Критика
Дмитрий Григорьев. «Другой фотограф».
Книга стихотворений/ Серия «Русский Гулливер». —
М.: Центр современной литературы, 2009
Разберемся сначала с названием книги. Фотограф — это человек, занимающийся фотографией. Фотография с древнегреческого: φωτος — свет и γραφω — пишу. Или светопись, техника рисования светом. А еще о фотографе можно сказать, что это человек, занимающийся получением и сохранением статичного изображения, или попросту, изображающий реальность.
Попробуем сконструировать определение, что же такое «другой фотограф». Это человек, отображающий «другую» реальность, используя технику рисования светом.
Теперь перейдем к текстам и проанализируем, насколько точно название книги передает ее содержание. Вначале идет вольный текст, в котором автор экспериментирует с понятием «снег» и находит для этого определения разнообразные варианты звучания: «…снег перемен, Снех…снег обмана, Снек…снег откровения, Сонег…снег бытия, Сонег…снег потери, Хнег…снег памяти, Стнег… снег стойкости, Снерг…снег ухода, Снелг…и снег вечный — светящиеся горные вершины в фиолетовом небе, Снег».
А вот первое стихотворение:
Горят скелеты елок на помойках,
зелеными иголками пронизан белый снег
трещит огонь, и дым заглядывает в окна,
где спят медведями простые люди.
а непростые ходят вокруг елок,
бросая пламя праздника следы,
и звезды вылетают им навстречу
и дым рисует райские сады.
С одной стороны, казалось бы, все просто: праздник кончился, люди спят, как медведи, выброшенные елки горят на помойках, а вокруг них ходят непростые люди, которым видятся картины рая. С другой стороны, возникают вопросы. Почему простые люди спят, как медведи? Почему непростые бросают в пламя «следы праздника»? Почему именно им «дым рисует райские сады»? Это стихотворение похоже на сон. Во время сна бессознательное передает человеку некие импульсы, используя универсальную символику. А стихотворение — это сон наяву. То есть, если подвергнуть его психоаналитическому исследованию, можно понять, какую информацию пыталось передать бессознательное автора ему самому и читателю, посредством него. Используем для этого самую банальную энциклопедию символов и знаков:
Ель в христианской культуре почиталась как образ Христа (воплощения жертвенности, смерти и вечной жизни).
Огонь — символ зарождения человеческой цивилизации. С древних времен он не только согревал, но и давал надежду и поддержку.
Медведь — в Библии является символом язычества, олицетворяя грех чревоугодия. В алхимии медведь соответствует первоначальной материи, которую необходимо привести в состояние порядка.
Звезда — олицетворяет свет истины и разума на путях добродетели.
А теперь попробуем собрать в одно и расшифровать стихотворение Дмитрия Григорьева «Горят скелеты елок на помойках».
Непростые люди ходят вокруг скелета веры. Круг, олицетворяет собой Бога и небо, является символом гармонии. Они бросают в огонь «праздника следы». Следы праздника — это серпантин, конфетти и прочая мишура, которая покрывала ель. То есть, теперь остается голая вера, которую нет надобности скрывать. В это время простые люди спят, как медведи. Спящий человек в философии — это человек с косным сознанием, живущий в иллюзиях. Упоминание о медведе дает нам право назвать этих простых людей грешниками.
То есть, пока верующие люди совершают цикличные, завершенные движения вокруг символа веры и видят звезды и райские сады, грешники пребывает в стагнации. Но все-таки в их окна заглядывает дым, являющийся продолжением огня, дающего надежду и поддержку. Вот, что я увидела в этом стихотворении.
Идем дальше. Вот первая строфа следующего стихотворения:
Кто сказал «ярка яранга огня»,
кто спрятался среди белой тьмы,
маленький дом построила для меня
северная женщина посреди зимы.
Дальше цитировать не буду, потому что считаю: строки «маленький дом построила для меня северная женщина посреди зимы» являются ключом к этому стихотворению.
Зима — это время, когда все живое прячется, уходит в себя. Дом выступает в качестве символа космоса как упорядоченного пространства. Тут же возникает свободная ассоциация: «мы гипербореи — северные люди».
Так о чем же это стихотворение? Автор пишет о внутренних духовных процессах, о трансформации и перерождении. Об уходе «в себя» и вызревании «нового себя». О прорыве в пространство, именуемое «по ту сторону добра и зла».
Следующее стихотворение. Рассмотрим две первые строфы:
Говоришь, у тебя — жизнь,
а у меня мышь
ест под полом вчерашние крошки,
и я не зову кошку,
моя мышь шуршит и скребет,
моя мышь все время грызет,
и время от времени
я собираю эти огрызки времени:
Разберемся с мышью. Слово mus образовано от греческого глагола «воровать», что, возможно, и сделало мышь символом воровства. В России мышь часто называют «серым воришкой». Сразу же возникает цепь ассоциаций: мышь-воровство-ворованный огонь-Прометей.
Конечно, можно продолжить игру в бисер и под микроскопом рассмотреть каждый миллиметр текста. Тем более, вспоминая фильм «Игры разума» о гениальном математике, страдающем шизофренией, допускаю возможность найти тайные символы в любой газетной заметке.
Но меня взволновало вот что. Если предположить, что стихи Дмитрия Григорьева действительно являются посланиями от сверхсознания к бессознательному автора, а посредством самого автора и нам, то, зная универсальные законы развития личности и рассмотрев начальные признаки трансформационных перерождений в первых стихах, я рискнула предположить, что где-то в середине книги должно быть стихотворение о пророке.
И вот, на пятьдесят пятой странице я к своей радости нашла текст, с названием «Новый пророк»:
Косметические хирурги,
космические хирурги,
пластические хирурги тянут ко мне руки
в резиновых перчатках и матерчатых белых,
ладони у них — ангельские крылья,
они пришли меня переделать:
отрезать веки
и вставить в гортань —
чтобы слова стали видимы,
чтобы язык убрать и пришить туда член —
чтобы слова стали семенем,
отрезать руки и ноги,
чтобы сделать крылья из лишней кожи,
чтобы летел на себя не похожий,
сердца людей глаголом жег,
и приземлиться не мог.
Это что же? Дмитрий Григорьев решил, что он новый пророк? Ответ на этот вопрос прост и не прост одновременно. В каждом их нас теплится частица божественного огня. Каждый из нас чувствует в себе горение и мерцание. Дмитрий Григорьев талантливо и мастерски обрабатывает посланные ему импульсы, записывает сны, приснившиеся наяву.
В истории «науки о сне» важную роль сыграли исследования М. М. Манасеиной (1843—1903). Ученица физиолога И. Р. Тарханова М. М. Манасеина в 1870-х гг. изучала значение сна для организма. Анализируя результаты, М. М. Манасеина пришла к выводу, что сон для организма важнее пищи.
А «сны» Дмитрия Григорьева — это хорошая, талантливая «еда», богатая витаминами и микроэлементами.
Ганна ШЕВЧЕНКО