ЗИНЗИВЕР № 6 (144), 2024

В осенний вечер, в тихий дом
На теплый зов огней
Вошла, пропахшая дождем,
И встала у дверей.

По рукавам текла вода
И по лицу текла.
И, словно мутная слюда,
Порожек запекла.

И горячо гудела печь,
И пили красный чай.
У ней платок спустился с плеч
Как будто невзначай.

И все манил к себе огонь,
И стягивалась мгла,
И половица — только тронь —
Вздыхала у стола.

И пел огонь, — она лгала,
Он пел, — она лгала.
И все же не было тепла
Теплей того тепла.

Потом она открыла дверь,
Потом совсем ушла,
Как будто смыли акварель
Или слеза взошла.

Улыбкой дерзкой не играй.
Я стал спокойнее и тише.
Прости, хорошая, прощай,
Ведь без любви душа не дышит.

Я не желаю слов пустых
И приключений невзначайных.
Кто сердцем женщину постиг,
Судьбу прочтет в глазах печальных.

Немало я наворотил,
Набедовал, накуролесил!
Водил девчонок, водку пил.
Я сам себе не интересен!

И ты меня не обнимай.
Ночной проспект огнями вышит.
Прости, хорошая, — прощай! —
Ведь без любви душа не дышит.

Смейся всем — ничуть не заревную.
Нет любви. А день суров и сер.
Выпил рюмку, выпью и другую:
Я ведь русский, не какой-то «гер».

У тебя глаза, конечно, — вишни.
Ну, красива! Ну, и хороша!
Только смейся, милая, потише,
У тебя ж не пьяная душа.

Ни к чему нам петь и обниматься,
Задыхаясь в страсти гулевой.
Нет любви, так хоть налюбоваться,
Хоть налюбоваться мне тобой.

Как рассказать тебе, что я
Ни с кем тебя не предавал,
Что мне приятна грусть твоя,
Припухших губ твоих овал?

Да, были женщины, и я
Не мог сдержать свой жаркий пыл.
Но верь, любимая, что я
Другую вовсе не любил.

Я изменял?
                    Не изменял!
Но был с другой?
                      С другою — был.
Весна. Распутица. Вокзал.
Но и с другой — тебя любил.

У нас на калине смеются синицы,
Но давят зарю облака.
Зачем же слеза у тебя на ресницах,
Ведь я не уехал пока?

Прости, что достал я дорожную сумку.
Пройдемся с тобой у реки,
Где птичьих следов кружевные рисунки
И тычутся в берег мальки.

Куда заведут поцелуи с тобою,
В какой охмуряющий мед?
И кружится туча, как дым над трубою,
И дождик по лесу поет.

Любимая, чувствуешь, дождичек студит
Дорогу, ведущую нас.
Что было — то было, что будет — то будет,
А есть только то, что сейчас.

Дождь! Барабан! Держись, дорога!
Смотает всю тебя в клубок!
Сороки помахали стогу
И скрылись в реденький лесок.

И что за музыка явилась,
И засияла, проходя!
Трава и та, как сердце, билась
В объятьях страстного дождя.

От поцелуев капель звонких
Робели нежные цветы.
И дождь шумел, и в струях тонких
Из музыки явилась ты.

Смеясь, счастливая, босая
Ко мне бежала у берез.
И дождь все шел, не угасая —
Хватало музыки и слез.

И что тут поделаешь? Ну не клюет!
Наверное, рыба ушла под коряги.
Зато я услышу, как ветер поет.
И желтые листья трепещут, как флаги.

Зато я увижу: летит тишина
На тонкой и чуткой, как жизнь, паутинке.
Зато меня встретит сегодня жена
В любимой моей васильковой косынке.

И спросит, конечно: хорош ли улов
И где я так долго бродил на рассвете?
А я наберу на лугу васильков,
Чтоб разом на все ей вопросы ответить.

И вынесет Таня бидон молока,
И сядем под яблоней неторопливо.
И рыбами вдаль поплывут облака.
— Да вот она, рыба-то, вот она — рыба!

Я счастлив был. Но разве знал об этом?
Деревня, братья, бабушка, и дед,
И вся родня. В саду плескалось лето.
Запела мама и отец вослед.

Я счастлив был. Друзья мои, подружки,
Я помню и костры, и рюкзаки.
Мы пили пьяный дождь из мятой кружки,
Нам плечи наливали марш-броски.

Я счастлив был. Мы клеили обои.
И медленной улыбкою скользя,
Ты наблюдала, милая, за мною:
Не так, мол, клеишь, пальчиком грозя.

Я счастлив был, а вот не понимал,
Что счастье — это утро, сеновал,
Пылинок танец в солнечных лучах,
Слиянье губ и трепетный очаг,
Подтаявшие звезды на заре,
Пеленки на веревке во дворе
И воробьиный щебет у окна…

А в зеркало вгляделся —
Седина.

Я возьму с собою в зиму
Дымку глаз твоих озимых,
Перстенек росы на ветке,
Взгляд сосны из-под ресниц,
Гимны грома и дубравы,
Плач волны у переправы,
Мотылька огня лампады,
Охи-ахи половиц,
Лай собачий — дальний-дальний,
Огонек во тьме печальный
И шмеля в боярской шубе, —
Пусть покажет свой басок.
Будут мне светить всю зиму
Дымка глаз твоих озимых,
Огонек во тьме печальный
И на ветке — перстенек.

Ты знаешь, помнишь: утром алым —
Жар припеченых дремой щек,
И луч — над пьяным одеялом,
И губ не выспавшихся шелк.

Потом боры нам гимны пели,
Цветы бежали через луг.
О, боже, как они хотели
Коснуться ног твоих и рук!

И пучеглазые стрекозы,
Смеясь, летели в краснотал.
И тучи били шапки оземь,
И дождь под липами стоял.

Клубилось небо, расступалось,
Смотрелась в лужи синева.
И ты смеялась все, смеялась —
Еще со мной, еще жива…

Привет тебе, калина под окном!
Алеет шаль твоя, укрыла плечи.
Ты так нежна, как только перед сном
Моя родная, что теперь далече.

Так далеко, что холодно душе,
И никакая песня не поется,
Так далеко, что никогда уже
Она меня любовью не коснется.

Калина, помнишь, ты встречала нас,
Смеясь, шуршала юбкою зеленой.
Смотрели звезды миллионом глаз —
На нас смотрели — нежно и влюбленно.

Ты видела улыбки наших дней
И подпевала в праздничных застольях.
И потому теперь еще сильней
Твоя судьба с моей сроднилась болью.

И если раньше в звездную печаль
Ты улетишь, скажи, что я — тоскую,
И подари моей любимой шаль.
Она носила точно же такую.

Все, словно бы, подернулось ледком:
И сад, и синь, и солнце за окном.

Присмотришься — ничто не изменилось.
Степенно дом оглядывает сад.
За банькой — тень и утренняя сырость,
И ветерки соломою шуршат.

На бельевой веревке спят стрекозы.
Играет с солнцем в прыгалки река.
И муравьи, как прежде, по березе
Бегут, бегут куда-то в облака.

Люблю я под вечер спуститься
К малиновой, теплой реке.
Заря пролетает, как птица
И волны поют на руке.

Кукушка, туман и лодчонка,
И сосны — в закатном меду.
И с самой красивой девчонкой
Я к дому по лугу иду.

Цветы улыбаются Тане,
И мне, и смиренным стогам.
И светит великая тайна,
От неба плывущая к нам.

Уж звездами ночь колосится.
Хмелит поцелуев вино.
И счастье все длится и длится…
Давно это было. Давно!