто там топчется и бормочет за дверью, с чего это я взяла, что Анна Каренина? С чего взяла, что Лолита? Ну не из романа же Толстого, в самом деле? Это ведь когда было — в семидесятые годы позапрошлого века!
Все, иду искать — кто не спрятался… А вот и Анна! Здрасьте! Начинаем спасательную операцию. Идем, взявшись за руки, прочь по шпалам, прочь по шпалам. От паровоза — прочь. И поскорее. Хотя они здесь уже давным-давно не ходят, это вообще тупик, рельсы скоро кончатся, уткнувшись в косогор, покрытый одуванчиками, как желтым деревенским половичком.
Их, правда, не видно в кромешной темноте. Но я знаю, что они есть. Я ведь и Анну Каренину не вижу — хоть глаз выколи, только мягкая ладошка нервно вздрагивает в моей руке, холодная, как лягушачья лапка. Ничего, дома отогреется. Главное — рельсы кончились.

В четыре часа утра я позвонила Лолите и прошептала:
— Тсс! Ко мне пришла Анна Каренина.
Язык у меня заплетался, я редко пью, поэтому пьянею почти до потери сознания. Но вместо того, чтобы повесить трубку, Лолита спросила, заикаясь от изумления:
— К‑к‑а‑к‑кая Анна?
— Говорю же тебе: Каренина. Тсс!
— Она что — спит?
— Не спит. Но если услышит, что я кому-то рассказываю о ней, может уйти. А я не хочу, чтобы она уходила.
— Тогда зачем ты звонишь мне в такую рань?
— Чтобы ты знала, что она у меня. И я ее спасла! Лучше сама под паровоз брошусь, давно пора. Где, правда, я сейчас паровоз найду, не представляю…
— Что ты пила, алкоголичка-дилетантка?
— А, все, что было, слила в стакан и выпила залпом, зажмурившись, как рыбий жир в детстве… Помнишь? Гадость такая… Бррр… тошнит.
— Засунь два пальца в рот, полегчает, — Лола была трезва и пугающе рассудительна. — Потом ложись, подоткни одеяло со всех сторон и засыпай, засыпай. Утром все бредом покажется, оно всегда мудренее.
— Уже утро. И мне нельзя спать. Не отвлекай меня. Я все-таки послежу за ней на всякий случай. Мало ли…
— Пойду и я посмотрю на свою. Что-то там подозрительно тихо. Ой!.. Никого нет!..

В трубке раздались короткие гудки.