Слава Лён
Поэт, прозаик, теоретик искусства. Родился 13 декабря 1940 года.
Вице-президент международной Академии Русского Стиха (с 1993). Создатель Школы поэтов-квалитистов (в Московском университете им. Ломоносова, в 1955), Школы вербарта и артбука (в 1958), куратор СМОГа (с 1965), соорганизатор — с Лимоно-
вым — группы поэтов-концептуалистов КОНКРЕТ (с 1967): антология «Свобода есть свобода» (Швейцария, 1973).
Редактор альманаха Neue Russische Literatur, выходившего в Зальцбурге (Австрия) с 1978 года. Автор концепции «Бронзового века русской культуры (1953 — 1989)». Лауреат Далевской премии (Париж, 1985).
Автор 40 книг стихов, 10 романов, 7 трагедий, 28 монографий по экологии природы и экологии культуры.
Автор новой художественной парадигмы Третьего тысячелетия —Ре-Цептуализма.
Вице-президент международной Академии Русского Стиха (с 1993). Создатель Школы поэтов-квалитистов (в Московском университете им. Ломоносова, в 1955), Школы вербарта и артбука (в 1958), куратор СМОГа (с 1965), соорганизатор — с Лимоно-
вым — группы поэтов-концептуалистов КОНКРЕТ (с 1967): антология «Свобода есть свобода» (Швейцария, 1973).
Редактор альманаха Neue Russische Literatur, выходившего в Зальцбурге (Австрия) с 1978 года. Автор концепции «Бронзового века русской культуры (1953 — 1989)». Лауреат Далевской премии (Париж, 1985).
Автор 40 книг стихов, 10 романов, 7 трагедий, 28 монографий по экологии природы и экологии культуры.
Автор новой художественной парадигмы Третьего тысячелетия —Ре-Цептуализма.
ЧУХОНЕЦ В ПРОГУЛКАХ И ЗАГУЛАХ
Виктору Сосноре
ПРОГУЛКА К УСТЬЮ
На берегу пустынных волн,
Где город ерничал и — пал!
Последний бык — наследный вол
Рогами горизонт копал.
Дабы — на вынос и в разлив —
Датируемый не юрой,
Но здравым умыслом
залив
Вставал заведомо горой.
Кемрийской глины синева —
До неба чопорного! — где
И подвизается Нева,
Что не положено воде.
Хотя не мной заведено,
Что небо — твердь, а воздух — сиз,
Но ртачится речное дно
Коленце выкинуть! —
русизм.
…Не верь уму, вода течет
Настырно — в гору — на глазах,
Каким естественный почет
На родине ума — в лесах.
Но в дебрях города,
залив
Бельма,
примыслишь снова — плоск
И финской милостью залив,
И невской благостыней лоск.
Где город ерничал и — пал!
Последний бык — наследный вол
Рогами горизонт копал.
Дабы — на вынос и в разлив —
Датируемый не юрой,
Но здравым умыслом
залив
Вставал заведомо горой.
Кемрийской глины синева —
До неба чопорного! — где
И подвизается Нева,
Что не положено воде.
Хотя не мной заведено,
Что небо — твердь, а воздух — сиз,
Но ртачится речное дно
Коленце выкинуть! —
русизм.
…Не верь уму, вода течет
Настырно — в гору — на глазах,
Каким естественный почет
На родине ума — в лесах.
Но в дебрях города,
залив
Бельма,
примыслишь снова — плоск
И финской милостью залив,
И невской благостыней лоск.
ПРОГУЛКА С ОТЯЖЕЛЕВШЕЙ ОЛЬГОЙ
Какая вертится любовь
На языке!
Пластичным слогом
Владеют звери, птицы,
словом
Из сельских жителей — любой.
Но генетическая вязь
Причудлива и прихотлива
Наощупь,
на меже отлива
И мы куражимся, резвясь.
Багульник пыжится разъять
Заката сплошность, но потуги —
Тщета! —
и потому потухли
И буква ер, и клюква ять.
Мы богохульствуем с тобой
Напропалую, поелику
С крапивой топчем повилику
До воспаления
стопой…
Мы родим жаворонка! — ты
Родишь — я побоку, —
но буду
Радетелем, какие будто
бы съежились до черноты…
Мечтательница босиком!
Вернись на охтинские дымы,
Где толмачи необходимы
И гуси чапают гуськом.
На языке!
Пластичным слогом
Владеют звери, птицы,
словом
Из сельских жителей — любой.
Но генетическая вязь
Причудлива и прихотлива
Наощупь,
на меже отлива
И мы куражимся, резвясь.
Багульник пыжится разъять
Заката сплошность, но потуги —
Тщета! —
и потому потухли
И буква ер, и клюква ять.
Мы богохульствуем с тобой
Напропалую, поелику
С крапивой топчем повилику
До воспаления
стопой…
Мы родим жаворонка! — ты
Родишь — я побоку, —
но буду
Радетелем, какие будто
бы съежились до черноты…
Мечтательница босиком!
Вернись на охтинские дымы,
Где толмачи необходимы
И гуси чапают гуськом.
ЗАГУЛ С ОСНОВАНИЕМ
На масляном изломе кварца,
Где в карты географии везло
Вовсю,
не околпачило коварства
Его великопостничество Зло.
От старовера-леса не получишь
Двора!
С первопрестольной бороздой,
Которая посуше и получше, —
Беда, как и с боярской бородой.
Но пер, имея в голове людское
Благо,
погрязнувший во всех
Грехах против природы,
за доскою
Чертивший людоед и дровосек!
Покуда мельтишили егерями
Записки,
на потешный бал,
Позвякивая в мочках якорями,
Попал новокрещенный Аннибал.
В кунсткамеру слоны, не умещаясь,
Шли бродом, урезонивая бред
Похмелья,
выбивая у мещанства
В новинку — почву,
пробивая брешь
В Европу,
однобокую как рыба,
Убогую впросак и на века
От средиземного корыта
Начётом
до могильного венка!
…Понеже слез не выжали у мела
И торф с болотом проглотил — упрек,
Природа мстила исподволь, умело,
Не по злоб€е,
но чтобы дать урок.
Где в карты географии везло
Вовсю,
не околпачило коварства
Его великопостничество Зло.
От старовера-леса не получишь
Двора!
С первопрестольной бороздой,
Которая посуше и получше, —
Беда, как и с боярской бородой.
Но пер, имея в голове людское
Благо,
погрязнувший во всех
Грехах против природы,
за доскою
Чертивший людоед и дровосек!
Покуда мельтишили егерями
Записки,
на потешный бал,
Позвякивая в мочках якорями,
Попал новокрещенный Аннибал.
В кунсткамеру слоны, не умещаясь,
Шли бродом, урезонивая бред
Похмелья,
выбивая у мещанства
В новинку — почву,
пробивая брешь
В Европу,
однобокую как рыба,
Убогую впросак и на века
От средиземного корыта
Начётом
до могильного венка!
…Понеже слез не выжали у мела
И торф с болотом проглотил — упрек,
Природа мстила исподволь, умело,
Не по злоб€е,
но чтобы дать урок.
ПРОГУЛКА ПО НЕВСКОМУ
Раскланиваюсь, вымышленный сад,
С тобой, где ложь и выложены камнем
Дорожки мысли и могилы,
канем
Куда спустя толику лет назад…
По совести, перечить мудрено! —
Дома стоят как вкопанные — тени
Домов елозят под сурдинку! — тем и
Чинят недоумение одно.
Дома стоят, но улица лежит!
Не прекословлю, будто так и надо,
И обмороку, коли колоннада
Казанского
оброку подлежит.
Непогрешимость липовых стволов.
По ленточке протянутых в затылок
Темно-зеленой зауми бутылок
На несусветной площади стволов.
И дальше,
в перспективе до Иглы —
На глаз, но без ушка — и по причине
Неволи,
улица бежит, но в чине
Садов стоят фасады и углы.
…Гони, душе, какая Вечный Жид,
Гони, собор, умышленную плату,
Гони взашей,
Гони ума палату,
В дугу согни,
покуда побежит!
С тобой, где ложь и выложены камнем
Дорожки мысли и могилы,
канем
Куда спустя толику лет назад…
По совести, перечить мудрено! —
Дома стоят как вкопанные — тени
Домов елозят под сурдинку! — тем и
Чинят недоумение одно.
Дома стоят, но улица лежит!
Не прекословлю, будто так и надо,
И обмороку, коли колоннада
Казанского
оброку подлежит.
Непогрешимость липовых стволов.
По ленточке протянутых в затылок
Темно-зеленой зауми бутылок
На несусветной площади стволов.
И дальше,
в перспективе до Иглы —
На глаз, но без ушка — и по причине
Неволи,
улица бежит, но в чине
Садов стоят фасады и углы.
…Гони, душе, какая Вечный Жид,
Гони, собор, умышленную плату,
Гони взашей,
Гони ума палату,
В дугу согни,
покуда побежит!
ПРОГУЛКА ЗАГОРОД
Поскольку не пристало сосняку
Ходить пешком, то около зимы,
Для межеумка — сказочно,
в снегу
Уплыли пароходами сомы.
По первопутку тронулись, нивесть
Откуда спохватившиеся, псы,
Не допекая совестью невест,
Отпетых в старомодные чепцы.
Понева,
полушалок и, нова,
Рубаха межедворки! —
но, увы,
Наповоду у невода — Нева,
В загоне рукоделье у канвы.
Зашилась деревушка на горе!
Ломились в одиночку закрома!
И ворожила свечка,
нагорев,
На перемычках заднего ума.
И толковали,
Святки напролет,
Предначертанья Духа и души,
Претерпевавших птичий перелет
Через языческие рубежи.
Но чистый воздух, ледяной на зуб,
Лесной, ядрёный, тороватый, —
воз,
Казалось бы, нелепицы — на суд
Глупца —
в одно увязывал и вез.
Ходить пешком, то около зимы,
Для межеумка — сказочно,
в снегу
Уплыли пароходами сомы.
По первопутку тронулись, нивесть
Откуда спохватившиеся, псы,
Не допекая совестью невест,
Отпетых в старомодные чепцы.
Понева,
полушалок и, нова,
Рубаха межедворки! —
но, увы,
Наповоду у невода — Нева,
В загоне рукоделье у канвы.
Зашилась деревушка на горе!
Ломились в одиночку закрома!
И ворожила свечка,
нагорев,
На перемычках заднего ума.
И толковали,
Святки напролет,
Предначертанья Духа и души,
Претерпевавших птичий перелет
Через языческие рубежи.
Но чистый воздух, ледяной на зуб,
Лесной, ядрёный, тороватый, —
воз,
Казалось бы, нелепицы — на суд
Глупца —
в одно увязывал и вез.
ЗАГУЛ В НАВОДНЕНЬЕ 1824 года
Природа равнодушна, потому
Грешна! —
Но плакальщик не волен
По службе пестовать ее и на дому —
Один не воин.
И коллектив, подведомственный в пять
Постромок городничему,
едва ли
Способен повернуть теченье вспять
Реки и — vale!
Addio!
В гидрологическом лотке
Мурыжили нагонное теченье
Столетье! — но в посмертном молотке —
Не утешенье.
Не музыка — рыдание и стук!
И, турбулентность описав поосно,
Утопленницу будет недосуг
Спасти и — поздно!
Хлебнули в приснопамятном году
Воды и горя чохом
горожане,
Когда грозили волны на ходу
И угрожали.
Поэты, современные беде,
Событье на глазах воссоздавали:
Один писал Неву во льду,
в воде —
другой и — vale!
Грешна! —
Но плакальщик не волен
По службе пестовать ее и на дому —
Один не воин.
И коллектив, подведомственный в пять
Постромок городничему,
едва ли
Способен повернуть теченье вспять
Реки и — vale!
Addio!
В гидрологическом лотке
Мурыжили нагонное теченье
Столетье! — но в посмертном молотке —
Не утешенье.
Не музыка — рыдание и стук!
И, турбулентность описав поосно,
Утопленницу будет недосуг
Спасти и — поздно!
Хлебнули в приснопамятном году
Воды и горя чохом
горожане,
Когда грозили волны на ходу
И угрожали.
Поэты, современные беде,
Событье на глазах воссоздавали:
Один писал Неву во льду,
в воде —
другой и — vale!
ПРОГУЛКА ВДОЛЬ ПОЭМЫ
По мостовой, по плитам — по судьбе! —
По дну реки, по дню и по две
Недели, наудачу —
подвиг —
Влачить тяжелый город на себе.
То желтый, то малиновый, опричь
Того — линованный, омытый
Слезами в наводненье,
мытарь —
По самой из послевоенных притч.
Из рапакиви, дуба, кирпича,
Костей —
всухую, на цементе,
На шпонках, на крови! — по смете,
Подбитой скандачка и сгоряча.
Махину архитекторовых дум
Влачу —
какой-нибудь Исаакий,
Болото попирая, всякий
Из тугодума вышибает ум!
Согбенно, на закрошках — поделом! —
Подмышкой, на плечах и — реже —
В уме
влачу разбой и скрежет,
И бой кирпичный, и металлолом.
Влачу существованье тени! —
лай
Ночной покамест над пустыней
Стоит, раскипетясь, и стынет,
Где Синий мост и Первый Николай…
Поэма, тяжелея на глазах,
Настырно — неуклюжа и громоздка! —
Как самый город — гнет свое,
до мозга костей
чужая Духу…
По дну реки, по дню и по две
Недели, наудачу —
подвиг —
Влачить тяжелый город на себе.
То желтый, то малиновый, опричь
Того — линованный, омытый
Слезами в наводненье,
мытарь —
По самой из послевоенных притч.
Из рапакиви, дуба, кирпича,
Костей —
всухую, на цементе,
На шпонках, на крови! — по смете,
Подбитой скандачка и сгоряча.
Махину архитекторовых дум
Влачу —
какой-нибудь Исаакий,
Болото попирая, всякий
Из тугодума вышибает ум!
Согбенно, на закрошках — поделом! —
Подмышкой, на плечах и — реже —
В уме
влачу разбой и скрежет,
И бой кирпичный, и металлолом.
Влачу существованье тени! —
лай
Ночной покамест над пустыней
Стоит, раскипетясь, и стынет,
Где Синий мост и Первый Николай…
Поэма, тяжелея на глазах,
Настырно — неуклюжа и громоздка! —
Как самый город — гнет свое,
до мозга костей
чужая Духу…
ПРОГУЛКА С ПЕСЕНКОЙ
На Выборгской капустница в тоске!
Не следствие мутации в соске родительницы —
Крыльев чернота,
Но железнодорожная черта.
О, мир детерминирован!
Ежу понятно,
коли внятно опишу удушье
и в предложном падеже
напомню о винительной душе.
Почту за счастье чтить, но не читать,
Указы о порубках — не чета
Убогой роще бойкие дома
Начетом,
напоруки,
до ума.
Кирпич на камень,
Камень на кирпич. —
Никто не умер!
Крыши черепич —
Ной не увидел памятный сморчок,
За упокой которого
сверчок
пропел за печкой и навек пропал.
И — Бог с ней, с печкой!
По тычинкам шпал
Идет весна за летом, но сама
Наступит осень, а потом — зима.
В морозы пассажиры горячи
И железнодорожные грачи,
Уставшие крылами помавать,
Оставшиеся зиму зимовать.
Не следствие мутации в соске родительницы —
Крыльев чернота,
Но железнодорожная черта.
О, мир детерминирован!
Ежу понятно,
коли внятно опишу удушье
и в предложном падеже
напомню о винительной душе.
Почту за счастье чтить, но не читать,
Указы о порубках — не чета
Убогой роще бойкие дома
Начетом,
напоруки,
до ума.
Кирпич на камень,
Камень на кирпич. —
Никто не умер!
Крыши черепич —
Ной не увидел памятный сморчок,
За упокой которого
сверчок
пропел за печкой и навек пропал.
И — Бог с ней, с печкой!
По тычинкам шпал
Идет весна за летом, но сама
Наступит осень, а потом — зима.
В морозы пассажиры горячи
И железнодорожные грачи,
Уставшие крылами помавать,
Оставшиеся зиму зимовать.
ЗАГУЛ В ОДИНОЧКУ
Я пью за то из одиночеств,
Из иночеств в мирской судьбе,
Где ни имен уже, ни отчеств! —
За одиночество в толпе.
Предмет слепого поклоненья —
По капле несмертельный яд
Глотать в тоске,
пока поленья
В камине пушками палят.
Заметно тяжелеют перстни
Пока,
вина темней слова
такие — лядвии и перси,
сякие — лоно и молва!
Любовь не в счет. Она по сути
Эгоистична.
Видит Бог,
Вино отравлено в сосуде,
Вина забыта назубок…
Толпа вошла,
Толпа вломилась,
имея умыслом — забыть
свободный вечер,
сдать на милость
бедлама — дом,
и — стыд забыть!
По делу,
наобум,
с вокзала,
Со службы,
из тюрьмы — сюда,
Где — «он сказал», «она сказала»,
И так — до Страшного Суда…
Один! — но в том и незадача,
Что одиночество кляня,
Ищу его, с толпой судача,
В любви,
в несчастьи,
у огня…
Я горько пью, и запах серы
Съедает водка, из окна —
Великий шум.
Все кошки серы,
И флаг из серого сукна.
Кому пенять?
Где притулиться?
Молить кого?
На чье крыльцо
ступить?
И — как, полустолица,
СПАСТИ НЕ ГОЛОВУ —
ЛИЦО!
Из иночеств в мирской судьбе,
Где ни имен уже, ни отчеств! —
За одиночество в толпе.
Предмет слепого поклоненья —
По капле несмертельный яд
Глотать в тоске,
пока поленья
В камине пушками палят.
Заметно тяжелеют перстни
Пока,
вина темней слова
такие — лядвии и перси,
сякие — лоно и молва!
Любовь не в счет. Она по сути
Эгоистична.
Видит Бог,
Вино отравлено в сосуде,
Вина забыта назубок…
Толпа вошла,
Толпа вломилась,
имея умыслом — забыть
свободный вечер,
сдать на милость
бедлама — дом,
и — стыд забыть!
По делу,
наобум,
с вокзала,
Со службы,
из тюрьмы — сюда,
Где — «он сказал», «она сказала»,
И так — до Страшного Суда…
Один! — но в том и незадача,
Что одиночество кляня,
Ищу его, с толпой судача,
В любви,
в несчастьи,
у огня…
Я горько пью, и запах серы
Съедает водка, из окна —
Великий шум.
Все кошки серы,
И флаг из серого сукна.
Кому пенять?
Где притулиться?
Молить кого?
На чье крыльцо
ступить?
И — как, полустолица,
СПАСТИ НЕ ГОЛОВУ —
ЛИЦО!