ЗИНЗИВЕР № 8 (88), 2016

Взглядом держись за то, что еще осталось,
Взглядом удерживай еле живую малость,
Вновь возвращайся против потока, вспять,
Раз в быстрине этой не на чем устоять,
Снова шепчи все виденное тобою,
Темно-зеленое, рыжее, голубое.

Безлюден и пуст остановочный пункт.
С платформы сойдя на затоптанный грунт,
Неси в одиночество мира
Шаги одного пассажира.

Фундаменты, шпалы, какой-то барак,
У рельсов служебно-таинственный знак,
Гудком его в сем парадизе
Приветствует вкрадчивый дизель.

Остатками прошлого века земля
Растит по линейке свои тополя,
И пахнет смолисто и сладко
Заброшенных станций загадка.

А дальше тропинкою вдоль полотна —
И так беззастенчиво вносит она
В твои бормотания вскоре
Полынь, короставник, цикорий,

И так бы от века до века идти
К вечерним лучам далеко впереди,
Где на полосе отчужденья
Секунд расцепленные звенья,
Под голову спрятав осенний наряд
В ромашковых зарослях спят.

За краем пустоты растущих туч гряда
Плодит свои черты и движется сюда,
Скребя о точки звезд небесную полуду —

Их величавый рост почти подобен чуду,
Высокая их тень, свой окоем храня,
Предвосхищает день, в котором нет меня.

Когда придем домой, исчезнет без следа
Весь холод неживой, как в давние года.
И если будет мне позволено хоть это —

Я вырвусь в тишине последнего рассвета
С окраин, пустырей, больничных корпусов,
Покуда нет теней за стрелками часов,
Покуда смерть сильней не дернула засов.

Рисунок на стекле почти затерт,
Пейзаж неявен, и сюжет нетверд,
И в этом небрежении знакомо
Обличие любой уже земли:
Поля, холмы, мерещится вдали
Зазубрина разрушенного дома,
Разбросаны царапины стрекоз,
И соснами полузакрыт откос,
И облако, как сахарная вата...
Но будто кто-то, знаемый давно,
Настолько, что и вспомнить не дано,
Как сквозь меня, глядит теперь в окно,
Соскабливая ногтем виновато
Все то, что мне казалось мной когда-то.
Ну, здравствуй, вот и встретились опять,
Разыскивая отнятое право
Оплакивать, скорбеть, припоминать
Тропинки, рощи, сомкнутые травы,
И не стихавший гул над головой —
Где знал тебя, где говорил с тобой.

То раскрыта просекой продольною, то закручена в калач
Эта пестрота прямоугольная улочек и дач.
Мельтешат, как ходики минутами, станционные огни.
Отчего-то здесь я вечно путаю и места, и дни:
В складках между соснами топорщится келломякское вчера,
С места своего сбежала рощица, сдвинулась гора
И ручей за искорками летними спрятался в трубе.
К лучшему, что в этом мире нет меня, говорю себе.
Говорю себе, не надо радости, памяти не прибавляй —
Как в ней соревнуются в нескладности щебеты и лай!
Как по ней гоняют тучи, радуги, то ласкают, то грозят,
От залива прямиком до Ладоги и опять назад!
И закат горит боками медными — страшно небу самому.
Как я оказался здесь — не ведаю. Кто я — не пойму.
Где-то счастье в этом мире спрятано. Где-то женщина живет.
Заигрался бликами и пятнами финский небосвод:
То ли это рифмы в неуемности диссонансов дней,
Или же предчувствие влюбленности легкостью своей
Норовит запутать отражения плоти все еще живой —
Или просто головокружение по пути домой?

Рождался свет и рос, и плыл, и наступал из мглы
На каменные россыпи и рыжие стволы,
Рисунки кончиком иглы царапал бестолково:
Не то шмеля густая дрожь,
Не то в траве пыхтящий еж,
Не то листвой прикрытый сплошь
Чертеж пути земного.
Мурчал, как кот, июньский день, тянул к оконцу лапки.
Бросала в мир свои сирень последние охапки.
И свет сквозь них тогда домой спешил, что было сил,
И ветреной себя одной красавице дарил.

А следом шел уже в пенсне и с тросточкой июль.
Сопели на скамьях во сне шушуканья бабуль.
И сверху туч тяжелый куль ворочался украдкой.
Плюс тридцать с самого утра,
Черней вороньего пера
Вокруг недвижная жара
Парила над брусчаткой.
Вплетался белым цветом куст в ленивую истому,
И лепетаньем легких уст он подбирался к дому.
И та красавица к окну приблизившись, в свой срок
Жасмина веточку одну вплела себе в венок.

Я не был, кажется, влюблен, и я не знал тогда,
Что август заберет в полон, что нажурчит вода.
Сошлись небесные стада над мира луговиной.
Смотря на чистые листы,
Предскажут наши же черты
Пред месяцами темноты
И жизни половиной?
Не август — месяц-чудодей, и как живое чудо
Улыбка недожитых дней явилась ниоткуда,
Когда все подошло к концу, и смерть кралась вослед
И поднималась по крыльцу — и вновь рождался свет.