Поэты Санкт-Петербурга
Владимир ШЕМШУЧЕНКО
Поэт. Родился в 1956 году в Караганде. Получил образование в Киевском политехническом, Норильском индустриальном и Московском литературном институтах. Член Союза писателей России, член Союза писателей Казахстана. Кавалер ордена Святого благоверного князя Александра Невского «За заслуги и большой личный вклад в развитие и укрепление государства Российского». Лауреат многочисленных премий. Награжден Почетной грамотой Союза журналистов РФ «За большой вклад в развитие российской журналистики», а также Почетными грамотами СП России и Главы Луганской народной республики И. Плотницкого. Награжден медалями Фёдора Тютчева «Звезда России» и Василия Шукшина. Участник двенадцати антологий поэзии. Автор пятнадцати книг стихов. В течение 12 лет является главным редактором международного литературно-художественного журнала «Всерусскiй соборъ» и общественно-политической газеты «Небесный всадник». Собственный корреспондент «Литературной газеты». Указом Президента РФ В. В. Путина № 288 от 27.06.2017 г. за заслуги в области культуры и искусства, просвещения, гуманитарных наук, литературы и создание высокохудожественных образов Шемшученко Владимир Иванович награжден медалью Пушкина.
Поэт. Родился в 1956 году в Караганде. Получил образование в Киевском политехническом, Норильском индустриальном и Московском литературном институтах. Член Союза писателей России, член Союза писателей Казахстана. Кавалер ордена Святого благоверного князя Александра Невского «За заслуги и большой личный вклад в развитие и укрепление государства Российского». Лауреат многочисленных премий. Награжден Почетной грамотой Союза журналистов РФ «За большой вклад в развитие российской журналистики», а также Почетными грамотами СП России и Главы Луганской народной республики И. Плотницкого. Награжден медалями Фёдора Тютчева «Звезда России» и Василия Шукшина. Участник двенадцати антологий поэзии. Автор пятнадцати книг стихов. В течение 12 лет является главным редактором международного литературно-художественного журнала «Всерусскiй соборъ» и общественно-политической газеты «Небесный всадник». Собственный корреспондент «Литературной газеты». Указом Президента РФ В. В. Путина № 288 от 27.06.2017 г. за заслуги в области культуры и искусства, просвещения, гуманитарных наук, литературы и создание высокохудожественных образов Шемшученко Владимир Иванович награжден медалью Пушкина.
В НАШИХ КРАЯХ
* * *
* * *
Позарастала жизнь разрыв-травой.
Мы в простоте сказать не можем слова.
Ушел, не нарушая наш покой,
Безвестный гений, не нашедший крова.
Как в ржавых механизмах шестеренки,
Скрипят стихи — поэзия мертва.
Мы днем и ночью пишем «похоронки»
На без вести пропавшие слова.
Мы в простоте сказать не можем слова.
Ушел, не нарушая наш покой,
Безвестный гений, не нашедший крова.
Как в ржавых механизмах шестеренки,
Скрипят стихи — поэзия мертва.
Мы днем и ночью пишем «похоронки»
На без вести пропавшие слова.
НАВОДНЕНИЕ
Перестарались служители зияющей пустоты
И рассердили ветер... Мне ли о том жалеть!
Теперь, сказавшись больными, дрожат, поджимая хвосты —
В наших краях от усердия немудрено заболеть.
Рядом с рекламной тумбой, ободранной догола,
Ходят серые волны с льдинами наперевес.
Если по недомыслию выйдешь из-за угла,
На шею электропровод тебе намотает бес.
Самое время мысли в строй загонять пером,
Или сливать в санузел постмодернистский бред,
Чтоб из двора-колодца, как пустое ведро,
Черный квадрат подняли — на смех! — а не на свет.
И все-таки жаль плутишек, ну тех с де Пари Нотр-Дам —
Их теперь, оглашенных, затопчет любая тень,
И смоет большая вода с камней Великого города...
Я бы их спас, конечно, да что-то сегодня лень.
И рассердили ветер... Мне ли о том жалеть!
Теперь, сказавшись больными, дрожат, поджимая хвосты —
В наших краях от усердия немудрено заболеть.
Рядом с рекламной тумбой, ободранной догола,
Ходят серые волны с льдинами наперевес.
Если по недомыслию выйдешь из-за угла,
На шею электропровод тебе намотает бес.
Самое время мысли в строй загонять пером,
Или сливать в санузел постмодернистский бред,
Чтоб из двора-колодца, как пустое ведро,
Черный квадрат подняли — на смех! — а не на свет.
И все-таки жаль плутишек, ну тех с де Пари Нотр-Дам —
Их теперь, оглашенных, затопчет любая тень,
И смоет большая вода с камней Великого города...
Я бы их спас, конечно, да что-то сегодня лень.
РЕВОЛЮЦИЯ
Тише рыбьего дыханья,
Легче трепета ресниц —
Скорой смерти ожиданье
Сходит с блоковских страниц…
А вокруг все лица, лица
С волосами до земли,
Журавлиные синицы
И синичьи журавли,
На златом крыльце сидели —
(Здесь зачеркнуто…) Гляди
На бушлаты и шинели!
Хлеба дайте! Проходи!
Робы, блузы, платья, спины,
Маски, кепки, колпаки,
Свечи, фонари, лучины,
Проститутки, кабаки…
Кто поет, кто матерится —
Власть издохла! Вот те на!
Тут — шампанское искрится,
Там — штыки и стремена…
Карнавал! Гуляй, людишки!
День последний! Судный день!
Ничего теперь не слишком!
Никому сейчас не лень!
Отойти! Остановиться!
Руки разбросать! Не тронь!
Вера — счастье несчастливцев —
Всех в огонь!
Легче трепета ресниц —
Скорой смерти ожиданье
Сходит с блоковских страниц…
А вокруг все лица, лица
С волосами до земли,
Журавлиные синицы
И синичьи журавли,
На златом крыльце сидели —
(Здесь зачеркнуто…) Гляди
На бушлаты и шинели!
Хлеба дайте! Проходи!
Робы, блузы, платья, спины,
Маски, кепки, колпаки,
Свечи, фонари, лучины,
Проститутки, кабаки…
Кто поет, кто матерится —
Власть издохла! Вот те на!
Тут — шампанское искрится,
Там — штыки и стремена…
Карнавал! Гуляй, людишки!
День последний! Судный день!
Ничего теперь не слишком!
Никому сейчас не лень!
Отойти! Остановиться!
Руки разбросать! Не тронь!
Вера — счастье несчастливцев —
Всех в огонь!
ПОЛИНА
3 апреля 2017 года был совершен террористический акт
в Петербургском метрополитене.
в Петербургском метрополитене.
Не жар-птица в Неву уронила перо,
Не сошла на прохожих небесная манна —
В Петербурге у нас подорвали метро.
Рана!
Телефон, как змея… Он ужалить готов…
Сердце лопнет сейчас от малейшего звука…
Позвони! Хоть дыханье услышу без слов.
Мука!
Пальцы, как не мои… Длинный, длинный гудок…
Вечность тянет свое в исполнении сольном…
Никогда еще не был я так одинок.
Больно!
Телевизор безжалостно ходит по мне,
Тычет в душу, в глаза — крики, слезы и стоны.
А в ушах, как стеклом по железу, лишь — «…вне
Зоны…»
Не сошла на прохожих небесная манна —
В Петербурге у нас подорвали метро.
Рана!
Телефон, как змея… Он ужалить готов…
Сердце лопнет сейчас от малейшего звука…
Позвони! Хоть дыханье услышу без слов.
Мука!
Пальцы, как не мои… Длинный, длинный гудок…
Вечность тянет свое в исполнении сольном…
Никогда еще не был я так одинок.
Больно!
Телевизор безжалостно ходит по мне,
Тычет в душу, в глаза — крики, слезы и стоны.
А в ушах, как стеклом по железу, лишь — «…вне
Зоны…»
* * *
Я просыпаюсь. Мой костер погас.
Лишь уголек в золе едва мерцает.
Звезда, сгорая в небе, созерцает
Меня и этот мир в последний раз.
Трава в росе. Выходит из тумана
Осина и чуть слышно шелестит.
Повремени… Прошу… Еще так рано...
Еще дорожка лунная блестит.
Еще волна песок не разбудила,
И чайка не расправила крыло,
И тайну мне ромашка не открыла,
И воду не тревожило весло.
Еще чуть-чуть… Настраивают скрипки
Кузнечики… К травиночке-струне
Прильнула нотка маленькой улитки…
А я ее не слышу в тишине.
Еще мгновенье… И среди ветвей
Защелкает, раскатится, зальется,
Вступая из-за такта, соловей,
За ним другой… И рассмеется солнце!
О, утро, несравненный музыкант!
Как можешь ты рождать такие звуки!
В отчаянье заламываю руки…
Вот мне бы на секунду твой талант!
Лишь уголек в золе едва мерцает.
Звезда, сгорая в небе, созерцает
Меня и этот мир в последний раз.
Трава в росе. Выходит из тумана
Осина и чуть слышно шелестит.
Повремени… Прошу… Еще так рано...
Еще дорожка лунная блестит.
Еще волна песок не разбудила,
И чайка не расправила крыло,
И тайну мне ромашка не открыла,
И воду не тревожило весло.
Еще чуть-чуть… Настраивают скрипки
Кузнечики… К травиночке-струне
Прильнула нотка маленькой улитки…
А я ее не слышу в тишине.
Еще мгновенье… И среди ветвей
Защелкает, раскатится, зальется,
Вступая из-за такта, соловей,
За ним другой… И рассмеется солнце!
О, утро, несравненный музыкант!
Как можешь ты рождать такие звуки!
В отчаянье заламываю руки…
Вот мне бы на секунду твой талант!
РЕЧКА
Осязаемо, грубо, зримо,
Разбивая в щепу стволы,
Мимо скал, поселений мимо,
Завязав ручейки в узлы,
Раня пальцы о край небосвода —
(Зачерпни — обожжешь лицо!),
Сквозь закаты и сквозь восходы,
Свозь сознанье — в конце концов! —
Как с мальчишкой со мной играя —
(Вся полет — боль ее легка!),
Ускользает, смеясь, босая —
Неслучившаяся строка…
Разбивая в щепу стволы,
Мимо скал, поселений мимо,
Завязав ручейки в узлы,
Раня пальцы о край небосвода —
(Зачерпни — обожжешь лицо!),
Сквозь закаты и сквозь восходы,
Свозь сознанье — в конце концов! —
Как с мальчишкой со мной играя —
(Вся полет — боль ее легка!),
Ускользает, смеясь, босая —
Неслучившаяся строка…
РУСАЛКА
Расскажи мне о море, расскажи о балтийских штормах,
О янтарной сосне, догорающей в топке заката,
О кочующих дюнах на острове Сааремаа,
О любви, что, как чайка, свободна, легка и крылата.
Разбуди, зацелуй, уведи за собой по волнам
В неразгаданный мир, где туманы ложатся под ноги,
Где о черные камни когда-то разбилась луна,
Где согласно легендам живут белокурые боги.
Расскажи, расскажи о грустинках в углах твоих губ —
Я их видел однажды, когда ты играла с волною…
Надвигается шторм… Ветер северный весел и груб…
Обнимает тебя и хохочет вовсю надо мною!
О янтарной сосне, догорающей в топке заката,
О кочующих дюнах на острове Сааремаа,
О любви, что, как чайка, свободна, легка и крылата.
Разбуди, зацелуй, уведи за собой по волнам
В неразгаданный мир, где туманы ложатся под ноги,
Где о черные камни когда-то разбилась луна,
Где согласно легендам живут белокурые боги.
Расскажи, расскажи о грустинках в углах твоих губ —
Я их видел однажды, когда ты играла с волною…
Надвигается шторм… Ветер северный весел и груб…
Обнимает тебя и хохочет вовсю надо мною!
ПОЭЗИЯ
Когда идешь по краю ледника —
По грани, по излому тьмы и света,
И видишь, как рождается река,
Решись на шаг и сделайся поэтом.
И — вдребезги! И вот она — бери!
Она живет в цветке рододендрона,
Она — артериальной крови ритм,
Она вне человечьего закона.
Она растет из сердца валуна
Под первыми весенними лучами,
Она нежна, как полная луна,
Из-за нее моря не спят ночами.
Возьми — она прожжет тебе ладонь
И обернется шумом водопада.
Она тебя ужалит — только тронь!
И ты умрешь, но умирать не надо.
Ты сможешь, ты сумеешь — делай шаг,
Один короткий шаг… Какая мука!
И заново научишься дышать
И чувствовать губами привкус звука.
По грани, по излому тьмы и света,
И видишь, как рождается река,
Решись на шаг и сделайся поэтом.
И — вдребезги! И вот она — бери!
Она живет в цветке рододендрона,
Она — артериальной крови ритм,
Она вне человечьего закона.
Она растет из сердца валуна
Под первыми весенними лучами,
Она нежна, как полная луна,
Из-за нее моря не спят ночами.
Возьми — она прожжет тебе ладонь
И обернется шумом водопада.
Она тебя ужалит — только тронь!
И ты умрешь, но умирать не надо.
Ты сможешь, ты сумеешь — делай шаг,
Один короткий шаг… Какая мука!
И заново научишься дышать
И чувствовать губами привкус звука.
* * *
Художник поставит мольберт
И краски разложит, и кисти,
А я — двадцать пять сигарет —
И с ветки сорвавшийся листик.
Мы будем сидеть vis-a-vis,
Пока не опустится темень.
И ради надмирной любви
Пространство раздвинем и время.
Мы будем глядеть в никуда
И думать о чем-то неважном:
Сквозь нас проплывут господа
В пролетках и экипажах —
Улыбки сиятельных дам,
Смешки, шепотки одобренья,
Последним проедет жандарм,
Обдав нас потоком презренья.
А ночью в дрянном кабаке,
Где слухи роятся, как мухи,
Он — в красках, я — в рваной строке —
Хлебнем модернистской сивухи,
Забудем, что есть тормоза,
Сдавая на зрелость экзамен,
И многое сможем сказать
Незрячими злыми глазами.
И к нам из забытых времен,
Из морока рвани и пьяни
Подсядут: художник Вийон
И первый поэт Модильяни…
И краски разложит, и кисти,
А я — двадцать пять сигарет —
И с ветки сорвавшийся листик.
Мы будем сидеть vis-a-vis,
Пока не опустится темень.
И ради надмирной любви
Пространство раздвинем и время.
Мы будем глядеть в никуда
И думать о чем-то неважном:
Сквозь нас проплывут господа
В пролетках и экипажах —
Улыбки сиятельных дам,
Смешки, шепотки одобренья,
Последним проедет жандарм,
Обдав нас потоком презренья.
А ночью в дрянном кабаке,
Где слухи роятся, как мухи,
Он — в красках, я — в рваной строке —
Хлебнем модернистской сивухи,
Забудем, что есть тормоза,
Сдавая на зрелость экзамен,
И многое сможем сказать
Незрячими злыми глазами.
И к нам из забытых времен,
Из морока рвани и пьяни
Подсядут: художник Вийон
И первый поэт Модильяни…
МЛЕЧНЫЙ ПУТЬ
Остывают страны, народы
И красивые города.
Я плыву и гляжу на воду,
Потому что она — вода.
А она и саднит, и тянет,
Словно соки земные луна…
Жду, когда она жить устанет
Или выпьет меня до дна.
Я плыву, как вселенский мусор…
На другом берегу реки,
Наглотавшись словесного гнуса,
Чахнут звездочки-паучки.
Из какого я рода-племени?
Кто забросил меня сюда?
Скоро я проплыву мимо времени,
Опрокинутого в никогда…
И красивые города.
Я плыву и гляжу на воду,
Потому что она — вода.
А она и саднит, и тянет,
Словно соки земные луна…
Жду, когда она жить устанет
Или выпьет меня до дна.
Я плыву, как вселенский мусор…
На другом берегу реки,
Наглотавшись словесного гнуса,
Чахнут звездочки-паучки.
Из какого я рода-племени?
Кто забросил меня сюда?
Скоро я проплыву мимо времени,
Опрокинутого в никогда…
* * *
Ветер замел под ковер облетевшей листвы
Милые глупости и разговоры о лете.
Перелиставший Сервантеса северный ветер
Жестью на крыше грохочет… Ах, если бы вы
Или другой кто-нибудь на веселой планете
Вместе со мной расплескал по страницам печаль.
Впрочем, о чем я? Никто за меня не в ответе —
Сею любовь — собираю дамасскую сталь.
Некто однажды сказал мне: «Иди, дождь с тобою…»
(Был он, признаюсь, смешон и довольно нелеп.)
Даже писал мне невнятное что-то из Трои
И, наконец, замолчал, потому что ослеп.
Чертово время! Бегу, как собака по следу,
За показавшими гонор и прыть в человечьих бегах.
Если сегодня же ночью я Трою спасать не уеду,
То на рассвете в «испанских» проснусь сапогах.
Милые глупости и разговоры о лете.
Перелиставший Сервантеса северный ветер
Жестью на крыше грохочет… Ах, если бы вы
Или другой кто-нибудь на веселой планете
Вместе со мной расплескал по страницам печаль.
Впрочем, о чем я? Никто за меня не в ответе —
Сею любовь — собираю дамасскую сталь.
Некто однажды сказал мне: «Иди, дождь с тобою…»
(Был он, признаюсь, смешон и довольно нелеп.)
Даже писал мне невнятное что-то из Трои
И, наконец, замолчал, потому что ослеп.
Чертово время! Бегу, как собака по следу,
За показавшими гонор и прыть в человечьих бегах.
Если сегодня же ночью я Трою спасать не уеду,
То на рассвете в «испанских» проснусь сапогах.
ВАСИЛЬЕВСКИЙ ОСТРОВ
Птицы у нас — синие,
И паруса — алые.
Улицы наши — линии —
Прежде были каналами.
Нас на волнах качает.
С нами играют ветры.
Мы закаты встречаем
И провожаем рассветы.
Всякой твари — по паре.
Лица у нас — любые.
Утром глаза — карие,
Вечером — голубые.
Мы здесь — особой пробы,
Мы на простор выйдем,
Если мостов скобы
Из берегов выбьем.
Здравствуй, косой дождик,
Здравствуй, мокрое лето!
Каждый из нас — художник.
Всякий — с душой поэта.
И паруса — алые.
Улицы наши — линии —
Прежде были каналами.
Нас на волнах качает.
С нами играют ветры.
Мы закаты встречаем
И провожаем рассветы.
Всякой твари — по паре.
Лица у нас — любые.
Утром глаза — карие,
Вечером — голубые.
Мы здесь — особой пробы,
Мы на простор выйдем,
Если мостов скобы
Из берегов выбьем.
Здравствуй, косой дождик,
Здравствуй, мокрое лето!
Каждый из нас — художник.
Всякий — с душой поэта.
* * *
Был я молод, горяч, жаждал денег и славы,
И сбивался с пути, и блуждал в темноте,
Ушибался о правых, влюблялся в не правых,
А Христос за меня умирал на кресте.
Боже правый, прости и помилуй невежду,
Помянувшего всуе терпенье твое!
Износил я до дыр душу, словно одежду,
Но зато в ней предутренний ветер поет.
И чего мне желать, если есть все, что надо:
Света лучик, цветной абажур над столом
И любимая рыжая женщина рядом,
И веселый галчонок с подбитым крылом.
Да, едва не забыл — есть ранимое что-то…
(Вслух об этом нельзя — можно словом спугнуть.)
… Отложи карандаш, не закончив работу,
И по небу уйди от себя отдохнуть.
И сбивался с пути, и блуждал в темноте,
Ушибался о правых, влюблялся в не правых,
А Христос за меня умирал на кресте.
Боже правый, прости и помилуй невежду,
Помянувшего всуе терпенье твое!
Износил я до дыр душу, словно одежду,
Но зато в ней предутренний ветер поет.
И чего мне желать, если есть все, что надо:
Света лучик, цветной абажур над столом
И любимая рыжая женщина рядом,
И веселый галчонок с подбитым крылом.
Да, едва не забыл — есть ранимое что-то…
(Вслух об этом нельзя — можно словом спугнуть.)
… Отложи карандаш, не закончив работу,
И по небу уйди от себя отдохнуть.
ВСЕВОЛОЖСК
В Петербурге весна! А за городом синяя вьюга
Вдоль железной дороги припудрила мусор и хлам.
Словно в море киты, электрички находят друг друга,
Чтобы вновь разойтись по своим неотложным делам.
Дремлет мой городок, чуть примяв снеговую перину,
Памятуя о том, что цыган уже шубу продал.
За окошком коты разорались и выгнули спины…
Сон куда-то ушел, да и снег моросить перестал.
Предвкушаю балет на поставленной летней резине…
По прогнозам — не день, а жестянщика месяц грядет.
Телевизор пугает дырой в продуктовой корзине.
В Петербурге весна! А у нас — снег, апрель, гололед.
Вот такие дела… Хоть хихикай, хоть плачься в жилетку —
(Видно все же старею — разнылся, как ветер в трубе).
Значит, время пришло позабавиться русской рулеткой —
Прогреваю мотор. Выезжаю навстречу судьбе…
Вдоль железной дороги припудрила мусор и хлам.
Словно в море киты, электрички находят друг друга,
Чтобы вновь разойтись по своим неотложным делам.
Дремлет мой городок, чуть примяв снеговую перину,
Памятуя о том, что цыган уже шубу продал.
За окошком коты разорались и выгнули спины…
Сон куда-то ушел, да и снег моросить перестал.
Предвкушаю балет на поставленной летней резине…
По прогнозам — не день, а жестянщика месяц грядет.
Телевизор пугает дырой в продуктовой корзине.
В Петербурге весна! А у нас — снег, апрель, гололед.
Вот такие дела… Хоть хихикай, хоть плачься в жилетку —
(Видно все же старею — разнылся, как ветер в трубе).
Значит, время пришло позабавиться русской рулеткой —
Прогреваю мотор. Выезжаю навстречу судьбе…
* * *
Ноябрь совсем одекабрел —
В Неву вморозил сухогрузы.
Сменив колготки на рейтузы,
По набережным бродят музы
С щеками белыми, как мел.
Дрожат бетонные быки,
Скрипят мосты под гнетом снега.
Поземка в поисках ночлега
Берет преграды без разбега
И обживает чердаки.
И некого задеть плечом,
И провода звенят на Невском.
А вдалеке за перелеском
Морозец — с щелканьем и треском! —
Звезду целует горячо.
Визжит сквозняк, прижатый дверью —
Бомжей выводят из метро —
На лицах тает серебро,
Добро рифмуется с зеро…
И крикнуть хочется: «Не верю!»
В Неву вморозил сухогрузы.
Сменив колготки на рейтузы,
По набережным бродят музы
С щеками белыми, как мел.
Дрожат бетонные быки,
Скрипят мосты под гнетом снега.
Поземка в поисках ночлега
Берет преграды без разбега
И обживает чердаки.
И некого задеть плечом,
И провода звенят на Невском.
А вдалеке за перелеском
Морозец — с щелканьем и треском! —
Звезду целует горячо.
Визжит сквозняк, прижатый дверью —
Бомжей выводят из метро —
На лицах тает серебро,
Добро рифмуется с зеро…
И крикнуть хочется: «Не верю!»