ЗИНЗИВЕР № 3 (77), 2011

Поэзия


Александр ПЕТРУШКИН



ХЛЕБНЫЙ МЯКИШ В РУКЕ
 
* * *

о чем о том скрипят ладони
пластмассовые темноты

все переправлено направо
нарывы рты

животное все наизнанку
идет гулять

и начинается по знаку
вся жизнь опять

о чем о том ты некрасива
и голубь мне

не говори молчи со мною
я сам во тьме



* * *

Мраморный шелкопряд из прозрачной нефти,
выткется ли нам огонь по вые и вере?
Скоро проснется ю-туб и небо осветит —
больно не будет, боже, до этой эры
вставят плечо, а после введут нас в спящий
Режимный отдел, шаражку, почтовый ящик —
здесь ты начнешь говорить о себе иначе
или сыграешь в гроб, как вчерашний ящер.

Эти ступени станут прозрачней дома.
Смотришь налево — а там — живые — еще знакомы,
справа лишь коридор и брусчатка света,
сзади маячит и говорит санитарка Света:

Будет тебе, мой хороший, уже невесомый
небо несешь на себе, на молчанье смоленном,
только Нева с Индигиркой впадают в небо
чтобы вконец по тебе оперилась роба.



* * *

Возможно, ангел нулевой
забудет здесь стоять в своих —
не рифма оправданье, а
кто со сторон других приник —

он смотрит из пяти сторон
в шесть стрекозиных глаз твоих —
(во как!) теряется лицо
и вырастает полый лик.

Вот так — нас осуждает речь
на говор или проговор…
так Бог проходит через слог,
его сдирая.
видишь?
стер.



* * *

над огородом птица спит
так ты не отпускаешь — говорит
так вычеркни меня в черновики
не потому что просто не болит
не потому что осень глубока
и потому что прячется пока
ты осекаешься и смотришь
внутрь и вниз

как в небо вырастает ключ из лиц
из круга ближних и слепых дворов
из псарни матершинной из пивных
я всех простил и ты меня прости

и проведи над огородом птиц
не пробуждая местный черновик
не потому что видишь а не спит

и остается Богу всех обнять
как птице не умеющей летать



* * *

а свет сойдет на нет
на нет не переводим

переводим лишь ангел
в подземном переходе

он по природе свой
любому из углов

идет где замолчать бы
в любом из языков

где из любого смерть
бежит венозной кровью

не переводима жизнь
особенно с любовью

особенно с землей
или хотя б золою

я помню я был жив
под богом и горою



* * *

сберегая бескостных детей хлебный мякиш в руке
бродят волки в своем отраженье в кыштымской реке
перебросишь сюда хлебный шарик проглотит нас волк
или тьма обшмонает своих а ничьих недотрог
поразительна речь и заразна как будто бы бог
застыдился и спрятался в горле как будто бы смог
защитить всех бескостных стоит эта кость поперек
видишь мякиш в руке слышишь в горле застрявший глоток



* * *

а это я в песочнице сижу
перебираю руки всем подземным
и деревянным птицам лужи жмут
текут себя сметают в темень — темень

сметают в семь кругов и семь гуртов
перебирают руки своим семьям
ты выпал расписанию и крот
смеется как воронка в это время

сижу в песочнице и снеговик сквозь рот
смеется как ворона черным полем
идет как бог совсем наоборот
пережимая горло этим голым

а это я в песочнице сижу
вокруг меня прополотые грядки
и деревянны птицы на плече
и за плечом и как и все и кратки

а это я а это полубог
он руки равно раздает ребенкам
и всех целует но одних сквозь лоб
других сквозь их молчание в пеленках

и это я в песочнице и я
уже наговорился с этим богом
и руки удивительны терять
и в поездах уже не беспокоясь



* * *

Невоспитуемые мы — перевоспитывать не поздно:
во всех небесных детдомах — то карантины, то доносы.
Не заговариваешь боль, не проговариваешь смертных:
учиться поздно говорить — вокруг Кытлым. Из незаметных

я самым незаметным стать хотел бы — угольною пылью…
у нас — особенная сталь — из тощей и прозрачной выи
рукою вынешь голоса тех, кто лежит здесь под дорогой,
припоминая Богу мать и, с матерью перед порогом

заканчивая разговор, перед порогом с каждой сукой
я говорю, как говорю (все чаще через пере) стуки
И с этой стороны стучат, и с этой обломают перья —
как смерть кумам или ментам — все кости в глотку полной мерой.



* * *

под деревом сидит над головой
то голос твой

то голод твой по слуху и другим
за это спим

за то законник может даже финку в бок
и внемлет Бог

а голос твой слабее изнутри
и выйдет три

три голоса болячку этот звук
протри испуг

под деревом сидит над головой
с самим собой

царапает смешные письмена
как смерть страна



Александр Петрушкин — поэт, организатор литературного процесса, родился в Челябинске, жил в Озерске, Лесном, Екатеринбурге. Учредитель и издатель нескольких антологий, книжных серий, альманахов и журналов. Куратор литературных премий, фестивалей и семинаров. Лауреат нескольких литературных конкурсов. Организатор и куратор литературного портала «Мегалит». Живет в г. Кыштым.