ЗИНЗИВЕР № 4 (124), 2021

АНТОН КРЫЛОВ
Поэт, переводчик. Родился в 1960 году. Филолог-германист, стихи публиковались в журналах «Дети Ра», «Нева», «Зинзивер», «Окно», «Красный Серафим». Живет и работант в Санкт-Петербурге.


ПРЯМАЯ РЕЧЬ РУЧЬЯ
 
ВОЗДУШНАЯ ЭКСКУРСИЯ

Хоть Россия, но наполовину
или больше — финская равнина.
Может, даже финское болото.
Слева город должен быть...
                                          Ах, вот он!
В нем река течет — четыре буквы.
Кратко реки называли угры.

С вертолета город незаметен.
Кстати, где он?
                Нужен с моря ветер,
чтобы разогнать тумана саван
над заливом. Или это лава,
выброс неизвестного вулкана?
Или город в топь, как Китеж, канул?

В городе на улице такой-то
с кем-то ты вдвоем.
                              Но не со мной ты.
С кем — забыл. Наверно, все же с мужем.
Или с тем, кто никому не нужен,
кроме лишь тебя.
                             Не оттого ли
не спешу тебя собой неволить?

Без тебя лечу, а подо мною
вряд ли кто-то машет мне...
                                          Но кто я?
Что мне нужно в этом сером небе?
Облака, похожие на пепел?
Вертолет, похожий на ворону?
Город, что не виден?
                              Кстати, вон он!



* * *

Сказал могильщик: зайдите позже,
здесь вам не клуб, нет, здесь прах и мощи,
и пропуск вам бы неплохо справить,
предусмотрев в нем объем и градус.
А мне ведь только зайти спросить
про жизнь.

Кричат таксисты: садись в машину! —
с кем, как не с нами, тереть о жизни.
Пусты, привольны дороги ночью,
а спор о смыслах рассудит счетчик.
Чушь! От вопросов нельзя спастись
в такси.

По телефону знакомый голос
щекочет нежно ушную полость
с намеком тайным, что даст истечь мне
в сосуд скудельный секретом млечным.
Но не дождется двух потных тел
постель.

Спросил у нищих: вдруг кто-то видел,
входил ли в город босой Спаситель? —
и лишь незрячий припомнил: где-то
мелькал в потемках источник света.
Закрыл глаза я — и вспыхнул нимб
над Ним.



* * *

Утро —
ковры травы,
прямая речь ручья,
тропа, истертая до дыр
оравой грибников и дровосеков.

Справа
серпом зари
рабыни времени
кромсают прежнее вчера,
прореживая борозды для завтра.

Слева
лишь след луны
заплатой на платке
русалка в полусне плывет
от солнца вдаль, свою оплакав убыль.

Слово
на букву «л»:
лужайка, луч, листва,
лес, лоно, лето, лопухи,
лазурь, любовь, ловушка, лукоморье.



ПЕТРОГРАФИЯ

Чугунная лодка, стальное весло,
семь футов под килем, природе назло.
Свинцовые капли, как пули, тверды,
застыли потоки алмазной воды.

Титановый бушприт насилует мир
и пену кромсает, как черствый зефир.
Лучи отражает берилловый взгляд
гребцов, что недвижно на банках сидят.

Штандарт из слюды установлен на марс,
лицо капитана — как дымчатый кварц.
Царапин пунктиром отмеченный путь
блестит, отрицая наш шанс утонуть.

Звезда путеводная — мутный опал,
и песня гребцов превратилась в кристалл.
Зачем нам ненужный бессмертия дар,
когда наш корабль не плывет никуда?



ВОЛГА

Здесь по ночам разрежен
воздух над бязью волн.
Здесь выплывал на стрежень
Разин, стреножив челн.

Здесь, посредине Волги —
вид на сгоревший храм.
Здесь тайны шепчут волны
и пароходов храп.

Здесь нужен аркой мост и
просится шельф на холст.
Здесь облака — как клецки
и словно пряник — Плёс.

Здесь бы молились Богу,
будь Он из этих мест.
Здесь бы любви немного —
Господи, даждь нам днесь.



* * *

Паганини, передай мне канифоль —
мой смычок уже давно не тот, что прежде.
Тонус снизился с диеза на бемоль,
и хористки больше нравятся в одежде.

Стал до дрожи раздражать репертуар
подражательством, аранжировкой жалкой,
но особенно противен мне фигляр,
что на скрипки за пюпитром машет палкой.

В оркестровой яме смрадно и бардак —
дал бы в лоб тому, кто эту яму вырыл.
И напомни Иоганну, чтобы так
хорошо не темперировал клавиры.



* * *

Кирпич и камень, город и река,
мосты, решетки парков без листвы,
сосульки, лед, щербатые слегка
ступени в сумрак, цепи, бронзовые львы,

замерзший голубь, жилы проводов,
чернеющие тушью, акростих
магической рекламы, нота до
и нота ми звучат, ушами малых сих

неузнанные, неба серебро
наклеено поверх на провода,
остыли времена, и на ребро
похожа женщина, пока вода тверда.



* * *

Чуть правее Англии,
чуть южнее севера
ходят люди малые,
ходят в сердце с верою —
с верою, надеждою
и любовью нежною.

Миг их равен вечности,
беды им неведомы,
только к этой местности
не добраться смертному,
не дойти по компасу,
не найти по глобусу.

В той земле сбываются
добрые пророчества,
жизнь там продолжается,
даже если кончится,
даже если кажется,
что уже не сладится.

Разгадать бы стоило
тайну той утопии,
чтобы все устроилось
по ее подобию —
от начала главного
до финала славного.