ЗИНЗИВЕР № 10 (90), 2016

Интервью


Юлия МЕДВЕДЕВА
Публицист, литературовед, член оргкомитета фестиваля «Петербургские мосты». В 2000 году окончила факультет журналистики в СПбГУ. Работала на ГТРК «Петербург — 5 канал», редактором журналов «Обучение и карьера в Санкт­Петербурге», «Учебная афиша», «Капитель», «Каталог качества “РИО”». Пишет статьи об архитектуре, истории, литературе. Живет в Санкт­Петербурге.



МУЗЫКАЛЬНЫЕ ЛАБИРИНТЫ АЛЕКСАНДРА ДЖИГИТА

Бытует мнение, что из хороших стихов не стоит делать песен: внутренняя мелодия стиха самодостаточна, зачем ее портить? Однако многие авторы — и прекрасные авторы — живут в памяти людской исключительно в обрамлении аккордов. Обыватель вряд ли вспомнит стихи Николая Рубцова, зато с удовольствием напоет «Я буду долго гнать велосипед». А спросите про Кушнера — самым известным его произведением назовут «Времена не выбирают», и все потому, что — песня. «Голосистый соловей» Дельвига, «драгоценная женщина» Заболоцкого, романсы на стихи Есенина, Пушкина, Тютчева — все ушло в народ, народным и становясь, порой теряя авторство. Теряют ли при этом поэты? Вряд ли. Ценить поэзию — удел избранных, а песня доступна каждому. Мне лично сложно представить автора, который будет против, чтобы его стихи переложили на музыку. Только желающих и, главное, умеющих это сделать — единицы.
В Петербурге живет уникальный музыкант, «поющий стихи», — его зовут Александр Джигит. Создавая песни на стихи поэтов — классиков и современников, в течение 30 лет он записал с десяток пластинок, создал пять концертных программ, аранжировал тексты более семидесяти авторов.

— Александр, сколько всего у Вас песен?

— Учитывая то, что я сочиняю с пятнадцати лет, точно сосчитать уже сложно. Вопрос — сколько я помню. Сейчас исполняю где-то порядка двухсот произведений. В основном это песни на стихи наших современников. Из тех, кто постарше: Виктор Соснора, Геннадий Григорьев, Виктор Ширали, Ольга Бешенковская… Из тех, кто помоложе: Галина Илюхина, Екатерина Полянская, Дмитрий Григорьев, Алексей Ахматов, Людмила Казарян… Пожалуй, я не смогу сейчас перечислить всех своих соавторов, кого хотел бы, со многими из них мы тесно сотрудничаем, выступаем, гастролируем, многие стали моими друзьями. Кроме того, я записал альбом песен на стихи поэтов Серебряного века: Блок, Цветаева, Мандельштам, Белый, Волошин, Ходасевич… Есть в коллекции и Державин с Ломоносовым.

— На любые стихи можно написать песню?

— Встречаются авторы, с которыми я, например, не справляюсь. Это не значит, что я их не люблю, или невозможно из их стихов сделать песни, но у меня музыкальных ассоциаций они почему-то не вызывают. Вадим Шефнер — нет, Гиппиус — нет, а вот Аронзон — да, Александр Скидан — да, Арсен Мирзаев — да.

— С классиками ясно, а вот как пишутся песни на стихи современников? Вы сообщаете, что берете их текст в музыкальную обработку?

— Я не спрашиваю, потому что не могу быть уверен, что песня напишется. Система работы такая — я нахожу текст, пишу на него музыку, записываю, отправляю автору. В большинстве случаев получаю положительные отзывы. Правда, иногда для авторов неожиданно, как по-новому может зазвучать текст. Так, например, Александр Скидан был удивлен, что его стихотворение имеет один сюжет, а музыка — другой. Но они совершенно не мешают друг другу.

— Для того, чтобы начать перекладывать стихи на музыку, надо было еще и увлекаться поэзией. Наверное, в семье было много поэтических сборников, велись разговоры о поэтах?

— История развернулась с другой стороны. На самом деле, в детстве и юности я не так сильно интересовался поэзией. Вот отец у меня поэзию любил и сам писал стихи. Я этого дара никогда не имел. В доме было много книг, но зачитывался я вовсе не стихами. Кроме того, больше всего остального меня тогда интересовала музыка. В 10 лет я поступил в музыкальную школу, в 14 ее окончил — это был краткий курс игры на классической гитаре, программа для взрослых. Таким образом, мое знакомство с музыкой началось не с авторской песни, а с произведений для лютни, с шедевров великих гитаристов — таких, как Андреса Сеговия, творчество которого сподвигло композиторов, пишущих для симфонического оркестра, начать писать для гитары, — с Энрике Гранадоса, Исаака Альбениса, Мануэля де Фалья… Первую песню я написал в 15 лет — это был романс на стихи поэта-фронтовика Михаила Шпитального:

Мне судьбой утонуть суждено,
Так цыганки гадали не раз.
Я б хотел опуститься на дно
Твоих милых и ласковых глаз. …

Мне папа принес огромную тетрадку с рукописными текстами, почти все они были о войне. Шпитальный был его сослуживцем, инженером по профессии. И вот это стихотворение что-то вызвало в моей душе. Посылом же написать на него музыку послужила передача «У камина», посвященная романсам, которую вел Эдуард Хиль.
Дальше — больше. Через какое-то время наш школьный стройотряд отправили в Дрезден собирать вишню, я, конечно, поехал с гитарой. И в купе поезда я познакомился со своим ровесником Сергеем Миханковым, который сочинял стихи. Из Германии мы привезли пять песен. Это хобби продолжалось у нас двадцать пять лет. В тандеме с Миханковым мы прошли, что называется, через «огонь и воду»: сочинение музыки на стихи, стихов на музыку, одновременно писали музыку и стихи, за два часа рождая песню. Записали две пластинки. Не прошли только главного этапа — «медных труб» — публичного исполнения этих песен. Я не мог заставить себя выступить с ними на публике. С одной стороны, я не мог справиться с эмоциями, а с другой — мне казалось, что все это для очень узкой аудитории, и с этим нельзя выйти в большой концертный зал — там было много рока, андеграунда. В конце концов, Сергей сказал: «Ты не исполняешь публично мои песни, они никак не продвигаются, я не могу больше ждать, поэтому я решил стать художником». (И вот, посмотрите, на стенах моей студии висят его картины.)
Но при этом Серёга добавил: «Ищи других авторов». И я открыл для себя стихи Татьяны Житлиной, своей родственницы, уже погибшей к тому времени, и в 2004 году записал на ее стихи пластинку, которая называлась «Мы гуляли по раю» (оттуда песня «Александрийская колонна» — я ее часто исполняю). Этот опыт показал, что стихи другого поэта, вызывая совсем другие эмоции, влекут за собой создание нового оригинального музыкального материала, который может быть положен в основу песен, интересных другой аудитории. Вот тогда я всерьез начал интересоваться поэзией.

— Но то, что Вы начали делать, уже был не андегрануд?

— То, что я делаю, — это достаточно популярный жанр. Городской романс, блюз или рок, но это не самая сложная для восприятия музыка. Это не атональные произведения. Даже если я использую текст, написанный верлибром, то все равно пишу мелодию, у которой четко выражена форма. Так получилось с текстом Арсена Мирзаева:

сидели
на канале Сен-Мартен
водой
друг друга
поливали из бутылки.
казалось бы, что может быть глупее?
что может быть,
того не может быть.

— в таком атмосферном произведении отсутствие рифмы мне не мешает. Но так я работаю редко. У известного верлибриста Валерия Земских для песни я выбрал ранние тексты, в которых все-таки рифма присутствует.

— У Вас есть песни на стихи Цветаевой. Ее поэзия сама по себе очень музыкальна, это не мешает перекладывать ее на музыку?

— Это сложно… Но в других случаях бывает настолько просто, что песни не получается. Когда текст сам по себе диктует музыку, это тоже нехорошо. К тому же, на известные стихи есть уже множество переложений, и вариант, что ты напишешь лучше, — минимален. Как говорил мой знакомый музыкант, очень тяжело играть на инструменте, которому больше ста лет, потому что слишком много гениальных людей держало его в руках. То же самое можно сказать о поэзии — стихи Серебряного века столько раз были переложены, что, конечно, с ними работать трудно. Но, тем не менее, с Цветаевой произошел совершенно уникальный случай, хотя и не могу сказать, что единственный в моей практике — я сложил песню из трех ее произведений. Все они посвящены белой гвардии и написаны в 1918 году. Одно из стихотворений — «Дон»: «Белая гвардия, путь твой высок:/ черному дулу — грудь и висок…». Оно четырехчастное, но две части написаны в одном ритмическом рисунке, две в другом. Я взял две части, написанные в одном размере, добавил к ним стихотворение, которое было написано Цветаевой спустя две недели (оно в том же размере), а для припева позаимствовал строфу из ее третьего стиха:

— Где лебеди? — А лебеди ушли.
— А вороны? — А вороны — остались.
— Куда ушли? — Куда и журавли.
— Зачем ушли? — Чтоб крылья не достались.

Собственно, я сначала и услышал этот припев, а потом уже стал искать куплеты. Всегда сначала надо за что-то зацепиться, хотя бы запев услышать.

— Как часто приходится перекраивать стихотворение ради песни?

— Не часто, но бывает. Есть романсовая форма звучания, где текст идет сплошняком, как он и был написан, а есть песенная — тут нужен припев. Иногда удается найти его в том же тексте — так случилось со стихотворением «Минута» Иннокентия Анненского — припевом стало одно из его четверостиший. Иногда припев рождается спонтанно. Так, я взял текст Георгия Иванова:

Эмалевый крестик в петлице,
И серой тужурки сукно.
Какие печальные лица,
И как это было давно…

— дивное стихотворение, но короткое, в восемь строк, из него песни не сложишь. Но мне повезло, что рядом с ним в первой книге антологии по Серебряному веку стояло другое стихотворение:

Только темная роза качнется,
Лепестки осыпая на грудь.
Только сонная вечность проснется
Для того, чтобы снова уснуть

— и я увидел в нем припев. Впоследствии оказалось, что два этих текста были написаны с разницей в тридцать лет. Но они об одном и том же! Ностальгия, потеря родины… Это, кстати, была моя первая песня, написанная на стихи поэта Серебряного века. Я написал ее в 2007-м году.
Можно доделать песню, что называется, на лету. Так, я объединил два стихотворения Виктора Ширали, но все равно чего-то не хватало. Я пришел к нему, попросил: «Допишите куплет, мне необходим финал». Он послушал меня, дописал. Этой строфы нет в его книгах, но она есть в песне. Зато два стихотворения, из которых я сделал песню, он поставил в сборнике рядом.

— Какие песни в своем репертуаре Вы считаете наиболее удачными?

— Я очень ровно отношусь к тому, что сделал. Самому мне сложно выделить наиболее удачные песни. При создании каждой из них я сочинял музыку на самое любимое стихотворение на данный момент. А у публики — есть свои «хиты»: то, что легче всего и лучше воспринимается. Я в исполнении на это ориентирован — не на свое мнение, а на мнение слушателей, и стараюсь, чтобы половина программы состояла именно из таких песен. Это «Тройка» и «Неимение» Геннадия Григорьева, «Эмалевый крестик» Георгия Иванова, «Чернеют дерева» и «Имена» Виктора Ширали…
Большая удача — «Блок-блюз» на стихотворение Александра Блока («О доблестях, о подвигах, о славе…»). Интересная история, как появилась эта песня. Мне захотелось ее исполнить, я стал искать мелодию и буквально через две минуты вышел на музыку Глинки «Я помню чудное мгновенье…». Открыл Интернет, и оказалось, что Блок писал свое стихотворение именно по мотивам этого произведения, создавая поэтическую перекличку. Там одинаковое количество строф, сходный сценарий, одинаковые переживания, только финал отличается. У Пушкина:

И сердце бьется в упоенье,
И для него воскресли вновь
И божество, и вдохновенье,
И жизнь, и слезы, и любовь

— примирение и утешение, а у Блока:

Уж не мечтать о нежности, о славе,
Все миновалось, молодость прошла!
Твое лицо в его простой оправе
Своей рукой убрал я со стола

— горечь и отвержение. Эта перекличка — известный факт. Но я-то вышел на него через музыку! Просто удивительно! Я, правда, тогда не обрадовался, а опечалился — лучше Глинки-то не сочинить, но в голове продолжал крутиться блоковский текст. Как-то раз поехал на машине в магазин и включил радио — а там блюз. Я машинально стал пропевать строчки под мелодию, и все очень хорошо сложилось. Пока делал покупки, уже придумал песню и, приехав домой, записал.
Интересно еще и то, что этот текст — ровесник блюза. Он сочинен в 1908 году, когда блюз уже вовсю распространялся по Америке (хотя сам музыкальный термин появился в 1912 году). Хронологически все это очень близко.

— Некоторые считают переложение стихов на музыку моветоном; как Вы относитесь к такому мнению?

— Для меня было важно, как отнесутся к моим песням люди с биографией, такие, например, как Виктор Топоров, который за неделю до того, как услышал мое выступление, говорил, что нет такого жанра — «авторская песня», а пение под гитару портит стихи. Всем известно, как резко и едко мог высказываться Топоров. И вот, на одном из поэтических вечеров я выхожу на сцену с гитарой и говорю: «Знаю, что Виктор Леонидович не любит стихи под музыку, но ему придется потерпеть минут пятнадцать». Исполнил пять песен, Топоров отреагировал неожиданно: «Знаете, а мне понравилось… У вас и голос есть, и мелодия… И гитара как-то так звучит…» Это был, конечно, высший комплимент.

— А на Топорова пробовали писать песни?

— Я его читал, но пока не смог услышать нужную мелодию… Для меня оказалась очень важной составленная им антология «Поздние петербуржцы», в которую вошли Виктор Соснора, Тамара Буковская, Константин Кузьминский, Владимир Эрль, Николай Голь, Лев Лосев… Из 35 авторов у меня порядка 15 совпадений. Много из того, что он выделил, легло в основу моих песен.

— Во время нашего разговора столько уже прозвучало имен… Я, честно говоря, не могу припомнить, чтобы кто-то из современных композиторов работал со стихами в таком количестве. А Вы можете назвать кого-нибудь?

— Из наших питерских мне нравятся переложения Максима Жернового и Валерия Егорова — особенно по Серебряному веку; возможно, мы сможем объединить усилия и создадим общую концертную программу. Кстати, у Евгения Клячкина есть песни, которые он написал не на свои стихи, и они у меня самые любимые в его репертуаре. Например, «Рождественский романс» на стихи Бродского. Клячкин просто скопировал, перепел интонацию поэта, и получилось гениально. Иногда этого достаточно. У меня есть песня на стихи Екатерины Полянской, где я к ее манере чтения чуть-чуть добавил аккордов, и этого хватило. Близко к интонации поэта получились песни на стихи Геннадия Григорьева. А бывает, что песня выходит совершенно непохожей на авторское чтение — так, например, вышло с текстами Виктора Ширали.

— Много приходится выступать в последнее время?

— Довольно часто. Я уже говорил о программе «Поздние петербуржцы», а есть еще «Три века русской поэзии», «Современники», «Серебряный век», «От ноты "до" до ноты "после"».

От ноты «до» до ноты «после»
есть музыкальный интервал.
Учась ребенком, только взрослым
его размер я осознал

— это четверостишие, столь многозначное для меня, я сам и сочинил (что поделать — влияние поэтов!). Ведь моя биография — это постоянное общение с поэтами, и о каждом своем соавторе я могу рассказывать долго и с удовольствием.
Не так давно выступал в Москве с сольной программой, ездил на Волошинский фестиваль в Крым, на Ландшафтный фестиваль поэзии в Тарту… Сейчас начал сотрудничать с «Петербургконцертом», в ноябре буду выступать в их зале в особняке Кочневой. И, конечно, «Петербургские мосты» — основной поэтический фестиваль для меня, в котором я участвую постоянно. Ведь как бы ты ни выступал успешно на выезде, очень важно, чтобы дома тебя тоже слушали. Особую признательность хочется выразить оргкомитету фестиваля и лично Галине Илюхиной за ее многолетний труд. Есть еще несколько человек, подвижническая деятельность которых помогла мне обрести уверенность в том, что я занят нужным делом: это Евгений Жуков (Фонд поддержки современной поэзии), Юлия Хрисанфова (поэтический салон «Карповка, 28»), Александр Никонов (фестиваль «В контексте классики»), Наталья Некрасова (литературные вечера в выставочном зале «Ротонда» ДК «Ижорский»), Людмила Казарян (Ландшафтный фестиваль в Тарту), Арсен Мирзаев (литературные вечера в «Старой Вене»).

— Вы как-то говорили о том, что не с любой песни можно начинать концерт…

— Первой, как мне кажется, должна быть песня психологически удобная. Вначале публика к тебе привыкает: к голосу, к манере исполнения, к звучанию инструмента… Поэтому должно быть что-то внятное, не требующее особого внимания, ненавязчивое, с простой мелодикой… А уж потом ты зрителя берешь и ведешь дальше, по своим лабиринтам — показываешь свою любимую комнату, какой-то вид из окна, гармонию необычную, которую ты придумал. Но не надо с этого начинать. А заканчивать надо тем, что больше всего запомнится. К сожалению, человеческая память такова, что слушателю запоминается из концерта не более трех песен (из нового концерта, естественно, состоящего не из известных хитов). Я проверял это методом опросов неоднократно. Причем, каждый человек запоминает что-то свое, но, как правило, все равно не больше трех произведений.

— Кстати, я заметила, что в последнее время Вы поменяли гитару на лютню…

— На самом деле, у меня несколько инструментов. Вот этот, например, живет в студии — кленовая гитара, XIX век, австрийская фирма Sid. Она была реконструирована Дмитрием Павловичем — менялись передняя дека на более тонкую. После этого к ней вернулось фантастическое звучание, и в основном я пишу песни в студии под нее. А выступаю уже четвертый год действительно с лютней. Ее также сделал Дмитрий. Борюсь со стереотипами, слишком много людей поют под гитару. Сейчас лютня уже стала неотъемлемой частью моего имиджа.

— В заключение можно поговорить о творческих планах.

— Я лучше скажу о своей мечте (ну может быть мечта у человека?) — мне бы очень хотелось, чтобы поэты писали стихи, рассчитанные на то, что они могут стать песней. Для меня текст первичен, я пытаюсь стихотворение обыграть, аранжировать и спеть. Вот стихи Ольги Бешенковской — это изначально песня, и она очень популярна.

Всяк кулик — свое болото,
Вот и я безмерно чту…
Кони Клодта, кони Клодта
На Аничковом мосту!
Чем вы дальше — тем вы ближе,
Теплокровнее, родней.
Хоть в Берлине и в Париже
Столько вздыбленных коней…
Но сквозь мира позолоту
Проступают на лету
Кони Клодта, кони Клодта
На Аничковом мосту! …

Это песня, и ничего тут не надо выдумывать, клеить, резать, добавлять… Это в идеале.
Главная проблема современной эстрады — отсутствие хороших текстов. Пишите песни, и не только я, но и другие композиторы будут писать к ним музыку, и повысится качество нашей эстрады, и к поэзии вновь вернется популярность.