ТАТЬЯНА КАМЯНОВА
Поэт. Родилась и живет в Москве. Окончила факультет английского языка МГПУ им. В. И. Ленина. В 80‑е годы работала переводчиком-синхронистом по линии Министерства культуры СССР, сотрудничала со многими представителями мировой культурной элиты — А. Миллером, Ф. Дюрренматтом, Дж. Болдуином, М. Леграном, Йоко Оно, Ч. Айтматовым и др. В те же годы состоялись первые публикации стихотворений в литературных журналах «Москва», «Дружба» и др., также в книжных сериях «Англо-американская фантастика» и «Англо-американский детектив» вышли переводы произведений Г. Фаста, М. Рейнольдса, Дж. Мунро, Дж. Макдональда и др. В 90‑е годы в должности доцента преподавала в народном университете Volkshochschule (VHS) г. Эссена (ФРГ). В годы пребывания в Германии некоторые стихотворения были переведены на немецкий язык, опубликованы в газете Werdener Nachrichten и звучали в радиоэфире города Эссен. По возвращении вышла поэтическая книга «Тесными вратами», а позднее — сборник стихотворений «Свет». В 1998 году стала членом Союза писателей Москвы по рекомендации Татьяны Бек и Юрия Ряшенцева. С 1999 года работает над созданием учебников иностранных языков по системной методике, выдержавших на сегодняшний день в общей сложности более 25‑ти переизданий.
Поэт. Родилась и живет в Москве. Окончила факультет английского языка МГПУ им. В. И. Ленина. В 80‑е годы работала переводчиком-синхронистом по линии Министерства культуры СССР, сотрудничала со многими представителями мировой культурной элиты — А. Миллером, Ф. Дюрренматтом, Дж. Болдуином, М. Леграном, Йоко Оно, Ч. Айтматовым и др. В те же годы состоялись первые публикации стихотворений в литературных журналах «Москва», «Дружба» и др., также в книжных сериях «Англо-американская фантастика» и «Англо-американский детектив» вышли переводы произведений Г. Фаста, М. Рейнольдса, Дж. Мунро, Дж. Макдональда и др. В 90‑е годы в должности доцента преподавала в народном университете Volkshochschule (VHS) г. Эссена (ФРГ). В годы пребывания в Германии некоторые стихотворения были переведены на немецкий язык, опубликованы в газете Werdener Nachrichten и звучали в радиоэфире города Эссен. По возвращении вышла поэтическая книга «Тесными вратами», а позднее — сборник стихотворений «Свет». В 1998 году стала членом Союза писателей Москвы по рекомендации Татьяны Бек и Юрия Ряшенцева. С 1999 года работает над созданием учебников иностранных языков по системной методике, выдержавших на сегодняшний день в общей сложности более 25‑ти переизданий.
В МНОГОГОЛОСИИ ГОРОДА
ЭССУЭЙРА
Из марокканского дневника
ЭССУЭЙРА
Из марокканского дневника
Рыбацкие снасти бесчисленных лодок,
бесчисленных чаек,
бесчисленных ходок,
бесчисленных волн
атлантической воли,
безудержных и безымянных,
здесь белые чайки меняют окраску
и мечутся над океаном
как в пекле,
их крики гортанны,
их крики пронзают,
их сила неведома для человека,
сегодня десятого года суббота,
десятого года,
последнего века,
и короток век
эссуэйрского эха,
и над Касабланкой завеса из пепла.
бесчисленных чаек,
бесчисленных ходок,
бесчисленных волн
атлантической воли,
безудержных и безымянных,
здесь белые чайки меняют окраску
и мечутся над океаном
как в пекле,
их крики гортанны,
их крики пронзают,
их сила неведома для человека,
сегодня десятого года суббота,
десятого года,
последнего века,
и короток век
эссуэйрского эха,
и над Касабланкой завеса из пепла.
НА СМЕРТЬ ГАБРИЕЛЯ МАРКЕСА
В начале апреля четырнадцатого
я бродила кругами по Мехико
и в этом великолепии
чувствовала какую-то незавершенность,
как будто не доставало какого-то голоса
в многоголосии города,
какого-то звука за порогом моего восприятия,
какой-то важной магической вести,
и я пыталась поймать ее,
когда поднималась на площадь Соколо,
когда слушала мессу в Кафедральном соборе,
когда гуляла по проспекту Реформы,
длиной в двадцать два километра,
когда пробовала текилу в баре на Мадеро.
В этом радостном, праздничном городе,
где мертвые обитают рядом с живыми,
где Santa Muerte — Святую Смерть —
почитают как царицу жизни,
где в витринах скелеты в белой одежде невест
и черепа с легкомысленными улыбками,
где в кондитерских — сахарные гробы
и шоколадные надгробия,
где дети по праздникам выбирают
самые сладкие гробы и могилки,
где Хлеб Мертвых — пища живых,
в этом городе смерть — не конец,
а начало будущей жизни,
Мехико — гениальный город для смерти.
В этом радостном, праздничном городе
в начале апреля четырнадцатого
улыбался смерти гениальный Маркес,
гениальный Маркес в гениальном месте для смерти,
это его голос возникал за порогом моего восприятия,
когда я бродила кругами по Мехико
и чувствовала какую-то незавершенность,
как будто не доставало какого-то голоса
в многоголосии города,
какой-то важной магической вести,
это был звук голоса великого старца
на пороге великой смерти
в городе, где смерть — не конец,
а начало будущей жизни.
я бродила кругами по Мехико
и в этом великолепии
чувствовала какую-то незавершенность,
как будто не доставало какого-то голоса
в многоголосии города,
какого-то звука за порогом моего восприятия,
какой-то важной магической вести,
и я пыталась поймать ее,
когда поднималась на площадь Соколо,
когда слушала мессу в Кафедральном соборе,
когда гуляла по проспекту Реформы,
длиной в двадцать два километра,
когда пробовала текилу в баре на Мадеро.
В этом радостном, праздничном городе,
где мертвые обитают рядом с живыми,
где Santa Muerte — Святую Смерть —
почитают как царицу жизни,
где в витринах скелеты в белой одежде невест
и черепа с легкомысленными улыбками,
где в кондитерских — сахарные гробы
и шоколадные надгробия,
где дети по праздникам выбирают
самые сладкие гробы и могилки,
где Хлеб Мертвых — пища живых,
в этом городе смерть — не конец,
а начало будущей жизни,
Мехико — гениальный город для смерти.
В этом радостном, праздничном городе
в начале апреля четырнадцатого
улыбался смерти гениальный Маркес,
гениальный Маркес в гениальном месте для смерти,
это его голос возникал за порогом моего восприятия,
когда я бродила кругами по Мехико
и чувствовала какую-то незавершенность,
как будто не доставало какого-то голоса
в многоголосии города,
какой-то важной магической вести,
это был звук голоса великого старца
на пороге великой смерти
в городе, где смерть — не конец,
а начало будущей жизни.
ОДНАЖДЫ В ЧИРИБИКЕТЕ
Однажды в Чирибикете,
во влажных лесах Амазонки
построили звери и птицы гигантский живой людопарк —
там люди в вольерах и клетках, там люди в витринах стеклянных,
вмурованных в каменный остов, уныло навстречу глядят.
О том Фу-Куа лишь мечтал бы,
описывая темнокожих,
там строго под наблюденьем все особи до одной —
саамы, эвенки, ведды, арийцы и тасманийцы
и все людские породы – плененная плоть и кровь.
Им звери кидают бананы,
кокосы и кастанейро,
им птицы приносят зерна, им рыбы дают молоко,
и люди хватают жадно, и сотрясают вольеры,
и вырывают добычу, пиная друг друга ногой.
Тапиры и ламантины,
и томный мапингуари
приводят с собой потомство в палящий воскресный день,
и те, забравшись на сейбы, на пальмы и барталеньи,
следят с высоты с наслажденьем за странной повадкой людей.
Нагие, усталые самки
лежат по углам вольеров,
их дети играют в салки, мужчины бросают кость —
на лицах следы побоев в сраженьях за пропитанье,
и вопли нечеловечьи слышны, и звериный вой.
И нет в людопарке мира,
и нет в людопарке рая —
и вечно голодные люди убийством решают спор,
саамы, эвенки, ведды, арийцы и тасманийцы,
и все людские породы — помешаны меж собой.
Во влажных лесах Амазонки
цена человеческой жизни —
не более чем бесплатный билетик в живой людопарк,
крепки пищевые цепи, пусты акведуки духа,
а в клетке сверхчеловеков на пряность с усмешкой глядят.
Тапиры и ламантины,
приматы и мапингуари
проходятся вдоль вольеров с хозяйским огнем в глазу,
цветет эволюции древо, и зреет венец творенья,
и разум венца творенья в соцветье подобен злу.
во влажных лесах Амазонки
построили звери и птицы гигантский живой людопарк —
там люди в вольерах и клетках, там люди в витринах стеклянных,
вмурованных в каменный остов, уныло навстречу глядят.
О том Фу-Куа лишь мечтал бы,
описывая темнокожих,
там строго под наблюденьем все особи до одной —
саамы, эвенки, ведды, арийцы и тасманийцы
и все людские породы – плененная плоть и кровь.
Им звери кидают бананы,
кокосы и кастанейро,
им птицы приносят зерна, им рыбы дают молоко,
и люди хватают жадно, и сотрясают вольеры,
и вырывают добычу, пиная друг друга ногой.
Тапиры и ламантины,
и томный мапингуари
приводят с собой потомство в палящий воскресный день,
и те, забравшись на сейбы, на пальмы и барталеньи,
следят с высоты с наслажденьем за странной повадкой людей.
Нагие, усталые самки
лежат по углам вольеров,
их дети играют в салки, мужчины бросают кость —
на лицах следы побоев в сраженьях за пропитанье,
и вопли нечеловечьи слышны, и звериный вой.
И нет в людопарке мира,
и нет в людопарке рая —
и вечно голодные люди убийством решают спор,
саамы, эвенки, ведды, арийцы и тасманийцы,
и все людские породы — помешаны меж собой.
Во влажных лесах Амазонки
цена человеческой жизни —
не более чем бесплатный билетик в живой людопарк,
крепки пищевые цепи, пусты акведуки духа,
а в клетке сверхчеловеков на пряность с усмешкой глядят.
Тапиры и ламантины,
приматы и мапингуари
проходятся вдоль вольеров с хозяйским огнем в глазу,
цветет эволюции древо, и зреет венец творенья,
и разум венца творенья в соцветье подобен злу.