ЗИНЗИВЕР № 2 (46), 2013

Критика


Игорь Харичев. «Будущее в подарок»
М.: «Вест-Консалтинг», 2012

Управлять отдельным человеком можно только тогда, когда он находится под чувственным гипнозом тоталитарной зависимости. В такой же мере это касается и государства. Игра на чувствах и эмоциях — самый действенный рычаг управления, будь то чувство страха или любви.
Если охмуряется хотя бы половина твоего сознания с маленьким перевесом, это означает полную преданность управленцу. Другой половине якобы свободного сознания трудно уже оказывать сопротивление первой своей части и проявлять адекватность.
Так, чтобы управлять немцами, Гитлеру надо было сначала завоевать их любовь и доверие. Такая же история и со Сталиным. Приход Антихриста, предсказанный в Апокалипсисе, будет основан на том же самом фундаменте первоначально внушенной народу любви: до тех пор, пока не начнет обнажаться звериная сущность завоевателя.
В этом смысле новая книга Игоря Харичева, если рассматривать ее с позиций теологии, напоминает схему будущей жизни при захвате мира Антихристом.
Все приметы первоначального этапа правления Антихриста на Земле художественно выявлены в этом романе, повествующем, казалось бы, о других вещах. Вряд ли автор размышлял именно в этом ключе, но я думаю, что его перо бессознательно изобразило один из возможных вариантов будущего, исходя из малоутешительных фактов настоящего как во всем мире, так, в частности, и в России.
Прежде всего, конечно, любовь народа основывается на экономических завоеваниях, и, пробуждаясь от комы через 50 лет, в 2061 году герой книги Питер Морефф знакомится с новой цивилизацией. Он осознает, что жизнь в целом улучшилась. Побежден мусульманский экстремизм, теракты остались в прошлом, изменилась жизнь в бедных странах, возникла веротерпимость, люди научились управлять климатом и не допускать катастроф, высокого уровня достигла медицина, мир перешел на термоядерную энергетику, экономических кризисов больше не существует. А во главе мира — всемирное правительство. Главная примета надвигающегося Апокалипсиса.
Одно из первых, что заставляют сделать Питера Мореффа по возвращении в сознание, — это имплантировать чип, поясняя, что он необходим для безопасности, и что в настоящее время он имплантируется каждому жителю земли с младенческого возраста. А это уже вторая примета — печать Зверя, тотальный контроль над каждым человеком, без которого он не сможет участвовать в социальной жизни и даже сделать необходимые покупки в магазине.
(Электронные карты, видимо, предтеча этой печати, проба пера.)
Политическое устройство романа также не внушает утешения. Вместо государств теперь некие самоуправляемые территории. Что касается России, то сначала она распалась на несколько частей, и для поддержания порядка, узнает герой, пришлось вводить международные силы, в результате чего и образовались самоуправляемые территории. Россия разделилась на пять частей, одна из которых и получила название Россия. Всемирным языком стал английский, а в качестве второго используется русский, хотя его влияние и протянулось на Запад.
В быту люди перешли на «концепцию разумной достаточности». Не принято иметь много вещей и выбрасывать их только потому, что они вышли из моды. Разумно сочетается удовлетворение потребностей и экономических ресурсов. И создается впечатление, что люди в этом обществе стали приблизительно такими же, как и обслуживающие их роботы — все с одинаковыми потребностями как в еде и одежде, так и в культуре: по мультивизорам по запросам населения показывают только боевики.
В области культуры роман Харичева дает, кстати, самые печальные прогнозы. Наметившийся еще в молодости Питера разрыв между технологией и духовным развитием принес свои результаты. Из книг остались только электронные, а бумажный вариант — слишком дорогой, элитарный. Прогнозы появляются уже и сейчас, когда в «сети» читаешь сообщение о том, что в США открывается первая публичная библиотека, в которой не будет ни одной бумажной книги. Электронные произведения можно будет загрузить на свое устройство или получить электронную книгу в пользование на две недели. Через указанное время программа-деактиватор сотрет всю информацию с устройства, превратив «читалку» в неиспользуемый хлам.
Сайты в романе, в основном, тоже развлекательные. Существуют, правда, и для интеллектуалов, но стоят недешево, потому что почти никому не требуются, и владельцы вынуждены поднимать на них цену.
Как не все люди захотят подчиниться Антихристу, отказываясь от печати, так и в романе возникают колонии, в которых живут «изгои». В народе таких людей называют «асоциальными», а правительство допускает жизнь в резервациях только потому, что там, как выясняется по ходу повествования, находятся вредные производства. На одной из таких обособленных территорий герой обнаруживает свою дочь Викторию.
Уже с первых дней Питер Морефф решает мучительный для себя вопрос, сможет ли он жить в таком мире и хочет ли он этого. Прежде всего потому, что в нем нет России — важнейшей для него страны. Он мысленно обвиняет русских в том, что они не сохранили Россию, а причину видит в неуважении законов и личности, безответственности и непризнании ценности человеческой жизни.
Всемирное правительство в романе Харичева допускает диктатуру большинства, но сам герой не принимает такого порядка, убежденный в том, что электронное голосование потребителей нужно заменить властью интеллекта. С мнением героя вполне можно поспорить, потому что подобная смена и явится уже окончательным утверждением прихода Антихриста, что так явно, с первых страниц повествования проявляется в этом заслуживающим читательского внимания романе — увлекательном и не кажущимся мне фантастическим.

Полина ВАЙС



Юлия Пономаренко. «Сто и девятнадцать настроений»
М.: «Вест-Консалтинг», 2013

Стихи в сборнике молодой поэтессы Юлии Пономаренко нельзя рассматривать как безупречный образец силлаботонического стихосложения, но в них, безусловно, искренность, простота, доходчивость, желание поделиться своим духовным миром. Некоторая неумелость компенсируется эмоциональностью, лабильной сменой настроений, как это и бывает в молодости. Взгляд не может задерживаться долго на чем-то одном, перемещается с предмета на предмет, а одно событие сменяет другое. Книга поэтому и называется «Сто и девятнадцать настроений». «Что вижу, о том пою», — пишет Юлия. Так могла бы сказать пушкинская Татьяна. Фото девушки-поэтессы на обратной стороне сборника, во взгляде которой любовь и надежда, и напоминает нам лирическую героиню своего же стихотворного романа. О чем прежде всего пишут — иногда в альбомах — молодые девушки? Конечно, о любви:

Пускай не знаешь ты:
Стихи я о тебе пишу…

Опыт, в том числе и творческий, еще придет со временем, которое не стоит торопить. Да дело и не в опыте. Может быть, в том неповторимом мгновении, которое осознается как чепуха в голове и пока еще беспечность, через которую проникаешь к истине. В этом смысле стихотворение «Чепуха» кажется мне наиболее удачным и показательным, когда всего в нескольких строчках исполняется жизнь от молодости до старости:

Копошатся муравьи и пчелы
В голове моей.
Воробей кричит веселый
У входных дверей.
Мысли и вопросы настежь
Выпустила жизнь.
На веревке баба Настя
Сушит миражи.

Полина ВАЙС



Михаил Николаев. «Пятая масть»
М.: «Вест-Консалтинг», 2013

Михаил Николаев — член Союза писателей России, автор четырех поэтических книг и многочисленных публикаций. Как поэт начинал в 60-е годы «оттепели» в самобытном московском литературном объединении «Спектр».
Новый поэтический сборник М. Николаева отличает то, что в поэзии не всегда принимается — ирония, если рассматривать поэзию как серьезный жанр литературы, не допускающий смешков и улыбок.
В некоторой степени ирония присутствовала в его стихах всегда, но «все стихи именно этой книги близки по ироническому восприятию непредсказуемой действительности».
Как стилистический прием ирония не нова и разделяется у Квятковского на романтическую (Тик, Новалис) — «средство стать выше будничности и пошлости обыденной жизни» и сатирическую (Гейне, Маяковский) с высшей ее степенью — сарказмом. Сам автор считает, что эпиграфом книги могло бы быть философское изречение: «Жизнь так сложна, что смотреть на нее серьезно просто смешно». Стихотворная ирония для него «испытанное лекарство в нашем безумном электронно-прагматическом мире».
У Михаила Николаева она не восходит к сарказму. Это, скорее, легкая беззлобная улыбка, иногда направленная в мир, чаще — на себя:

…Себя, и то понять нельзя
без приговора —
Нет, головою о косяк
не сдвинуть горы!
Беда грустит невдалеке,
туман, ненастье,
Но кот, лежащий на руке,
трещит о счастье…

Вы не найдете в книге красочных гипербол и метафор, которые отличают ироническую провокационную поэзию Маяковского: «Возьму и убью солнце!». Но и здесь есть свой «шифр». Мне кажется, этот «шифр» в улыбке, за которой скрывается печаль:

…Время былое, вернись,
Радостью, радугой обернись!
Обернуться? Обернуться?
Поздно.
Облаками торговать несерьезно.
Остается только извиниться,
За то, что не могу измениться,
За то, что убожеству я не помеха…
Бью зеркала в комнате смеха…

Полина ВАЙС



Валерий Черкашин. «Отечество — отчество», «Следы ушедших лет», «Постскриптум»
М.: «Вест-Консалтинг», 2012

Стихи, баллады и поэмы Валерия Черкашина — члена Союза писателей России и лауреата ряда творческих конкурсов вышли сразу в трех томах. Неслучайно они связаны между собой, хотя армейская тема преобладает в первом томе.
Валерий Черкашин — человек военный. Он прошел мужественный путь от суворовца до полковника. Его 37-летний стаж службы в армии внушает большое уважение. Черкашин профессионал, но не только военной службы. Его в полной мере можно назвать профессиональным поэтом.
В аннотации к трехтомнику заявлено, что «стихи, поэмы, баллады, составившие более десятка его книжек и сборников, — духовное содержание, нравственный критерий и философский смысл солдатского труда».
Во вступительном слове Черкашин пишет: «Моей судьбой стала армия. Та, в боевых рядах которой дрались с врагами Отечества дед и отец. В которую я пришел одиннадцатилетним мальчишкой-безотцовщиной. Надел черную суворовскую шинель, чтобы семь лет спустя понять: выдаются шинели на годы, мне досталась моя — на судьбу».
Стихи возникали «где придется», так как офицер редко располагает свободным временем. Годами ждали они своего часа. Это стихи о тех стойких, несокрушимых, преданных служению Родине людях, честь которых в наше время часто дискредитируется. А ведь военная тематика ведет свои истоки со времен русских классиков: героической романтики «звука мечей» и «рокового огня сражений» Пушкина, со стихами Лермонтова, который, по словам Андронникова, воспроизводил фигуры, лица, пейзажи, кипение боя, скачки или преследования.
XX век продолжил классические традиции военного поэтического слова. Во время Великой Отечественной войны впереди всех литературных жанров стояла вдохновляющая защитников Родины поэзия, которую можно назвать героической, вспоминая имена А. Т. Твардовского, К. М. Симонова, Мусы Джалиля с его «Письмами из окопа» — книгой, изданной во время войны и явившейся образцом лирики тех лет.
Во «вдохновенной приподнятости» творчества Ольги Берггольц присутствуют все виды эмоционального оружия: «лиричность, драматизм, страстная прямота».
Известны строки Юлии Друниной, ставшие программными:

Я только раз видала
                                      рукопашный,
Раз наяву. И тысячу — во сне.
Кто говорит, что на войне
                                         не страшно,
Тот ничего не знает о войне.

Являясь приемником талантливых предшественников, Валерий Черкашин — художник не военных, но мирных солдатских будней. При этом он хорошо осознает, что в любую минуту, «по первому сигналу выйти в бой» солдаты должны быть готовы встать на защиту Родины. Не застрахован солдат и во время службы, когда осколочным эхом может настигнуть его давно завершенная война, как в стихотворении «На разминировании»:

Потом говорили: разъело металл,
Взрывать надо было на месте.
И парня жалели. А взводный
                                               писал
Родителям горькие вести:
за тридцатилетьем осталась
                                               война,
а взрыв ее скинулся рядом.
И вот до солдата достала она
Проржавленным старым
                                           снарядом.

Погружаясь в поэзию Валерия Черкашина — стихотворение за стихотворением, — кажется, что читаешь поэтический армейский дневник, охватывающий своими наблюдениями каждое происходящее в армии событие: «первый свой армейский строй», «…встречный бой: по плану года, по учебной теме…», взводные занятия, где хоть и не взаправду, но — «…Обидно это — быть убитым. Совета не подашь живым». Последние строки являются обращением к действительно погибшим солдатам, защищавшим Отечество.
Надо сказать, что в творчестве Черкашина затронуты не только армейские будни, но и все аспекты человеческой жизни. Ведь настоящий поэт не замыкается на какой-то одной теме.
«Жди меня, и я вернусь, всем смертям назло», — эти лирические строки Константина Симонова настолько въелись в память любого советского человека, что стали поведенческим девизом, символом веры и любви многих женщин и мужчин в военные годы. От обратного исходит, видимо, наше нынешнее время в стихотворении Черкашина:

Зори небо осветили, —
время хлопцев провожать.
…Но единственная в мире
не пообещала ждать.

Так вот прямо и сказала:
«Глянем, как пойдут дела…»
И дорога до вокзала
ох и горькою была…

Во втором и третьем томе разнообразие тем набирает свои обороты: любовь, природа, отношения с миром, Россией, Богом. Самой высшей пробы лирика, насыщенная метафорами и продиктованная стройным пониманием творческой преемственности:

То накаляясь добела,
то остывая в мгле
потемков,
из века предков
в даль потомков
летит стрела.
И в бесконечности ее
в ее высоком напряженьи
я знаю: я не острие,
я — продолженье…
Пройдет еще
немало лет
от слепоты и до прозренья —
стрела промчит,
оставив след —
свет озаренья.

Полина ВАЙС