ЗИНЗИВЕР № 3 (23), 2011

Проза


САША ЛИБУРКИН
Прозаик. Публиковался в журналах "Зинзивер", "Дети Ра" и др. Родился и жил в Молдавии, с 1989 года живет в Санкт-Петербурге.



КОРОТКИЕ РАССКАЗЫ
 
 
Двести долларов

Холодным декабрьским вечером я пришел в галерею "Эрарта". В ней должна была состояться церемония вручения Григорьевской премии.
— Где гардероб? — спросил я охранника.
— По коридору направо.
В гардеробе никого не было, кроме поэта Севы Емелина и его жены Вероники. Мы поздоровались.
— Сева, — обратился я к поэту, — все вокруг говорят, что вы фаворит. Я тоже держу за вас кулаки!
— Спасибо, Саша! — скромно ответил поэт.
— Слушайте, если вы получите первую премию, а это немало — пять тысяч долларов! — вы выделите для друзей и поклонников сто долларов на выпивку и закуску? Надо же устроить праздник!
— Какие сто долларов, Саша? — надменно спросила Вероника. — За кого вы нас принимаете? Двести долларов! Двести долларов на пропой, если Сева получит первую премию! Я обещаю!
"Двести долларов — шесть тысяч рублей! Вот это размах! Какие люди! Настоящие москвичи!" — подумал я с восхищением, а вслух сказал просто, без пафоса:
— Сева, я помолюсь за вас!
Мы крепко пожали друг другу руки.
Я снял куртку и поднялся в галерею. Сначала провели слэм — поэтический конкурс, на котором победила Наташа Романова. Честное, неподкупное жюри, выбранное из публики, признало ее лучшим поэтом. И вот наступил долгожданный момент. К нам вышел знаменитый критик Виктор Топоров и стал объявлять лауреатов Григорьевской премии. Я закрыл глаза.
"Господи, — мысленно воззвал я к Всевышнему, — прошу тебя, пусть первую премию получит Сева Емелин!"
— …решением жюри первая премия и диплом вручаются Всеволоду Емелину! — донесся до меня, как будто издалека, голос Топорова.
— Справедливо! — крикнул я, открыв глаза. — Справедливо!
Сева получил диплом и чек, и начал читать стихотворение. А я подумал ошеломленно:
"Что это было? Неужели он и в самом деле услышал меня? Конечно, решает жюри, но я ведь тоже просил! А может, и в самом деле сходить разок-другой в синагогу, и хотя бы месяц не есть свинину? И тогда поэт Леночка из Екатеринбурга снова ко мне приедет, а Каминский напечатает мои рассказы в своем журнале. Говорят у них в "Звезде" большие гонорары!".
Кто-то тронул меня за плечо. Я оглянулся. Это был мой друг, поэт Андрей Чивиков
— А где фуршет? — взволнованно спросил он.
— Я знаю где! На третьем этаже!
Мы бросились к лифту.
— Слушай, Андрей, не спеши, а вдруг мы придем первыми? Это неприлично!
— Не бойся, Саня! Первыми мы не будем!
"Саша, — предупредил я себя, — не набрасывайся на водку и закуски. А то подумают, что ты из голодного края. Веди себя солидно и степенно, как писатель Крусанов".
И действительно, первыми мы не были.
— Ну, что? — спросил Андрей, подавая мне рюмку с водкой. — За поэзию?
Примерно через час все было кончено. Мы вышли на улицу. Морозный воздух отрезвил.
— Держись возле меня! — сказал я Чивикову.
— Ты думаешь, будет продолжение?
— Не думаю — точно знаю! Ребята обещали праздник.
— Нет. Я пойду к Гуревичу. Гуревич — это надежно.
— Хорошо. Встретимся в понедельник, в экселе.
Я спустился с крыльца.
— Мы с Володей Бауэром и с ребятами пойдем сейчас в ресторан, у меня день рождения, а Либуркин с нами не пойдет! — прищурив с презрением глаза и мило картавя, сказала Наташа Курчатова.
Я промолчал. Однажды я обещал ей поставить высокие оценки на слэме, но не сдержал слова. "Когда же она меня простит? — с тоской подумал я. — Что ж, пойду с Севой. У него свой праздник!".
— А мы минут на десять зайдем в гостиницу, а потом присоединимся к вам, — ласково ответила ей Вероника. — Вы где будете?
— На седьмой линии, в "Чемодане"!
Небольшой компанией мы направились в гостиницу. Она была близко, минутах в пяти от галереи. Когда мы вошли в номер, Вероника и Юля Беломлинская почти сразу скрылись в ванной, а я, Сева Емелин, писатель Вадим Левенталь и харьковский поэт Станислав Минаков, который жил в соседнем номере, сели на кровать и начали не спеша разговаривать.
— Какая погода в Харькове? — вежливо спросил я Минакова.
— Когда я уезжал, было тепло, — также вежливо ответил поэт.
— Вы знакомы с поэтом Ириной Евсой?
— Знаком, — ответил Станислав, — она мой товарищ.
— А я ее поклонник. Передайте ей привет! — попросил я.
— Обязательно передам! — благосклонно пообещал поэт.
Мы замолчали.
"Сейчас все пойдем в ресторан, — стал мечтать я, — возьмем много водки, мяса, и я еще попрошу Севу взять мне большое горячее первое. А потом попросим его почитать стихи. Какой же праздник без стихов?".
— Вадик, Саша, — вдруг решительно сказала Юля, выходя из ванной, — вы еще здесь? Только давайте без обид! Разве вы не понимаете, что мы хотим остаться одни, так сказать, в тесном семейном кругу? Нам нужно о многом поговорить, многое обсудить. Вы нам мешаете! Пойдите куда-нибудь! К тому же ребята устали!
— Да, да! — радостно подтвердила Вероника, — мы устали!
А Сева Емелин посмотрел на меня виновато, но ничего не сказал.
Мы с Вадиком оделись и через минуту оказались на улице. Было холодно, шел снег, ветер раскачивал уличные фонари. Я начал голосовать, но машины почему-то проезжали мимо, не замечая моей поднятой руки. Вадик Левенталь стоял рядом. Вид у молодого писателя был мрачный. На его бледном лице выступил алый, нежный румянец. "Какой он красивый и умный, — подумал я, — "Литературная матрица" — ведь это его идея! Как к лицу ему красненькая курточка! Наверное, ее жена выбирала… Счастливый, у него есть жена, а у меня жены нет"
— Вы неудачник, Саша! — неожиданно сказал Левенталь. — Вы как Коровин — даже машину остановить не можете! Эх, вы! Отойдите!
Я отчаянно взмахнул рукой. Возле нас остановилась иномарка.
— Пятьсот в Купчино, но сначала к "Василеостровской"!
— Садитесь!
— Вадик, дадите сто рублей? Я вас довезу до метро, и вы пойдете к Наташе на день рождения.
— Сто рублей? Вы, Саша, много хотите!
— Побойтесь Бога, Вадим… — растерялся я. — С двадцать девятой на седьмую! Разве это много?
— Ладно, ладно! Вот деньги. Едемте поскорей!
"Наверное, ребята и в самом деле устали… — думал я без обиды, пока мы мчались по Среднему проспекту к "Василеостровской". — Сева талантливый, и если я еще за него хорошенько помолюсь, он наверняка когда-нибудь получит премию "Поэт". А это ведь не пять — это целых пятьдесят тысяч долларов! И вот, получив премию, он приедет в Петербург, — снова мечтал я, — а мы придем его встречать на Московский вокзал. Придут все. Вадик Левенталь, Наташа Курчатова, уже к тому времени простившая меня, Женя Мякишев, Ира Дудина, Бауэр и многие другие поэты — мужчины и женщины, и, конечно, Юля Беломлинская. И уже не заходя ни в какую гостиницу, мы пойдем в ресторан. Хороший будет праздник! Щедрой рукой поэт закажет всем друзьям и поклонникам большое горячее первое, много мяса, водки и жареной картошки. Мы будем говорить о поэзии, а потом всю ночь, до самого утра слушать, затаив дыхание, как Сева читает нам свои замечательные, веселые и в тоже время грустные стихи".



За что?

Однажды я ужинал в "Борее". Вдруг в кафе вошел человек высокого роста. Это был мой любимый поэт Евгений Мякишев. Он поздоровался, сел на стул напротив меня и с наслаждением вытянул в проход длинные ноги. Взгляд его остановился на моей тарелке.
— Что ты ешь? Картошку с грибами? Неплохо. Я тоже хочу! Таня, а можно мне тоже картошку с грибами? Как, нет? А что есть? Жареные баклажаны и котлеты? Тогда мне две котлеты с баклажанами! Спасибо, Таня! Выглядит аппетитно! Слушай, Саша, я возьму у тебя немного грибов. Да не бойся, Либуркин, много не возьму! А ты накладывай себе баклажаны, бери больше, не стесняйся, я знаю, ты любишь поесть! Я-то к еде равнодушен, к тому же слежу за фигурой. Ты видишь, как я похудел? А хлеб я вообще не ем. Подожди, я возьму у тебя еще немного грибов... А вот тебе еще полкотлеты... Сегодня утром я проснулся в прекрасном настроении! Отчего? Да так. Солнце светит, птички поют. В общем, настроение у меня было веселое, хорошее — доброе настроение! Захожу во френдленту. А там один юзер, поэт, выложил лирическое стихотворение... Как его фамилия? Не помню... кажется что-то на "л". Нет, небольшое, три или четыре катрена. Первая строчка такая бодрая — "вода озерная свежа". Ну, я ему, — тут поэт радостно улыбнулся, — коммент оставил, двустишие:
Вода озерная свежа?!
Попробуй жопою ежа!
Представляешь, Саша, он взял и отфрендил меня! Не понимаю... — сокрушенно пожал плечами Женя, — за что?!



Песня о Щорсе

Когда мне было шестнадцать лет, я очень любил стихи поэта Эдуарда Асадова. В одном из понравившихся мне стихотворений поэт восклицал: "Пусть любовь начнется, но не с тела, а с души, вы слышите? С души!" Я тогда тоже считал, что любовь должна начинаться непременно с души, а не с тела. Но начать с души у меня почему-то не получалось. Стоило мне, набравшись смелости, подойти к какой-нибудь девушке, чтобы познакомиться и полюбить ее, я чувствовал, что начинаю сильно возбуждаться. Боясь, что она это увидит, я краснел и говорил, отворачиваясь: "Извините! Я же совсем забыл! У меня завтра контрольная! Надо готовиться!" И быстро уходил домой. А по дороге я говорил себе с горечью: "У тебя нет души, Саша, ты не умеешь любить!"
— Так вот почему ты не ходишь на школьные вечера и дни рождения! — воскликнул с пониманием одноклассник Володя, которому я по секрету рассказал, что со мной происходит. — У меня, Саня, тоже такое бывает. Носи плавки. В плавках не видно!
На следующий день, после школы, мне позвонил мой брат Миша.
— Сань, привет! Хочешь сегодня с нами в кино?
— Хочу, — ответил я. — А с кем?
— Я буду со Светой — ты ее знаешь, и будет ее подруга — Валя. У Вали нет кавалера. Я вас познакомлю!
— Миша, у меня нет денег.
— Деньги есть! Мне вчера дали получку, а потом я всю ночь в секу играл. Шестьдесят рублей выиграл! — похвастался он. — Короче, погуляем! Я взял билеты на девять часов. Встречаемся без пятнадцати у кинотеатра "Летний". Не опаздывай! Ладно, пока!
Ровно без двадцати девять я был у кинотеатра. Там уже стоял Миша, а рядом с ним две девушки.
— Познакомься, Валя, — сказал он, когда я подошел, — это мой брат Саша! Если ты его хорошенько попросишь, — тут он внимательно на меня посмотрел, — Саша тебе почитает стихи Есенина наизусть и этого, как его… Ну, на букву б...
— Бальмонта, — угрюмо подсказал я.
— Правильно! Бальмонта!
— А брат у тебя, Миша, хорошенький! — заметила Валя. — Света, — продолжала она каким-то обиженным тоном, — ну, скажи, зачем мальчишке такие длинные ресницы? Вот бы мне такие же!
Я молчал, смущенный, не зная, что ответить.
— Осторожней с ним, Валя, — насмешливо сказала Света, — он еще, наверно, целоваться не умеет. Мишка, смотри! — засмеялась она. — Кажется, у твоего брата встал!
— Ну, ты и дура, Светка! — рассердился Миша. — Сань, постой, погоди! Куда же ты? А билет?
Но я уже спешил домой. Меня даже тошнило от унижения и обиды. "Как же она догадалась? Я ведь был в плавках. Нет, видно плавки не помогают!" — решил я. Дома я сразу ушел в свою комнату, лег на диван и стал читать любимые стихи. А между тем тошнота не проходила, а становилась все сильнее и сильнее. "Мне плохо, как же мне плохо! — подумал я. — Надо добежать до туалета!". Но не успел я встать, как меня вырвало прямо на сборник стихов Асадова.
Утром я поехал на другой конец города в гости к однокласснику. На одной из остановок вошла в автобус и села рядом со мной девушка. Ей было наверняка не больше семнадцати. Она сразу мне понравилась. У нее были серые глаза и тонкие руки. Но вдруг я почувствовал, что со мной произошло то же, что и всегда. "Мне выходить через три остановки. Если она увидит, что она обо мне подумает? Она подумает, что этот парень — грязное животное!" И я, спасаясь от охватившей меня острой тоски, запел песню. Я любил ее еще с детства. Это была песня о Щорсе. "Шел отряд по берегу, — запел я тихонько, про себя, — шел издалека, шел под красным знаменем командир полка". Совершенно неожиданно я понял, что напряжение мое почти наполовину уменьшилось. Я представил себе мужественное, загорелое лицо Щорса, юного знаменосца рядом, а на груди у полководца — бинокль. "Голова обвязана, кровь на рукаве, след кровавый стелется по сырой траве… Эй, эй, по сырой траве". Это было похоже на чудо. "Чьи вы хлопцы будете? — уже радостно, почти ликуя, запел я третий куплет, — кто вас в бой ведет? Кто под красным знаменем раненый идет?" Вот и моя остановка.
— Простите, — спокойно и вежливо сказал я, — мне выходить. Пропустите меня!
Теперь я смело подходил к девушкам. Я знал, со мной песня о Щорсе, и она меня не подведет. Но я до сих пор точно не знаю, с чего начинается любовь? С души? Или с тела?



Странный майор

Лет пять назад, поздно вечером, я возвращался домой после вечеринки. Настроение у меня было хорошее. Выйдя из метро, я увидел на автобусной остановке милицейский УАЗ с решетками, а рядом с ним двух милиционеров.
— Сержант Дьячков, — представился один из них, когда я подошел. — Документы!
Я протянул паспорт.
— А что в карманах? — спросил другой милиционер.
— Ничего.
— Сейчас посмотрим!
Он ловко меня обыскал.
— И в самом деле — ничего… — разочарованно сказал он сержанту, возвращая мне ключи и сорок рублей.
— Поедешь с нами! — решил сержант, пряча мой паспорт себе в карман.
— Куда? — не понял я.
— В милицию! — усмехнулся он.
— А что я сделал?
— Там разберемся!
Они посадили меня в машину и мы поехали.
"За что меня забрали? — тоскливо думал я по дороге. — Я же даже не пьян! Вспомни, Саша, ты наверняка в чем-нибудь виноват!". Но сколько я ни думал, сколько ни вспоминал, никакого греха за последнее время, кроме одного скучного адюльтера, вспомнить не смог.
"А вдруг меня будут пытать?! — с ужасом подумал я, когда наконец мы приехали, и сержант завел меня в отделение. — У них, говорят, есть для этого специальные противогазы… Приготовься, Саша, к худшему…".
Мы спустились вниз по лестнице и вошли в какую-то комнату. В ней за большим письменным столом, низко склонившись над бумагами, сидел толстый майор. Сержант молча подвел меня к столу. Майор медленно поднял голову, устало взглянул на меня и тихо сказал:
— Иди домой!