ЗИНЗИВЕР № 1 (33), 2012

Поэзия


Антон КРЫЛОВ
Поэт, филолог, переводчик. Родился в 1960 году. Стихи публиковались в журналах «Нева», «Зинзивер», «Дети Ра», «Футурум АРТ», «Окно», интернет-альманахе «Красный Серафим». Живет в Санкт-Петербурге.



МОЙ РАЙОН
 
* * *

Если жизнь литератора слово,
то сейчас я добрался до суффикса:
где-то здесь — на исходе основы —
занавеска из флексий расступится,
чтобы взять меня в память, а вместо
вставить лексику нового текста.



ELEGIA ROMANA

Птицы обгоняли самолеты
вопреки законам стратосферы,
и вращалась, как волчок, луна.

Тенью на холме седьмом, нечетном
волк сидел, задумчивый и серый,
пел в ночи, и песнь была грустна.

По руинам мировых гармоний
волчье эхо продолжало литься,
приближая час рассветных пчел.

Поверялись алгеброй гормоны,
исходили похотью волчицы,
холм седьмой круглил свое плечо.

За изнанкой семиглавой тверди
два младенца мужеского пола
спотыкаясь шли на волчий вой.

Для иных пугающий до смерти,
он манил их, заспанных и голых,
разобраться с собственной судьбой.

Ночью зов веков особо истов —
думали продрогшие младенцы,
оказавшись под седьмым холмом.

Там, где днем не скрыться от туристов,
им во сне пригрезилось согреться
от волчиц волшебным молоком.

Волк замолк, но радовались дети —
ночью спящий мир так дивно молод,
будто время вспять обращено.

Дать им, что ли, в ходе странствий этих
на холмах построить вечный город —
тот, что там стоит давным-давно.



ПАСТОРАЛЬ

Погода стояла в Курляндии жаркая.
Аурих спустился по лестнице, шаркая.
Марта давно ждала в коровнике.
Аурих и Марта — любовники.

Погода стояла, плыла и падала.
Мельница вращалась, что твоя мандала.
Муку молола в пыль, месила мороки.
Аурих и Марта — в коровнике.

Зубья у вил — сельский символ троицы.
Коровы коровьему богу молятся.
Где-то воюют, где-то чешут лен.
Аурих Мартой удовлетворен.

За мызой Курляндское море плещется.
Аурих шаркает вверх по лестнице.
Марта глядит на небо курляндское.
Небо блекнет и прочь удаляется.



* * *

Давно ли на плоскодонках
ходили туда, где катит
река меловая волны
под списанный дебаркадер.

Там в свете звезды сверхновой
прозрачный журавль резвится,
там даже портвейн дешевый
собой не дает напиться.

Там рдест покрывает воды,
и совы летают молча,
там каждый приплывший оды
слагает, кому захочет.

Пока на песке прибрежном
промокшие весла сохнут,
успеть бы с собою прежним
расстаться и стать бесплотным.

Забыться и стать прозрачным,
а после в лучах квазара
с любимою в танце брачном
пройти журавлиной парой.

Давно ли такими были?
Наверно, минули годы —
ведь весла черны от гнили
и стали полынью воды.



СЧИТАЛКА

Первый, второй уехали
за океан, а третий
хворает который месяц.
Четвертого ищут родители
и жены, а он в запое.
Пятый играет в карты —
тем и живет. Шестого
в больнице психиатрической
учат лечиться ядом.
Седьмому звонить нет смысла,
он стал мизантропом, впрочем
не бедствует. У восьмого
недавно родился четвертый,
и он задержал дыхание.
Девятый сидит пожизненно,
повинен в желании правды.
Десятого десять жизней
спасти не смогли — он умер.
Одиннадцатый пишет прозу
и сам становится текстом.
Никто не помнит двенадцатого,
который кого-то предал,
но смог убежать от ответа,
повесившись на осине.
Других, кроме них, не знаю.



МИКРОРАЙОН

Мой район: столбы обозначают
предчувствие растущей эстакады,
и надпись на заборе обличает
кого не надо.

Это он: узбек-разнорабочий
мешки с цементом двигает, как фишки,
полезность демонстрируя, но, впрочем,
не так чтоб слишком.

Странно тут: расчистили, казалось,
но мусора, камней и хлама столько,
как будто что-то мощное взорвалось
на месте стройки.

Будет так: придет с дождями осень,
на город тучу, словно губку, выжмет,
стройматериалы кран на грязном тросе
поднимет выше.

И еще: лишится средств подрядчик,
комиссия внесет поправки в смету,
на стройплощадку выкатится мячик
мясного цвета.

Эпилог: над покрывалом снега
ворона замерла на ржавой арматуре —
бессмертная, как альфа и омега,
она дежурит.



ЗАНИМАТЕЛЬНАЯ ИХТИОГРАФИЯ

Аквариум
предвечных вод,
в котором рыбы есть
похожие на шприц, перо,
масонский треугольник, надфиль,
куриную лопатку, эспадрон,
ребро пророка, трубку для клистира,
лист, нож, ключ, серп, жезл, керн,
кнут, пряник, палец, пролиставший три
страницы книги книг, ребро пророка
(ребро другое и пророк другой),
и слово, разделенное дефисом —
многообразие подводных царств.



ПИРОСМАНИ

По уточненным данным выяснилось, что
художник,
изображавший скот, танцовщиц и кинто,
возможно,
рожден был в тот же год, когда и Дебюсси
родился,
жил и творил под тем же самым небом с ним
и пил с ним

в тифлисском погребке, в то время как другой
в Париже
с ним пил, но умерли в один и тот же год,
став ближе.



* * *

Ведущие к спасению ступеньки
истерлись, да и лифт не предусмотрен.
При входе отберут оружие и деньги
рабами припасенные на одре

хозяина, безвременно в дорогу
собравшегося. В городском поместье
остались жены ждать и пестовать тревогу
по поводу преемства и наследства.

На остове любимого верблюда,
который был убит на всякий случай,
навозный жук сидит пришельцем ниоткуда,
верхом мечтая въехать в свой вонючий

жучиный рай. Толпятся музыканты
из отставных; им хорошо заплатят,
то есть накормят и нальют, когда останки
сожгут до состоянья пепла. Братья-

молчальники из чина безъязыких
стоят со спичками в руках и дремлют:
им снится ад. Заката розовые блики,
как лазерным прицелом, метят землю

и пляшут на «Феррари» божедомов.
Поодаль тощий проводник из местных
пьет из бутылки яд, по цвету схожий с ромом,
чтоб умереть, а через час воскреснуть,

сопроводив усопшего к началу
пути наверх, а, может, вниз. Не страшно
через кордон ему, как профессионалу,
водить клиентов: там знакомый стражник,

по слухам, терпит это святотатство
из странной прихоти. Друзья вельможи,
пропитанного нефтью, чтобы разгораться
могла быстрее плоть, скучают тоже

поодаль, дожидаясь, верно, пьянки.
Дочь мертвеца стоит в углу, печальна,
закрыв глаза от смерти. Тайной христианке,
ей хорошо известно, что реально

произойдет, когда зола остынет.
Стена за ней, как все, имеет ухо,
но не умеет разбирать слова: «...во имя
Отца и Сына и Святаго Духа».