Рецензия
Дмитрий Цесельчук. «В рай как прежде открыта калитка»
Серия «Поэтоград». Выпуск 1
М.: «Вест-Консалтинг», 2012
Дмитрий Цесельчук — поэт интересный. Сказал бы даже — разнообразный. Он записывает жизнь, пишет биографию себя и своего века. И как-то естественно воспринимаются собранные в одной книге стихи, эссе, интервью, воспоминания… Книга «В рай как прежде открыта калитка» — первая в серии «Поэтоград», созданной Союзом писателей XXI века и Союзом литераторов России.
Цесельчук известен, в первую очередь, как переводчик; это была вынужденная мера — против опрощения и — увы — вольнодумия; следствие советской цензуры, когда оставалось либо подстраиваться под власть, либо писать «в стол», либо — и это был выбор Цесельчука — уходить в переводы. «Правда, я при этом старался “не испортить себе руку”, дав обет — не халтурить, не переводить только ради денег, ведь халтура будет записана в тебе на клеточном уровне, и какие уж тут собственные стихи — о них придется забыть или же стать советским поэтом-многостаночником». К сожалению, переводов в новой книге мало, в основном, они даны как примеры-иллюстрации к эссе.
Идея собрать в одном издании многожанровую палитру, конечно, не нова. Важнее — удельный интерес к каждой из составляющих, та изюминка, что делает тривиальную книгу нетривиальной. Эссе, эти своеобразные воспоминания, отрывочно приглашающие в литературную Москву 70–90-х годов, эпоху «СМОГа» и «СПЕКТРа», сами по себе оставались бы отрывными листками календаря (сколько их, этих воспоминаний!), если бы не характеризующее время бегство от двух фигур, вышедших из эпохи «черных воронков», да только скинувших годы и этапы кровавой жути.
Литературные мемуары — жанр интересный и вне творческого контекста; лица, лики, личины (именно так называлась книга воспоминаний Николая Старшинова) привлекают неизменный интерес, хотя современный читатель больше привязан, к сожалению, к личинам. Но литература — это еще и свобода (почти до грани фола). А потому нисколько не удивляешься интимным стихам Цесельчука, подчас с некоторой физиологией. Впрочем, сама грань между эротикой и порнографией (последнее, конечно, не относится к разбираемой нами книге) в русской литературе не очень-то обозначена. Тема действительно непроработана и нынешнее повсеместное похабство напополам с матом — не имеющее к искусству никакого отношения кроме, собственно, языка — следствие духовных клише и навязанной эт(н)ической духовности. Мне милее выражение «заветные сказки», народно-литературное, простое и интимно-мудрое. «Сказки» Дмитрия Цесельчука — отчасти отражение сегодняшней морали, соединенной с силлабо-тонической стихотворной традицией. Получается непривычно, но…
Рябой прибой необорим и мелок.
Как нежен юг. Ласкает ветерок.
Лежу у ног двух офигенных целок,
Дав их оберегать себе зарок.
Как сестрам, я ласкаю грудь и ляжки,
Как будто в шутку делая массаж.
О, как они визжали, две бедняжки,
И оборачивался черноморский пляж.
Подобные, эротические, стихотворения Дмитрия Цесельчука обладают притягательным свойством — неизвестностью. Что будет дальше — лирика или физиология, чувство или страсть? Читая, ловил себя на ощущении, что словно бы специально выискивал подобные стихотворения, острые, фолящие, но и — народные, «заветные».
Естественно, эссе и интимной лирикой сборник не ограничивается. В нем множество стихотворений, запечатлевающих момент («О чем печалишься, Нино…» и др.); природная, любовная лирика, построенная на синкретизме чувств (звук, цвет, вкус и др.); стихи — констатации времени, отчасти напоминающие аналогичные опыты Сергея Мнацаканяна:
«Доктора Живаго» напечатали
небольшим отрывком в «Огоньке».
можно подчеркнуть «находки» тщательно,
а не схоронить на чердаке…
На чердак запрятал дед «Историю»
с вычеркнутым тов. Бухарин, тов.
Троцкий — видно в эту категорию
был и сам попасть всегда готов.
Стихи переводчика — это всегда точность, подчас излишняя скрупулезность; это — отголосок профессии, требующей предельной концентрации в поиске единственно верного, отражающего суть слова.
Книга, на мой взгляд, состоялась. Именно в многообразности, смысловой дифференциации. Это и не дает заскучать. Ведь современные читатели — что дети. А для детских произведений еще Корней Иванович Чуковский рекомендовал писать стихи, не забывая периодически менять ритм, дабы ребенок не утомился, тем более не заснул. Подобная участь книге Цесельчука не грозит.
Владимир Коркунов
Владимир Ерошин. «ЛЕТО. Парк танкеток»
М.: «Вест-Консалтинг», 2012
Писать о танкетках трудно. Они пробуждают легкую форму естественного смущения. Да и что это за жанр такой, спросит не особо искушенный читатель. И будет прав. Танкетка — стихотворная! — появилась в 2003 году. Ее создатель, Алексей Верницкий из Екатеринбурга, в заглавии одной из статей сказал недвусмысленно: «Танкетки: стихи между дыханием и молитвой».
Впрочем, сказать-то легко, на красивые слова все мы горазды; куда труднее желаемое воплотить. Так что непонятно, чего тут больше — игры и шутовства или действительной поэтической сути. Лаконизм, надо полагать, предполагает предельно сжатую мысль, чуть ли не намек, за которым скрывается микро (а то и макро) мир. Верницкий в своих штудиях приводит несколько примеров: «болел/ пыль на книге» (Роман Савоста) или «завтрак/ клава в пепле» (Владимир Ерошин). Сборник последнего «Лето. Парк танкеток» стал свое-образным подведением итогов — в нем, помимо авторских, приведены танкетки о танкетках «мастеров жанра» (последнее сказано с некоторой суеверной боязнью — трудно все-таки определять мастеров за такой небольшой временной отрезок).
Скажу честно — читать все танкетки подряд вряд ли возможно. От обилия двустиший рябит в глазах, да и в «поэтическом» плане они неравноценны. Есть, что называется, философские каламбуры, есть тонкие психологические «зарисовки», есть и проходные, которые хорошо бы переработать, ужать. Но поскольку танкетка еще не вполне утвердилась на просторах авангардной поэзии, все это допустимо — жанр формируется, танкетки пишутся, и в разносортном разно-образии удается выхватывать отдельные кристаллики. Наиболее удачные — на грани деструкции с конструкцией, каламбура, иронии.
....
Снегурочка
оттает
в шампанском
Это, как явствует из названия раздела, — битанкетка. Впрочем, тут стоит ненадолго остановиться и перед дальнейшем цитированием кратко привести основные законы жанра, сформулированные Верницким:
«Я хотел бы ввести в обиход русской поэзии сверхкраткую твердую форму, описываемую следующими правилами:
• текст состоит из шести слогов;
• текст состоит из двух строк;
• слоги расположены по строкам так: либо 3 в каждой строке, либо 2 в первой строке и 4 во второй строке;
• текст содержит не больше пяти слов;
• текст не содержит знаков препинания.
Я буду называть такие стихотворения танкетками, по аналогии с хорошо известной крат-кой твердой формой — танка».
Остальное понять существенно проще. Это и, как говорит автор одного из вступлений к книге (всего их три) Кирилл Анкудинов, «родовое проклятие — искушение эстрадностью, каламбурностью». И как замечает Елена Черникова: «вид разведки. Рейд в глубокий тыл друга — русского языка». И, наконец, «энциклопедия нашей с вами жизни, утратившей цельность, но прибавившей в многообразии», — Николай Недрин.
Потому и получается, что книга Ерошина — некоторым образом энциклопедия танкеток, которые, в свою очередь, являются энциклопедией жизни, которая, как мы уже поняли, — разведчик в тылу русского языка. В общем, дом, который построил Джек. А родовое проклятие снимается очень просто — через создание убедительных текстов, когда комплименты и дифирамбы будут мишурой и бутафорией, а не основой. То есть, когда не надо будет доказывать и утверждаться, а лишь подтверждать очевидное.
Анализировать эти тексты проблематично ввиду «значительной незначительности» формы. А самый актуальный вопрос (заданный неоднократно) — есть ли в танкетке авторский голос? Вероятно, он может проявиться не в смысло-звуковой игре, где стиль, как ни посмотри, унисекс, а в лексических, языковых особинках, в словаре, помноженном на жизненный опыт. У Ерошина он встречается:
утро
рассмеялось
или
Москва
Мекка пробок
или
тот свет
не выключишь
Рядом и «безавторские», отличимые только размахом фантазии: «все козлы/ мужики» — перевертыш смысла, «праздник/ упразднили» — игра слов. Будущее танкетки, таким образом, туманно, но перспективно. В этом смысле Ерошин — автор благодарный.
Владимир КОРКУНОВ