ЗИНЗИВЕР № 3 — 4 (11 — 12), 2008

В 2002 году в журнале "Питерbook" вышла статья о вечере Транка МК (Михаила Кондратьева) под названием "Вечер последнего депрессиониста". Сейчас, если зайти в Интернет и в поисковых системах набрать слово "депрессионизм", они вывалят множество ссылок как на тексты русскоязычных самозванных псевдодепрессионистов, так и на романы отчасти депрессионистского Мишеля Уэльбека. Однако истинные депрессионисты возникли на культурном поле ленинградского андеграунда еще в начале 80-х, и свидетельством тому было появление коллективного сборника "Модитен Депо".
Распад этой литературной группы произошел естественным путем: один растворился в пустых пространствах Гатчины, другой навсегда ушел в виртуальную реальность, третий сделал "поэтическую карьеру". Настоящим и до конца последовательным депрессионистом оставался лишь Михаил Кондратьев.
"О депрессионистах, — писал автор статьи в "Питерbook", — сегодня известно довольно мало: у них не было ни программы, ни манифеста, ни коллективных публикаций. Да и принципов, как таковых, тоже не было. Были самые дешевые "культовые" журналы "Корея" и "Корея сегодня", кинокамера, пара пишущих машинок, драйв, который скорее характерен для маниакальной, чем для депрессивной стадии, а также нежелание вписываться "в план великих строек" и играть в чужие игры".
У каждого из депрессионистов был свой собственный метод: Д. Во называл свое делание "психическим террором", что, в конечном счете, привело его к исчезновению на полях Кровавой Ейки (мемориальная доска долгое время висела на доме, где он жил, но потом была сбита хулиганами), Пузыно "…просто работал, просто копал торф…", его большая книга в свое время готовилась к печати в издательстве "Северо-Запад", но так и не вышла. Ртомкер снимал кино и жил: "…напился пива,/ стал буянить,/ хули ганить,/ шпагоглататиранить,/ кровьвзбиванить,/ снегоплакать,/ туалетобить,/ в общем — быть", Транк МК садился за машинку (впоследствии — за компьютер), запивая облатку сиднокарба ведром пива…"
Все это — лишь часть правды. Творческий метод Кондратьева не имел отношения ни к пиву, ни к сиднокарбу, ни к другим опьяняющим и психостимулирующим веществам. В его основе был, прежде всего, поэтический дар, который дается по милости Божьей, великолепное чувство языка, плюс серьезное знание мировой письменной культуры: я сам неоднократно пользовался его библиотекой, которую он постоянно пополнял.
И если поэта МК знали немногие, то переводчик Михаил Кондратьев хорошо известен читающей публике. Его переводы Харлана Эллисона, Филипа Дика, Хантера Томпсона и др. современных писателей продолжают издаваться и переиздаваться различными издательствами.
Отсутствие стихотворений МК в бумажных и виртуальных изданиях (за исключением "Митиного Журнала", в 14 номере которого появилась небольшая подборка Мишиных стихотворений) было связано с его собственным нежеланием думать об их публикации. Ему хватало небольшого круга друзей и ценителей. К тому же неучастие в массовых коллективных играх, в поэтической тусовке было также одним из негласных принципов депрессионизма.
Думаю, Мише Кондратьеву не очень бы понравилось, если я бы начал это маленькое предисловие с фразы о большой потере, которую понесла русская поэзия, о том, что яркие таланты порой уходят незамеченными и всегда раньше времени, и так далее… Транку МК это бы совсем не понравилось. Но фраза уже сказана.

я медленно шел по берегу
дождь наполнял карманы куртки
ветер трепал мокрые волосы
я говорил всего два слова
но рыбы смогли понять меня
заставили вспомнить свою колыбель

навстречу по берегу шел мой двойник
он говорил те же два слова
с обратным смыслом
мы встретились и разошлись
не узнав друг друга

я вышел к устью большой реки
и пересек поток

на том берегу я увидел дом
понял свою непригодность
и долго кричал в отчаянье хрипло
глотая воздух иссохшим ртом
бледнея от крика

в оцепененье трав
в цветном запретном сне
идет слепой кентавр
и думает о ней

она поет в ночи
средь многих голосов
в руках ее ключи
в глазах ее песок

от жизни взяв свое
и смерть приняв как дар
она горит огнем
и падает кентавр

остановившись трудно дышать — мысли
словно скользят — сложно искать связи
определяя личную долю риска —
собственный ход — в липком сознании вязнут

образы внешне бессвязно рожденные мозгом
их продвижение в линии сходно с течением масла
и неподвластно воле моей — это может
сковать мои мышцы вызвать гримасу

это способно заставить меня сжаться
в плотный комок нервов жил и сосудов...

боже правый! я предпочел бы жажду
в протухшем трюме ко дну идущего судна

я вспоминаю месяц бледных ликов их
я вспоминаю проблеск в облаках
в том городе лишенном глаз великого
мы шли сжимая золото в руках

глотая пепел наших лет и времени
от колыбели до больших дорог
теряя память изредка смотрели мы
поверх ограды в чей-то огород

поверх улыбок суицидных жителей
нас провожавших смехом и слюной
мы шли приговоренные пожизненно
глотать убийства пополам с вином
какие ветры дули в спины холодом
какие звезды падали с небес
когда мы шли тем бесконечным городом
теряя голос поднимая крест

рукой за лезвие бери ее как камень
как подорожник к пальцу как слюну
на рану обесцветившийся парень
бредущий по двору под вечер и ко дну

за смертью вновь бредущий на поклон
освистанный последними у трона
скользящий по извилинам закона...
все смотрят — где оставит он
свои рисунки бьющие в висок
свой взгляд свои шаги и свой листок

еще на шаг — и отпереть ворота
бредущему во тьме единорогу
и если город здесь не без урода
осталось побледнеть — и на дорогу

осталось полчаса до знака мести
среди своих — пора понять что камень
крошит вода а человек бессмертен
и есть кому топтать тебя ногами

и есть зачем не ощущая жизни
ловить глазами замершие пули
не зная где свои а где чужие
и кто хозяин в этом липком улье

и кто возьмет тебя на полувздохе
по мере продвижения по краю...

подвижники с глазами цвета охры?
случайные стрелки в воротах рая?

как живешь ты в своей притертой обертке обложке кожи брат мой
в окружении длинных линий — вполне прилично говоришь ты?
не сносились кроссовки кровь не порчена спиртом краской
целы кости милы красотки дождь по крыше — и он не лишний

...ты не лишний ты цвета хаки брат мой голубоглазый быдло
бравый парень в бою кровавый воздух режущий диким свистом
обернись я тебя не вижу не могу вспомнить как было
я тебя не знаю видение пролетело как тень быстро

ты знаешь свой путь но помни — твой бег оборвется к вечеру
когда отворится дверь и медный электрик нехотя
опустит рубильник месяца рукою коснувшись вечности
а ротор огромной прялки еще немного повертится
и вскоре замрет — молчанием кончает свой день подстанция...

а ты сгораешь в объятиях ее бетонного панциря

возникает желание переместиться в сторону — эти лица
слишком навязчивы глаза их подобны сторожу пристальны взгляды
вряд ли они способны проникнуть в мысли мои но кристалл
подозрения слой за слоем приобретает размер тревоги
вода презрения моего растворяет кристалл — сталь безразличия делает
торной линию этих лиц — я ухожу в сторону

ливня обжигающего как лава