ЗИНЗИВЕР № 10 (42), 2012

Поэзия


Андрей СИЗЫХ
Поэт. Родился в 1967 году в городе Бодайбо Иркутской области. Автор книг: «Интонации» (2009) и «Аскорбиновые сумерки» (2011). Член Союза писателей XXI века. Живет в Иркутске.



MID-LIFE
 
*   *   *

Ливень точит коготь ястребиный.
И неймется, и не пьется нам.
Пахнет черноплодною рябиной
С горьким миндалем напополам.
Терапия мокрых досок. Сырость
Выбелит заборы до кости.
Так втекает, невесомо, серость,
И звенит окрест: прощай-прости.
И на тонкой, чистой ноте свиста,
Без сознанья, маяка и виз,
Мы летим по хляби серебристой
Сверху вниз.



*   *   *

Смутное небо достигает согласья с луной
И разбегаются блики по поверхности водяной.
Ржавое колесо вселенной поскрипывает вальсок.
Поэзия, дочь Камены, роняет слезы в песок
На берегу Кокита. И только гребец Харон
Знает — уже пролито их не один миллион.
Пока она плачет, реки не высохнут никогда.
Века прикрывают веки, теряют следы года,
Но плачи, сливаясь в русло аидовых черных вен,
Спасительное искусство слезам отдают взамен.



*   *   *

Все молва, стрельба по воробьям.
Ни в какие сказки я не верю.
Каждому охотнику по зверю
И казенной водки по сто грамм
Выдаст ловчий — егерь короля.
Пей-гуляй, промахивайся-целься.
Если не имеешь ты ни цейса,
Результат, всегда, левей нуля.



*   *   *

Для любви, для нежности, для страсти
Даром вдохновенным пузырись
В хрустале резном, Мартини Асти,
Наполняй сверканьем ярким жизнь!
Небо заплетает в косы ленты,
Перламутровое утро между гор.
И восходит солнце в цвет поленты,
Итальянский головной убор.
В этом свете тонут ветви пиний
И дельфиниумы грузные от пчел.
Я про этот сон зелено-синий
В русской ранней осени прочел.
В дорогой фальшивой позолоте
Редких кленов, в брошенных садах,
В дребезжащем, к потолку, полете
Сонной мухи, потерявшей страх.
Пленником в дождливом карантине
Строю планы — как туда попасть.
Сердце греет, только вкус Мартини
И одна, но пламенная страсть.



*   *   *

одна на правой другая на левой — шрамом
такая любовь такая чумная страсть
между Лилит и Евой и их Адамом
попавшим волею рока под эту власть
счастливец безумец раб нелинейных истин
ты служишь забытой всеми музыке слов
встаешь на востоке великий и страшный мистик
ложишься на западе в логове диких сов
и слышат тебя одни лишь слепые ветры
разносят твои сказанья среди миров
не посвящая смертных в законы веры
но обольщая их новизной даров
правда и ложь звучат как стекло о камень
счастье и боль весна и соленый лед
женщина-мать или женщина-мед и пламень
и от одной к другой через смерть полет



*   *   *

опять ни мира ни войны
наш бог любви пуглив
нет надлежащей тишины
под ветвями олив
но есть надежда что вот-вот
придет и нас спасет
один знакомый дон Кихот
чудак и стихоплет
идальго белого листа
гусиного пера
является из озорства
из торжества добра
несет в руке бумажный меч
и рубит им с плеча
не с целью выгоду извлечь
не в роли палача
он защитит от глухоты
от слепоты невежд
он в души возвратит мечты
и музыку надежд
и с возращеньем тишины
в оливковой тени
не станут призраки войны
тревожить наши дни



С-ПБ

Ты снова будешь искреннее петь
Не потупляя голоса и взора,
И медь все так же будет зеленеть
На куполе Казанского собора.
Над Мойкой пролетит прозрачный сфинкс
С улыбкой усыпляющей и нежной,
Опутывая чувства ложью прежней,
Чертя над будущим большой и черный икс.
Но никогда, ты слышишь, никогда
Я не коснусь поющих губ губами —
Все то, что было прежде между нами,
Теперь хранит балтийская вода.



СЕРЕДИНА ЛЕТА

Середина лета. Одиночество.
Родина, как юность, далека.
Скоро смерть узнает имя-отчество
Пьяного от жизни старика.
Превращается в Макондо город северный —
Похороны, нищета и дождь.
Пахнут дни смолой, горючей серою,
Перемены к лучшему не ждешь.
Знаешь, что кошмары ночью связаны
С вышедшей в зенит большой луной —
Грешники-отступники обязаны
Выплатить долги по закладной.
Прекратив движенье по параболе,
Жалкое имущество души
Отписать давно уже пора бы им
И наследства отпрысков лишить.
Но таков характер человеческий —
До последнего надеяться и ждать,
Что долги простятся по-отечески,
Что вернется молодость опять.



MID-LIFE

Аста ля виста, бэби!
Мелодия слов проста.
Тебя заждались на небе —
Ты не доживешь до ста.
И как бы из кож не рвался,
Не рвал худосочных жил,
В ритме поспешном вальса
Получишь, что заслужил.
Но в этот горячий август
Крыжовника старый куст
Раскроет зеленый парус
И к жизни добавит вкус.
Смешает кислинку с мятой
В недорогой коктейль.
А что там, за сорок пятой?
Новая параллель.



DUM SPIRO, SPERO*

Мой человек прекрасен, но дремуч
Своей бескрайней, беспощадной ленью.
И потому донельзя невезуч
И неугоден проведенью.
Он молится Европе, и она,
Ему услада, шлет картинки Рима,
Который в дымке утреннего сна
Плывет величественно в будущее, мимо.
Но так же древен, как и год назад,
Как полтора тысячелетья в прошлом.
Соборы — мрамор. Кладбища — базальт.
И для чего еще мечтать о большем?
В той сини неба, зелени холмов
Вся кровь истории бежит неутомимо.
Мой человек стать хочет частью Рима,
Но остается в рабстве русских слов.
Ему неведома латынь и римский счет.
Он каждой ночью жаждет этой встречи.
Но остается только частью речи,
Которая на запад не течет.
Встает Венера беглая над ним.
Целует красным ртом, как сына в темя,
И манит за собой: летим, летим,
Пока есть время.

* Пока дышу — надеюсь (лат.)



РЭЙНГАРД

Город, промокший насквозь, вымыт до белых ниток.
Даже огни фонарей, даже огни витрин,
Смыл торопливый гость, как краски с плохих открыток,
Как пыль с парадных дверей, как этикетки вин.
Теперь не понять совсем, что это был за город.
Какого столетья был, года, месяца, дня?
Дождь приходил за тем, чтоб утолить свой голод,
Но, кажется, что он лил, чтоб напоить меня.
И вот я хожу средь луж, пьяный, похмельный, горький.
От серой воды сырой. Ослепший, глухо-немой.
Как брошенный кем-то муж, после большой попойки —
Волею роковой, не помню пути домой.
Гляжу опустевший взором, а радужка глаз бела —
Вымыто все, и днище изъедено рыбой скользкой.
Мой город разграблен вором, а прежде в нем жизнь была
И изредка, невпопад даже казалась сказкой.



РЕМИНИСЦЕНЦИЯ

Где, в какой глухомани теперь прозябает Татьяна?
Наш Онегин стареет, спиваясь, листая псалтырь.
И в гостиной его не звучит ввечеру фортепьяно,
Дом бесшумен и пуст, как покинутый монастырь.

В одичавшем саду, где лился ее голос невинный —
Словно кто-то слегка задевал серебром о фарфор,
Не стряхнут на ходу черных, вызревших ягод малины
Ни дворовые девки, ни птицы лесные, ни вор.

Только тусклый маяк загорает к ночи на погосте —
Божедом зажигает радушно над будкой огни:
Может быть, постучат в его дверь неурочные гости —
Так дорогу в Аид непременно отыщут они.



*   *   *

А ты все пьешь из звездного ковша,
Моя неисправимая душа.
Твои мечты пусты и мимолетны.
Но, чувствами прекрасными греша,
Одним лишь этим Господу угодны.

В стране ветров и вечных синих льдин,
В Сибирии холодной и далекой,
Живу, недружелюбный Лоэнгрин,
В берлоге тайной, жизнью одинокой.

Ищу пути вернуться из тени
В согретую людьми и светом область,
Где есть надежда поклонится истине,
Где, может быть, еще не спета молодость.

Тянусь всем сущим, праведным во мне —
К теплу. Ищу, для тела, дела.
Моя душа всегда любви хотела,
Но все не разглядит ее во тьме.



SIC!

я лето томное люблю
густое как шираз*
и волны теплые ловлю
сухих воздушных масс
медовый корж над головой
ленивый полусон
адриатический прибой
и черноморский звон
но слаще этих нег земных
и всех небесных труб
прикосновенья молодых
неутолимых губ

*Красное вино