Переводы
Никита ДАНИЛОВ
Поэт, прозаик. Автор семи поэтических и трех прозаических книг. Не являясь этническим румыном, Данилов говорит на русском и румынском, но пишет исключительно на румынском. На английском языке публиковался в антологиях «Молодые Поэты Новой Румынии» и «Город Мечтаний и Шепотов». Работал бухгалтером, театральным директором, учителем, в течение трех лет был культурным атташе Румынии в республике Молдова. В настоящее время — главный редактор румынско-российского культурологического журнала.
Поэт, прозаик. Автор семи поэтических и трех прозаических книг. Не являясь этническим румыном, Данилов говорит на русском и румынском, но пишет исключительно на румынском. На английском языке публиковался в антологиях «Молодые Поэты Новой Румынии» и «Город Мечтаний и Шепотов». Работал бухгалтером, театральным директором, учителем, в течение трех лет был культурным атташе Румынии в республике Молдова. В настоящее время — главный редактор румынско-российского культурологического журнала.
ВРЕМЕНА СКИТАНИЙ
ИСХОД
ИСХОД
О ту пору, когда тень первых всадников
волной огибала холм и наступали
времена скитаний,
мы вскакивали среди ночи,
гасили огни,
собирали пожитки
и в полной тишине
трогались с места, волоча ноги
по мокрой траве
или свежему снегу,
начавшему сеяться с неба.
И самой первой нашей заботой
были колокола. Два огромных колокола,
в которых можно было развернуть воз,
и еще семь поменьше,
но так дивно умевшие петь,
что обволакивали своим звоном
тихим, сладостным наши сердца.
Хоть летом, хоть зимой
укладывали их на сани
и отправлялись в изгнание
волоча ноги в дорожной
пыли выбеленной холодными лунными лучами
или по снегу только что выпавшему
в котором увязали шаги
словно мягкой пакле;
укладывали колокола на сани
набивали их мешками пшеницы, ржи или муки,
так, чтобы удары их языков
не выдали нас.
Потом впрягались сами в сани
захлестнув пояса и канаты вокруг шеи,
мужики тянули, как бурлаки,
но и бабы, а следом
шли старики и дети,
впряженные в сани поменьше,
нагруженные иконами, хоругвями, священными писаниями
и всяческими одеяниями,
а за нами тащились домашние птицы с клювами утонувшими
в тряпках;
стайки уток, кур и гусей,
следом стадо коз и стадо овец,
собаки и кошки, с мордами перевязанными тряпками;
преодолев один из холмов
кое-кто из нас возвращался
чтобы замести наши следы
от ищеек.
Не было у нас ни коней, ни волов,
ни других вьючных животных,
а только старый ослепший осел,
служивший нам проводником.
…Господь одарил нас такою силою,
что если вначале
мы впрягались по два, по три десятка
в одни сани, нагруженные колоколом,
то после первого холма и первой долины,
обнаруживали в своей душе
столько веры и столько мощи
что груз казался все легче:
теперь сани тянули
две-три пары ног
или даже один человек,
мужчина или женщина:
мы ступали следом
и пели Осанну хмельные от радости.
И после дней и ночей напролет
в пути, когда достигали
подходящего места, недоступного угрозам,
переводили дух,
потом опускали колокола
в воды реки — тучи рыб
кружили вокруг их языков,
дети пытались их руками ловить —
в то время как мы, уже оправившись,
принимались возводить из веток, листвы, соломы и глины
обитель не выше человеческого роста
чтобы в нем возносить песнопения во славу Господа…
Вокруг нее лепили землянки,
круглые, наподобие термитников,
которые некоторые сравнивали
с кротовыми или муравьиными кучами,
но нам они представлялись
земными колоколами, призванными нас уберечь
от ярости супостата зримого и незримого…
Вооруженные до зубов, наши гонители
вырывали нам языки,
но они вновь вырастали, словно хвосты у ящериц;
отрубали пальцы на деснице,
бросали их кучей в церкви
и поджигали, но персты восставали в пламени
как кресты из лучей… Столетья подряд
во имя нашей прадедовской веры
претерпевали мы жестокие гонения:
гнала нас и сама наша Родина-мать.
Мы отправились подальше от ее пределов:
но повсюду нас
преследовало проклятие. Вскорости
как только мы обживались в одном месте,
Родина-мать, расширяя свои границы,
опять ловила нас в свои сети,
и тогда вытаскивая колокола из реки
или озера, где хранились,
мы отправлялись в другое, следующее изгнание.
На рассвете, в белый горн вострубив,
Ангел Божий направлял
наши шаги в пустыню…
волной огибала холм и наступали
времена скитаний,
мы вскакивали среди ночи,
гасили огни,
собирали пожитки
и в полной тишине
трогались с места, волоча ноги
по мокрой траве
или свежему снегу,
начавшему сеяться с неба.
И самой первой нашей заботой
были колокола. Два огромных колокола,
в которых можно было развернуть воз,
и еще семь поменьше,
но так дивно умевшие петь,
что обволакивали своим звоном
тихим, сладостным наши сердца.
Хоть летом, хоть зимой
укладывали их на сани
и отправлялись в изгнание
волоча ноги в дорожной
пыли выбеленной холодными лунными лучами
или по снегу только что выпавшему
в котором увязали шаги
словно мягкой пакле;
укладывали колокола на сани
набивали их мешками пшеницы, ржи или муки,
так, чтобы удары их языков
не выдали нас.
Потом впрягались сами в сани
захлестнув пояса и канаты вокруг шеи,
мужики тянули, как бурлаки,
но и бабы, а следом
шли старики и дети,
впряженные в сани поменьше,
нагруженные иконами, хоругвями, священными писаниями
и всяческими одеяниями,
а за нами тащились домашние птицы с клювами утонувшими
в тряпках;
стайки уток, кур и гусей,
следом стадо коз и стадо овец,
собаки и кошки, с мордами перевязанными тряпками;
преодолев один из холмов
кое-кто из нас возвращался
чтобы замести наши следы
от ищеек.
Не было у нас ни коней, ни волов,
ни других вьючных животных,
а только старый ослепший осел,
служивший нам проводником.
…Господь одарил нас такою силою,
что если вначале
мы впрягались по два, по три десятка
в одни сани, нагруженные колоколом,
то после первого холма и первой долины,
обнаруживали в своей душе
столько веры и столько мощи
что груз казался все легче:
теперь сани тянули
две-три пары ног
или даже один человек,
мужчина или женщина:
мы ступали следом
и пели Осанну хмельные от радости.
И после дней и ночей напролет
в пути, когда достигали
подходящего места, недоступного угрозам,
переводили дух,
потом опускали колокола
в воды реки — тучи рыб
кружили вокруг их языков,
дети пытались их руками ловить —
в то время как мы, уже оправившись,
принимались возводить из веток, листвы, соломы и глины
обитель не выше человеческого роста
чтобы в нем возносить песнопения во славу Господа…
Вокруг нее лепили землянки,
круглые, наподобие термитников,
которые некоторые сравнивали
с кротовыми или муравьиными кучами,
но нам они представлялись
земными колоколами, призванными нас уберечь
от ярости супостата зримого и незримого…
Вооруженные до зубов, наши гонители
вырывали нам языки,
но они вновь вырастали, словно хвосты у ящериц;
отрубали пальцы на деснице,
бросали их кучей в церкви
и поджигали, но персты восставали в пламени
как кресты из лучей… Столетья подряд
во имя нашей прадедовской веры
претерпевали мы жестокие гонения:
гнала нас и сама наша Родина-мать.
Мы отправились подальше от ее пределов:
но повсюду нас
преследовало проклятие. Вскорости
как только мы обживались в одном месте,
Родина-мать, расширяя свои границы,
опять ловила нас в свои сети,
и тогда вытаскивая колокола из реки
или озера, где хранились,
мы отправлялись в другое, следующее изгнание.
На рассвете, в белый горн вострубив,
Ангел Божий направлял
наши шаги в пустыню…
Перевел с румынского Кирилл КОВАЛЬДЖИ