ЗИНЗИВЕР № 4 (108), 2018

Проза


Екатерина БЛЫНСКАЯ
Прозаик, поэт, Родилась и живет в Москве. Автор многих публикаций. Член Союза писателей ХХI века.



ПТИЦЕЛОВЫ
Повесть

(Окончание. Начало в № 3/2018)



*  *  *

К рассвету, поднявшийся ветер утих, разогнав облака. Снова солнце безжалостно плавило снег и лед на реке.
С утра в тайник Игорь поймал самку юлы.
Кузя, заливаясь трелями из барашка, привлек пеструшку. Игорь посадил самочку в соседний «барашек» и привесил к кусту боярышника рядом с Кузей.
Восторженный Максим явился к утру, где-то переночевав. Витёк снова спал. Подходил полдень, и Игорь, умывшись из лесной лужи, разложил костерок, чтобы сварить кашу. Он не смог спать. Не сомкнул глаз. Успехи Кузи заставили его сидеть в кусте четыре часа с новыми надеждами. В полдень попался самец, больше Кузи. Сердце Игоря так и стучало в висках, когда он выпутывал жаворонка из сети.
— Ох, уж это потепление… Ну, хоть бы еще пару дней, пару… — шептал Игорь, кормя пойманных птиц и стараясь не разбудить Витька, раскинувшегося в салоне на спальном мешке.
— Как будто один на свете, а? Остальным спать не надо, а? Развалился… Шел бы в палатку и спал там, — Максим недовольно толкал Витька его локтями.
«Вот был бы я молодым, — думал Игорь, — я бы не упустил эту Сашу. Сейчас она еще мелкая, наивная какая-то… Сделал бы по-своему, воспитал бы ее… Была бы мне подруга. А может быть, женился бы на ней. Пошли бы дети. Сидела бы она с детьми, ждала меня дома…»
Мысли Игоря прервал оклик.
— Эй, птичники! — Зелёнка сбегала по холмику к стоянке, помахивая чем-то непонятным, желто-бурым.
Игорь отвернулся и позвал из машины Витька. Тот быстро обулся и выскочил, застегивая молнию на олимпийке.
— А чего ты меня растолкал, дядь Гош? — недовольно сказал Витёк, нахмурив пушистые рыжие брови над мутными глазами. — Это Максима надо будить. Эй, Максим… Максим!
— Чего тебе?! — отозвалось из машины.
— Твоя поебешка прибежала.
— Чего она с утра-то! — Максим вскочил, поправил рукой редкую паклю волос на затылке и, сморканув в траву, вышел из-за машины гоголем.
— Людмилка! — пропел он. — Моя Милка как копилка, а твоя — как пузырек! Все девчата по ребенку, моя  — сразу четырех!
Игорь скривился, закрыл банку с кормом и пошел навстречу Зелёнке.
— Хорошее утро… первый час… — сказал он.
Та катила с пригорка, улыбаясь. Несколько прыщей на ее маленьком лбу были намазаны белой цинковой мазью, волосы торчали в разные стороны, видно, она еще с утра не успела причесаться. Но смешливые глаза смотрели добродушно и пьяно. Короткая юбка, напяленная поверх зашитых белой ниткой на коленках леггинсов, смотрелась на ней как на корове седло.
Руки Зелёнки были по локти в крови, она весело размахивала распотрошенной уткой.
— Во живете, ребят! Спите, что ли? А я вам дичь принесла.
Игорь нахмурился.
Зелёнка подошла к костру и протянула Игорю утку.
— Вот, берите. Только выпотрошила.
— Ты что, утей держишь? — спросил Витёк, подходя.
— Это не моя. Один чувак дал.
— Как это «дал»? — переспросил Игорь. — Просто так?
— Ну, это… если честно, то я его загнала к себе во двор и убила.
Подошедший Максим хлопнул себя по ляжкам:
— О! Есть женщины в русских селеньях! Их бабами нежно зовут! Слона на скаку остановят! И хобот ему оторвут!
Витёк засмеялся.
— Этот утак сам на смерть напросился, — виновато сказала Зелёнка и протянула тушку Игорю. — Опали только. И вари.
Игорь вздохнул.
— Черти чего у вас тут происходит.
— А Юлиандр где? — спросил Витька, перестав улыбаться.
— Спит, наверное. Или с братом сидит. Ее отец, бывает, запирает с мелким братом, когда она на ночь не приходит.
Игорь откашлялся:
— А Саша-то… домой дошла вчера?
— Да хер же ее знает! — засмеялась Зелёнка. — Дайте похмелиться, а?— и она подмигнула Максиму.
Максим скромно потупился, мотнул головой и побежал в машину за водкой.
— Как погуляли? — спросил Игорь. — Там, дальше, разлив. Я волновался, чтоб вы не провалились в воду. Темно было.
— Да я тут все знаю, — ответила Зелёнка и скинула пряди волос со лба движением головы в бок, — Вить, притащи воды, а? Я руки помою. Так спешила, чтобы вам теплого принести…
— Больше не носи нам. Ни теплых, ни холодных. А то пойдет молва, что мы крадем уток, баранов и вообще… неприятно.
Игорь положил утака на пень и стал разрубать тушку на куски.
— Приходите к нам Паску отмечать. Сегодня же Паска.
— А ты где живешь? А Юлиандр будет? — спросил Витёк.
— На секторе спросите, если не найдете, а дом мой с железной крышей.ю и поперед двора стоит «газон» отцовский. Без колес.



*  *  *

Зелёнка топталась возле костра часа три, пока всем не надоела и, поев каши, ушла с Витьком.
Витёк вернулся уже к вечеру, когда стало смеркаться. Максим успел наловить рыбы. Игорь сидел на своем обычном месте около костра и слушал сумерки.
Далекий свист в лесу, одиночные россыпи по берегу, стук дятла в прибрежных дубках постепенно утихали. Снова тишина, пора отдыха после всеобщего весеннего возбуждения всего сущего, всего живого, наступала со всех сторон, покрывая своим ватным одеялом.
Игорь ненавидел тишину, но сейчас он больше всего желал ее после разговоров Максима про его приключение на кладбище с Зелёнкой.
— Может, в Москву ее заберешь? — спросил Игорь с усмешкой.— Может, она борщи варить умеет?
— По ходу она ни хрена не умеет, — обиделся Максим, — Но станок хороший.
Витёк пришел радостный.
— Это, короче… я вещи свои возьму… я буду у Зелёнки ночевать, с Юлькой. А завтра с утра приду.
— Эээ… да придешь ли ты к рассвету? А как же охота?
— Я уже шесть штук поймал. Мне хватит.
— Ну, гляди сам.
— Да тесно мне в машине спать. А там кровать у них на веранде стоит.
— Так что, ты нас покидаешь? — захныкал Максим.— Как же так? Мы же без тебя пропадем!
Витёк сдвинул брови:
— Да, блин. Чего вы… чего вы ерничаете. Я, может, влюбился.
Игорь хмыкнул.
— Да, и биться сердце перестало! Влюбился! — Максим почесал голову. — Ты ж смотри… Ага… Тогда, Игорян, и я пойду. Я пойду Паску отмечать… к Зелёнке. А ты, Игорян? Пошли?
Игорь покачал головой.
— Нет. Я останусь. Я посплю тогда в машине.
— А…ну, раз так, с твоего согласия, мы пойдем собираться.
— Я вам и не запрещаю. Только смотрите, не схватите трепака.
— Ага. Это актуально. Потому и Витёк будет заслан в аптекарский пункт за кое-какими причиндалами.
— Я не пойду! — испугался Витёк. — Сам иди. Я этого ни в жизнь не покупал!
Максим подмигнул Игорю:
— Кто тебя спрашивать будет.
Через несколько минут они собрались. Максим надел на голову белую капитанскую фуражку с якорем, которая мгновенно испортила его образ еще больше, чем его любимая зеленая кепка с ушами. Витёк зачесал назад свои рыжие патлы и почистил зубы. Он сменил сапоги на берцы и стал похож на стройбатовца.
Игорь закатил глаза:
— Красавцы! В таком виде вы даже птиц можете напугать.
— Это ты так думаешь. Это тебе мил один щеглиный навоз да совиные погадки.
— Мне все равно, что ты думаешь обо мне.
— И нам все равно, что ты думаешь о нас. С наступающим Христовоскресом. Однако завтра встретимся.
— Хорошей ночи, — процедил Игорь, уничижительно провожая взглядом своих вынужденных товарищей. — Надо брать другого ученика. Этот не нагулялся, тот не догулял.
К вечеру похолодало. Игорь через пустынную ледяную площадку реки смотрел на поселок, мигающий огоньками пятиэтажек и курящий поднимающимися вверх дымами частного сектора. Игорю захотелось вдруг в баню, в тепло. Он как окаменел тут, на берегу, один. Может, его судьба такая — быть одному всю жизнь? Он подкинул в огонь сухих палок и подсунул ноги ближе к теплу.
Завтра, когда Максим проспится, или послезавтра утром, надо ехать назад. Хорошо бы поймать сову. Но прежде нужно взять заказ на сову, а то придется держать ее за свой счет, и никуда не возьмешь с собой, и дома не оставишь. Игорь порылся в телефоне, поискал птицезаводчиков, но решил с совой пока не спешить.
Что-то хрустнуло за спиной, и он обернулся, думая, что это какой-нибудь зверь пришел из леса.
В тени стояла Саша. В той же курточке, что и накануне, в тех же жалких джинсиках, из-под которых выпирали коленки. Только волосы ее были забраны в хвостик, и от этого лицо выглядело длинным и худым.
— Саша… — сказал Игорь, поднявшись. — Ты чего тут?
— Я пришла вас проведать. А то эти гуляют. Все там.
— Садись к костру.
— Я постою.
— Ну, садись, садись.
— Да я постою!
— Хорошо, постой. Будешь чай?
— Буду.
— Ты вчера ушла так тихо, я не заметил.
— Вы так разговаривали долго, что я устала.
— А, это у меня бывает.
— А я не могу так долго слушать.
— Я бываю таким скучным.
— Все бывают скучными. А вы еще и нудный.
Игорь улыбнулся и невольно дотронулся до своей колючей щеки:
— Нудный, потому что я уже старый.
— Ничего не старый! — почти выкрикнула Саша.
— Старый, старый… мне уже скоро сорок семь.
— Моей маме двадцать девять.
— Почти твоя ровесница. Еще могли бы найти общий язык.
Саша сжала губы.
— Только не с ней. Вот подрасту, сразу убегу. Сразу убегу, хоть к чертовой бабушке.
— Что же мама тебе плохого сделала?
— Да ничего. И хорошего тоже ничего.
— Но она тебя родила. Это же хорошо.
Саша подняла на Игоря глаза, на дне которых дрожала скрытая тревога:
— Выпустите птиц!
— Что? — не понял Игорь.
— Птиц.
— Зачем?
— Им на воле лучше.
— Кто это сказал?
— Это я сказала.
Игорь нагнул голову и глянул на Сашу исподлобья. В его голове словно разорвалась петарда:
— Иди, Саша.
— Куда?
— Иди, откуда пришла, Саша.
— А вы выпустите птиц!
Игорь вдруг вскочил во весь свой огромный рост, как медведь, внезапно выросший перед охотником.
Саша чуть присела на тонких ногах, развернулась и, с шумом треща кустами и всхлипывая, побежала в сторону моста.
Игорь задышал глубоко и часто. Он пошел в машину, заперся и уснул среди чуть шуршащих птичек, отирающих дрожащими бочками стенки «барашков».



*  *  *

Он проснулся глубокой ночью… Ему снилось, что поднялся ветер, да такой, какого он не видел никогда. Ветер перевернул машину, все двери и окна открылись, и багажник тоже, и из проемов потянулись в небо птицы. Откуда их столько набилось, откуда набралось… Они лезли, расправляли крылья и летели, летели в небо и там исчезали. Трепетали, медленно набирая высоту их крылья. Игорь открыл глаза, вытер вспотевший лоб и послушал звуки. Птички спали, что-то тукало, пошуршивало.
Игорь вылез из машины, набросил куртку, закрыл замок, пикнув сигнализацией. Он пошел к мосту, пошел к трассе, пошел к поселку. К людям. Что это он сидит тут один, скучает и тоскует? Жизнь идет.
По мосту, вдавленному в ледовый панцирь, Игорь перешел на другой берег реки, где уже была протоптана тропа, ведущая в поселок. Слева на холмах лежало тихое поселковое кладбище. Таблички на бедных крестах отблескивали мерклым лунным светом.
И живые, и мертвые были Игорю безразличны, даже в детстве он мучился от того, что вынужден находиться в коллективе. Сейчас его мучило то, что он приучил себя против воли, но для дела, постоянно разделять жизнь с некими людьми, далекими от него. Даже жена всегда была далека.
А сейчас? Выпустите птиц! Какая-то цапля в вытертых штанишках осмелела до того, что лезет в его душу!
Игорь подошел к частному сектору, где дома стояли широкой улицей и по обе стороны от дороги. В тихих домах только кое-где светились слабым светом окошки. Грязь хлюпала и прилипала к сапогам Игоря. Он нашел Зелёнкин дом без труда. Орала музыка из магнитофона. Именно так тут еще слушали кассетный магнитофон, судя по качеству звука. Вот и «газон» без колес напротив дома, на жухлой траве.
Калитка во двор была открыта. В доме горели все окна, и изнутри доносилась брань, мешающаяся со взрывным хохотом жизнелюбивой Зелёнки.
— Если так пойдет дальше, завтра весь снег сойдет… — укоризненно сказал Игорь, наступив в лужу, образовавшуюся прямо возле порога дома.
Мохнатая собачка вылезла из будки, несколько раз повернулась вокруг себя, покивала носом и залезла обратно, гремя цепью. Игорь вошел в дом, дернув дверь на себя. Ему в глаза ударил свет. Он прошел сенцы и вошел в комнатку, разделенную надвое. Справа стояла кровать, на которой полулежала Зелёнка с Максимом. Оба держали на животах по чайному бокалу с пивом и что-то оживленно друг другу рассказывали.
— О, Игорян! — вскрикнул Максим. — Пойдем, я тебя с такими ребятами классными познакомлю!
— Да! Зачетные ребята! Мои папка с мамкой и братан! — подтвердила Зелёнка.
Сегодня она снова нарядилась в обтягивающее ее жирное короткое тело белое трикотажное платьице, из-под которого просвечивал черный лифчик.
Витёк и Юлька, обнявшись, вышли из комнаты навстречу, встав из-за стола, где сидела мать Зелёнки, коротко стриженая чернявая женщина, худая, со впалыми щеками и золотым рядом зубов, отец, кудрявый полноватый мужичок с низким лбом и выдвинутым вперед подбородком, обсыпанным оспинами, и брат с красным, гладким и плоским лицом.
Они кивнули Игорю, который, входя, ударился макушкой о притолоку.
— Заходите! — сказала мать надтреснуто.
— Мы тут разговляемся! — добавил брат.
— Христос Воскрес! — возвестил отец.
На столе, стоящем посредине комнаты, находилось несколько бутылок «Арсенального», бутыль самогона, миска крабового салата и большая супница, доверху наполненная крашеными яйцами. В самом доме пахло мышами, потом и плохим алкоголем.
— Нннет… я не пью, да и… — промычал Игорь.
— А! Я знаю, он за Сашкой пришел. За Сашкой! — крикнул Максим, заходя вперед Игоря в комнату и таща за собою Зелёнку.
— Сашка с нами не пила. Она пошла погулять. Она хорошая, хорошая… Не возьмете нас в Москву, ее можете брать, она еще свеженькая, — сказала Зелёнка, наливая Игорю пива и зачерпывая салат из миски.
Игорь выставил руку ладонью вперед:
— Нет… нет. Я пошел.
Вдруг издалека донесся слабый звук сигнализации.
Максим узнал свою машину.
— Игорян… ты машину закрыл? Кто там может лазить?— он вытянул шею и поднял брови.
Игорь побледнел, как серая занавеска на окне. Его голубые ледяные глаза вспыхнули и заблестели.
— Птицы… — сказал он невнятно и опрометью выбежал из дома.
Максим, выпив и закусив, пошел следом. Витёк, заинтересовавшись, последовал с Юлькой за Максимом.
Игорь бежал, как ему казалось, стрелой. Машина взрывалась визгом, трелями, сиренами, хлопками, к тому же какие-то глухие звуки, трещащие, неприятные, доносились с берега.
— Что там?! — думал Игорь, открыв рот и тяжело дыша. — Птицы, Кузя… Кто там?..
Буря мыслей обрушилась на него, одно предположение ужаснее другого.
Он перебежал мост, перескочил его, как загнанный сворой олень.
Вокруг машины в утренних голубых сумерках бегала тень. Тень замахивалась чем-то и била по машине. Вокруг машины на белом насте чернели какие-то предметы. Это были клетки-«барашки», собственноручно сделанные Игорем.
Игорь остолбенел. Он не мог ступить ни шага, пока тень металась вокруг «батона» и разносила его.
Наконец Игорь узнал Сашу.
— Са-ша! — крикнул он истошно. — Са-ша!
Саша остановилась, глянула на Игоря и сорвалась с места антилопой, за которой в прыжке летит гепард.
Игорь побежал. Его ноги были чуть ли не вдвое длиннее Сашиных. Она действительно быстро бегала. Топор, которым разбивала машину, Саша откинула. Игорь его подобрал, сжал в руке и с ревом погнался следом за незадачливой разрушительницей.
Саша подалась к реке, соскользнула к берегу, и там Игорь ее настиг. Он схватил ее за ботинок, подтянул к себе и тянул дальше, за мокрые штанишки, за полы курточки, все больше нависая и нависая над своей жертвой. Саша молча упиралась, ерзала в крошеве снега, мешая его с жидкой грязью, землей и илом. Она выскальзывала из рук Игоря, как угорь, но он был куда ловчее.
Через мгновение, когда Игорь уже хотел ударить ее, сзади на него набросился Максим, а за ним уже бежал по берегу Витёк, закусив губу, в расстегнутой синей олимпийке.
Саша, обломав лед у берега, вскочила, в одних трусах и куртке, босая и легкая, и побежала по ледяной шуге, как уточка, перебирая ногами и делая маленькие шажочки. Через несколько секунд она была уже на другой стороне реки и мчалась к поселку, но понимая, что спаслась, остановилась на пригорке перевести дух и оглянулась.
Игорю ни за что не догнать ее сейчас. Вон, вон его затаптывают в снег. Извращенец… Сволочь… Душегуб… Что только ни кричат на него. Так его, так! Максим ударил его по голове и кинул в реку. Однако сильный дядька этот Максим.
Ноги Саши перестали чувствовать холод. Она отвернулась и пошла быстро, не оборачиваясь больше.



*  *  *

Конечно, не то Максим подумал. Нужна она ему очень? Он ее за птиц хотел убить. За Кузю. Если бы он мог поместиться в его пустой клетке. Игорь отщелкивал бусины воспоминаний, как будто они были нанизаны на одну нить, как четки. Да и что теперь остается? Щелк… щелк… щелк…
Максим и Витёк так его измочалили, что он едва ноги до поселка донес. Пошел сразу на трассу, в магазин. Он еще мог идти, а эти предатели, эти змеи, уехали. Испугались… Да и черт с ними! А в магазине за прилавком, Сашина мать.
Щелк…
Игорь подошел извиниться, что, мол, не хотел. Что не думал. Схватился левой рукой за прилавок.
Она посмотрела на его руку, на его лицо и снова на руку, где была выколота безыскусная птичка неизвестной породы.
Чего же у нее так забегали глаза, замутились и заблестели от слез. Кого ей жалко? Он вышел из магазина и упал на дороге. Солнце взошло.
А сегодня утром, через три дня, пришла Саша.
— Я тебя уже не боюсь, — сказала она и, заплакав, кинула Игорю на грудь квадратный листик клетчатой бумаги, сложенный вчетверо, исписанный крупным почерком, синей шариковой ручкой.
А потом сразу ушла, пнув его болотные сапоги, аккуратно стоящие возле двери. Сапоги, в которые он уже никогда не обуется. Их бросили на берегу, вместе с «барашками» и банками червей и муравьиных яиц, Максим с Витьком. А может, забыли.
«Это твое дело. Хочешь — рожай. Я не для того разводился, чтобы снова в капкан. Я хочу жить свободно. За свою жизнь я не выпустил ни одной птицы, я их ловлю. Любую могу поймать. А ты, получается, меня хочешь поймать? Да ты меня не найдешь, ты же не знаешь даже, где я живу, как моя фамилия. Вот деньги. Если хочешь — избавься от ребенка. Я не знаю, сколько у меня таких детей по городам и весям. Но решение за тобой. Прости меня, если я виноват… Игорь».
Игорь тяжело вздохнул. Что-то вспомнилось. Сегодня тепло, на пригорке расцвела мать-и-мачеха. Пока только цветы.
И жаворонки пролетели. И Кузя тоже улетел.
Но тут что-то ударило в окно. Игорь приподнялся с влажной, горячей подушки. Еще раз ударило. И еще… Комком, серым и плотным.
— Кузя… Кузя мой… — прошептал Игорь.
Ему показалось, что тельце жаворонка бьется в окно, о стекло грудкой, со всех сил, не умея пробить преграду, ворваться к нему.
— Юли-юли… лю-лю… — выдохнул Игорь и улыбнулся счастливо.
Он почувствовал, как за ушами начала разливаться горячая волна, которая оглушила, ослепила его и ввергла в забытье, из которого уже нельзя было вернуться.



*  *  *

Саша стояла под деревом, напротив дома фельдшерицы, курила и перетаптывалась с ноги на ногу. Мать, понятное дело, обижена… Но разве это не чудо? Ведь его никто не звал, он сам пришел! Или судьба его привела? Слова «судьба» Саша не знала, она называла это «так получилось». Так получилось, что мать родила ее в пятнадцать… И тогда, точно вот в таком же апреле, она, молодая, немногословная, встретила этого здорового, синюшного дядьку… Поверила ему… Так получилось, что этот самый неудавшийся, неслучившийся «папа» приехал сюда снова. Так получилось, что мать его ждала… оказывается.
Саша курила, оттопырив мизинец, держа сигарету четырьмя пальцами и выдыхая в сторону. Что теперь? Да как тут не поверишь, что они все такие, все!
Саша кинула окурок, нагребла снега, мокрого, рассыпающегося, сделала снежок и со злостью кинула его в замызганное окно, за которым стояла банка с чайным грибом, тоскливо плавающем в мутно-желтой жидкости.
— Сдохни! Урод! — крикнула Саша и расплакалась. — Подохни, сволочь!
Снежок тяжело ударил в стекло.
Саша слепила еще один и еще один… Они летели в окно, рассыпаясь на глазах, долетала лишь небольшая часть.
Наконец, Сашины руки замерзли. Она сунула руки в карманы курточки, проморгала слезы, пнула раскисший снег и, загребая ногами, пошла к трассе.