ЗИНЗИВЕР № 3 (47), 2013

Проза


Кристина ВЫБОРНОВА
Прозаик, поэт-песенник, композитор. Родилась в 1984 году в Москве. Публиковалась в журналах «Мурзилка», «Стригунок», «Детское творчество», «Московский вестник», газетах «Опасный возраст», «Юная Москва» и др. Автор книг для детей «Кристинины сказки», «Претенденты на Землю», «Мечтать вредно», аудиокниги «Связь между мирами» и научно-фантастического романа «Нейронная сеть “Колин”». Неоднократно выступала на радио и телевидении. По повести «Диванное чудо» в 1999 году был снят девятисерийный мультфильм, демонстрировавшийся по ТВ. Член Союза писателей России, Союза писателей XXI века.



ИДЕАЛЬНЫЙ МИР

— А реальность-то полная будет? — недовольно поинтересовалась тощая молодая женщина с острым носом, выщипанными и нарисованными заново бровями и густо мелированной прической, похожей по форме на репейник, ворочаясь в мягком гасящем движения кресле.
— Полная, полная, — так же недовольно отозвался субтильный лысоватый консультант в ярко-синем форменном костюме. — Что вы беспокоитесь.
— Я не беспокоюсь, но я за это деньги заплатила, так что учтите, что я, как потребитель, имею право предъявить вашей организации претензию…
— Имеете, но только к реалистичности мира, — зевнул консультант, пройдя мимо клиентки по тесной кабинке, из-за чего синяя скользкая поверхность кресла, наполненного амортизационной жидкостью, начала колыхаться. — Сам образ вашего идеального мира строится на основе ваших же представлений о нем. Вас предупреждали, вы документик подписывали, помните?
— Помню, но учтите, что если вы собираетесь выдать какие-то ваши недоработки за мои представления об идеале, то я свои права знаю.
— У нас все клиенты довольны, — дежурно отмахнулся консультант, почесывая лысину согнутым указательным пальцем. — Но можете для большей четкости изображения на всякий случай описать свой идеальный мир вслух. Все равно я пока настройкой занимаюсь.
Женщина помялась в кресле, пытаясь сменить позу, что ей, конечно, не удалось, откинула голову назад и с видом, будто выполняет тяжелую, но необходимую работу, начала говорить твердым тоном:
— Значит, так. Место — как можно безлюднее, чтобы никакого там быдла с бутылками, с дурацкой музыкой, шашлыками… И вообще чтобы не было никого. Даже родственников. Впрочем, родственников чтобы не было в первую очередь. Мой нынешний партнер по жизни…
— Что-что, пожизненное?! — удивленно повернулся к ней консультант, слушавший вполуха.
— Вы своим делом занимайтесь! Я говорю, что моего партнера в идеальный мир включать не надо. Я хочу отдохнуть. Я устала. Так, дальше. Что мне обязательно будет нужно?.. Я же там проведу неделю?
— Да, неделю субъективного времени, по прейскуранту, или два часа по нашему времени, — подтвердил консультант, водя рукой по сенсорной панели, уже основательно залапанной чьими-то жирными пальцами.
— …Так, неделю, хорошо. Тогда жилье. Апартаменты, не ниже пяти звезд, чтобы обслуживание было на высшем уровне, а не как на прошлом отдыхе — за что мы только деньги заплатили! Должен быть доступен весь спектр услуг и развлечений — массаж, корт, боулинг, рестораны, сауна, хороший бассейн… Ну, это кроме моря. Естественно, море тоже должно быть: температура около двадцати шести градусов, вода прозрачная чистая, легкие волны к обеду, чтобы можно было совершать поездки на яхтах. Территория вокруг апартаментов должна быть чистая, аккуратная, чтобы была тень, но безо всяких зарослей, потому что в зарослях неудобно ходить, и…
Голос ее затух, она уютно погрузилась в кресло и закрыла глаза. Разбудил ее резкий голос консультанта:
— Вы раньше времени не засыпайте, пожалуйста. Настройки сбиваются.
— Безобразие! Что у вас за сервис! Кошмар какой-то, с вами тут отдохнешь… У меня и так нервы на пределе, вы еще кричите на ухо. За мои деньги!
— Вы не договорили про свой идеальный мир, — непрошибаемо отозвался консультант. — Остановились, кажется, на том, чтобы в нем была убранная территория без зарослей.
— Да, правильно… Так, что у нас дальше: погода. Средняя, не выше двадцати пяти градусов тепла, терпеть не могу жарищу и холод. Ночью можно чуть прохладнее. И чтобы никаких людей…
— Это вы уже говорили.
— …Хотя я передумала. Одного человека можно. Естественно, мужчину. Идеальных людей ваш компьютер делает?
— Чего он только не делает. Только вы побыстрее представляйте, через три минуты начнем.
— Господи, и это называется клиентоориентированый подход! Мужчина, кто из нас тут заинтересован в том, чтобы продать свою услугу?!
— Не знаю, — пожал консультант плечами. — Вы пока говорите, время идет.
Женщина судорожно дернулась в кресле, зажмурилась и сердито забормотала:
— Так, ну что: рост не выше метра восьмидесяти, не люблю высоких, и не ниже метра шестидесяти, не люблю мелких. Глаза карие, волосы темные, одежда мужская классическая, безо всяких дырявых джинсов… Должен быть аккуратным, опрятным, не растрепанным. Так, черты характера: активность, оптимистичность, — не люблю нытиков, — интеллигентность, — не люблю быдло… Характер твердый, не мямля, но мне чтобы не возражал, я возражений наслушалась на работе. Устала, как собака…
— Устали, так и спите, голову только в это углубление подвиньте, там контакты. Вот так… — донесся до нее как будто издали затихающий мужской голос. Женщина провалилась в сон. Консультант, поддернув сползающие форменные брюки, в последний раз стукнул по сенсорному экрану, согнувшись, вышел из маленькой белой каморки, где лежала клиентка, и с усилием закрыл за собой толстую дверь с круглым мутноватым стеклом, в толще которого замигали, отсчитываясь назад, секунды и минуты.
…Женщина приоткрыла глаза и увидела над собой небо густо-синего цвета, постепенно переходящего в бледно-оранжевый: горел закат. Кроме неба об этом событии возвестил и комар, приземлившийся ей на руку и впившийся в нее. Машинально смахнув комара, женщина пощупала вокруг себя и обнаружила сухую крошащуюся землю, покрытую островками жесткой травы. Спугнув еще несколько десятков комаров, она, наконец, села и принялась оглядываться в попытке понять, куда это ее занесла компьютерная программа «идеальный мир».
Оказывается, она сидела на невысоком берегу маленькой реки с темной непрозрачной водой. Река состояла большей частью из поворотов и пробиралась между круглыми серебристыми ивовыми кустами. Кое-где из воды торчали черные склизские коряги, сильное течение создавало вокруг них небольшие водоворотики. Берега реки поросли деревьями — в основном, ветлами, но была и парочка сосен и даже кучка маленьких темных елочек. Вдали, в просветы между стволами, можно было разглядеть одноэтажные домики с оранжевыми, блестящими от отраженного закатного света окнами — то ли деревню, то ли дачный поселок.
Пока женщина, равномерно уничтожая комаров, изумленно оглядывалась, набрали громкость и звуки идеального мира. Где-то заунывно замычала корова, среди черных елок притаилась кукушка, кукующая без остановки с маниакальным упорством, а в ивовых кустах позади неожиданно громко, будто включившись, забулькал соловей. Впрочем, звучала не только дикая природа. Выше по течению, на том же берегу, где сидела женщина, за поворотом реки слабо мигало у воды красноватое пламя костра, слышалось сухое бренчание, как будто кто-то рассерженно бил кулаком по плохо натянутой бельевой веревке, и несколько недружных и немелодичных, зато очень громких голосов пели «Нас извлекут из-под обломков». Иногда в такт этому пению лаяла сиплая и визгливая собака. Женщина медленно встала, ошарашенно почесала голову и тут же обнаружила, что вместо модной прически у нее теперь средней длины волосы, забранные в хвостик. А одежда, как она увидела, глянув вниз, состояла из желтого платья-халата на пару размеров больше, чем надо, и пыльных фиолетовых вьетнамок.
Идеальный мир продолжал разворачиваться: посмотрев вниз по течению, она обнаружила меланхоличного рыбака в кирзовых сапогах, недвижимо застывшего над удочкой на том берегу, и купающуюся в реке почти напротив него компанию молодежи, которая с дикими воплями бросалась в воду. Вода, судя по контексту воплей, была весьма прохладной. Женщина поежилась и обняла себя за покрывшиеся мурашками плечи. Солнце ушло за деревья. Откуда-то потянуло густым шашлычным дымом…
Тут сзади раздался громкий треск, и из зарослей сухой жесткой травы и прошлогодней крапивы, хрустя упавшими ивовыми ветками, выбрался загорелый и здоровенный бритый налысо парень с расплющенным боксерским носом, в исподней майке, длинных синих шортах и таких же пыльных фиолетовых вьетнамках, как и те, что были на самой женщине.
— Люба, так твою растак, — обратился он к ней на народном матерном языке. — Ты куда, блин, девалась? Я тебя, туда-растуда, тут че, искать буду? Пошли давай быстро, стол накрывать мужикам кто, так-растак, будет? Ну давай резче, Люб, твой брательник с бабой уже приехали, мамашка твоя все огурцы нарезала. Еще тачки надо вымыть, палатки разложить… Пошли, короче.
— Да-да, иду, — пробормотала она. Парень удовлетворенно кивнул квадратной головой.
— Давай за мной, пока пойду музон врублю, чтоб тебе не скучно было и чтобы этих козлов заглушить, орут тут со своей разэдакой гитарой…
Не дожидаясь ответа, парень развернулся и сгинул в зарослях. Минуту спустя откуда-то сверху донеслось глухое ритмичное буханье, и что-то запел хриплый голос. Смысл песни уловить на таком расстоянии было трудно, но вниз к реке долетали отдельные слова: «зона», «откинулся», «кореш», «жизнь воровская» и прочее в таком же духе. Женщина некоторое время стояла молча, прислушиваясь и водя глазами по сторонам. Потом по ее лицу медленно расползлась широченная улыбка.
— Ой, как же хорошо-то!!! — вдруг взвизгнула она, зажмурившись, и, подпрыгивая от избытка чувств, побежала через ивовые заросли своего идеального мира к своему идеальному мужчине.



СТРАШНАЯ СИЛА ИСКУССТВА

Ирина Степановна — учительница русского и литературы — вошла в класс и, сдвинув на лоб черные очки, оглядела членов литературного кружка. Особо широкой популярности кружок в школе не имел: на данный момент членами его числились четыре девчонки-восьмиклассницы, из которых на занятия ходили трое. Ирина Степановна кивнула ученицам, сказала «приветик», одернула черную футболку с черепом и, слегка поддернув широкие джинсы-трубы, бухнулась за свой стол: она была девушкой молодой и современной и по части внешнего вида переплевывала своих же учеников.
— Ну че? — поинтересовалась учительница, потерев руки. — Задание какое было? Я вам вроде чего-то задавала же…
— Да, Ирина Степановна: описать наш класс в разное время суток, — подхалимским голосом сообщила сидящая на первой парте девочка с двумя толстыми черными косичками, одетая в белоснежный свитер.
— Во! Точно, — согласилась учительница и со стуком положила черные очки на парту. — Ну валяйте, читайте. Ты, Лена, чего взяла?
— Я взяла описание нашего класса ранним утром, — сказала девочка и, открыв глянцевую розовую тетрадь, исписанную аккуратным почерком, начала громко читать:
— «Поскольку наша классная руководительница — учитель биологии, мы считаем нашим классом биологический кабинет. Утром здесь очень красиво. Первые лучи восходящего солнышка падают на зеленые цветы, которые стоят на подоконниках и висят в горшках на стенах…» — тут девочка сама машинально оглянулась на цветок позади себя, потому что занятия кружка проходили как раз в кабинете биологии, откашлялась и продолжила:
— «Я, как староста класса, каждое утро поливаю цветы и протираю парты. Они красиво блестят под ярким солнечным лучом…» Вы что-то хотели спросить, Ирина Степановна?
— Да нет, — отозвалась учительница, поспешно захлопывая открывшийся для зевка рот. — Валяй дальше. Много там еще?
— Не очень. «Потом обычно я протираю доску. Доска у нас большая, зеленая и блестящая, она раскладывается на три половинки. А у противоположной стенки стоят стеклянные шкафы с интересными биологическими образцами — там есть и маринованные в банках осьминоги, и рыбы, и большие сушеные насекомые, и…»
— Чего-то жрать хочется, — повозившись, сообщила на ухо своей соседке растрепанная девчонка в спортивном костюме, сидящая позади Лены. Учительница, расслышав этот шепот, издала одобрительное гыканье и сказала:
— Ну ладно, Лен, достаточно.
— Хорошо? — поинтересовалась Лена, поднимая большие глаза.
— Гм, — сказала учительница и постучала ногтями по столу. — Вообще неплохо. Только это…
— Трех половинок не бывает, бывают три части, — с усмешкой поправила худая белобрысая девчонка в очках, третий член кружка.
— Чего? — удивилась учительница. — А, ты про это, Таня… Да не суть важно. Просто, знаешь, Лен, язык у тебя какой-то неприкольный… нелитературный.
— А что надо, чтобы стал литературный? — деловито поинтересовалась Лена, беря карандаш. Остальные девочки тоже схватили ручки.
— Ну, у тебя описаний вообще нет. Просто типа перечисления. Ты бы эпитетов побольше навтыкала, определений. Ну, вот пример из моего эссе: «И болезненный синюшный город втягивал его в себя, как в ненасытную утробу. Машины, словно темная сыпь, вскочили на дороге, прочерчивая слепыми фарами бреши в мироздании». Вот видишь, какое настроение? А у тебя не чувствуется… Чего ты лично, короче, ощущаешь, когда глядишь на тот или другой предмет. Слишком просто. И названия нет. Поняла?
— Да, — протянула Лена с сомнением, но учительница уже кивнула белобрысой девчонке:
— Таня, ты будешь читать?
— Сейчас, — отозвалась та, что-то быстро карябая поверх своего сочинения. — Минут пять можно подождать, я поправлю?
— Чего нельзя — вон, пусть пока Марина прочтет…
— Э, не, я тоже занята, — отказалась девчонка в спортивном костюме, усиленно водя карандашом.
— Ну, шут с вами, — согласилась учительница и, достав из своего рюкзака книжку «История русского рока», погрузилась в чтение…
— Ирина Степановна, я все! — побеспокоила ее Таня минут через десять.
— Ну наконец-то, валяй читай.
— Ага. «Название: наш биологический класс обычным днем. В солнечный день наш биологический класс выглядит желтого цвета и вызывает у меня радостное настроение. Окна у него большие, прозрачные, примерно метр на полтора. Рамы белые, но грязные, поэтому они вызывают у меня брезгливое настроение. Днем, когда на голубом небе светит яркое солнце, лучи падают как раз на доску. Доска у нас большая, яркого зеленого цвета, и раскладывается на три четвертинки. Когда я забуду приготовить уроки, она вызывает у меня горестное настроение. Днем остальная часть класса в тени, поэтому парты не блестят и выглядят светло-коричневыми. На стенах висят рядами зеленые цветы в горшках такого цвета, как кирпич. У них длинные листья, а цветы у этих цветов я никогда не видела, поэтому не могу сказать, какое они у меня вызывают настроение. Днем шкаф с биологическими пособиями находится в окончательной темной тени, и стоящие там маринованные осьминоги и другая гадость вызывает у меня опасливое настроение, поэтому я стараюсь не садиться на последнюю парту…»
— Гы-гы! Над тремя половинками ржала, а у самой доска на три четвертинки раскладывается! — расхохоталась девчонка в спортивном костюме. Учительница недовольно глянула на нее:
— Марин, да не в этом суть. Тань, это, конечно, неплохо, но все-таки нелитературно.
— А почему? — обиделась белобрысая. — Я поправила, как вы сказали: написала, как что выглядит, и про настроение.
— Да образнее надо было! Ты просто пишешь: то синее, это зеленое, а надо, чтобы метафоры были, сравнения. Вот, например, из моего эссе: «комбайн жадно зарычал, как плотоядный зверь, втыкая свои зубы в податливую и жирную плоть земли, и выкашлял из себя первый стог»… А зачем ты написала про маринованных осьминогов, так же, как Лена?
— Этот… Образ понравился.
— Ну вообще… Надо оригинальные образы придумывать, которых ни у кого нет. Чем сложнее образ, тем интереснее. Помните, мы с вами в тот раз разбирали слова песни «Светлые мальчики с перьями на головах»? А в позатот раз, помните, я вам поэзию постмодерна и свои эссе читала? Вот как надо, вот как круто! Настоящий писатель так напишет, что по фигу, сколько там половинок у доски, читатель все равно кайфовать будет! Писатель должен уметь воздействовать на людей! Заставлять их ощущать то, что он хочет! Язык надо плести, заплетать, играть им! Это простыми словами не сделаешь! — учительница, разгорячившись, махнула книжкой по истории русского рока и отбросила ее на край стола.
— Ну чего, понятно? Марина, а ты читать будешь?
— Да поправлю, как вы сказали, и прочту. Мне еще немного. Пара образов осталась… Ну вот. У меня было задание описать наш класс вечером. Короче, название: «Проклятое место». «Утром и днем наш класс, может быть, безобидное место, но неизвестно, что будет с тем, кто зайдет сюда после уроков. Лампы выключены, и при зловещем синем свете сумерек блестят, как слизняки, черные горшки на стенах. Из них, словно скользкие щупальца, вываливаются тощие стебли цветов, которые так и норовят вцепиться тебе в волосы и прорасти в голову. На шершавом, как гробовые доски, полу, громоздятся черные парты. В холодных, как лед, батареях раздается зловещий вой и бульканье, будто кто-то, запертый там навечно, хочет вырваться наружу, а его не пускают и душат. На все это злобно глядит со стены доска. Она вся как будто пропитана страданиями неответивших учеников и злобой учителей, и так и излучает в тебя эту злобу. Доска эта очень странная и загадочная: когда она сложена, никто не знает, как она разложится завтра — на три половины или на три четверти. Но самое ужасное место класса вечером — это шкаф. На его глубоких полках за прозрачным стеклом стоят разные банки. В одной — серый, как пепел, маринованный осьминог, приклеивший к стеклу свои мерзкие, все в присосках, щупальца, и колышущийся, будто он хочет выбраться наружу, в другой — моллюск в разрезе, скользкий, как протухшее желе, а рядом с ними ухмыляются три чьих-то желтых зубастых черепа. Со шкафом шутки плохи, открывать его запрещено. Говорят, одна маленькая девочка зашла вечером в класс, открыла шкаф, чтобы потрогать черепа, и больше ее не видели»…
— Правда, что ли? — с ужасом прервала ее Лена. Марина только зловеще хмыкнула.
— Ну, хватит, Марин. Образы простые, стиль у тебя, конечно, обычный классический реализм, но для начала сойдет, — пробормотала учительница. Взгляд ее был прикован к шкафу, за стеклом которого смутно виднелся осьминог и ряд черепов. — Слушайте, а чего в классе так темно-то? Вы почему свет не включите?
— Лен, включи, — сказала Марина. Лена потянулась к выключателю, и свисающий из горшка отросток цветка легонько задел ее по волосам. Лена отпрянула, с визгом схватившись за голову.
— Ну, ну, чего ты кричишь? — Ирина Степановна сама поспешно щелкнула выключателем, но свет не загорелся. — Э-это что такое?
— Выключатель тут плохой, — отозвалась Марина. — Бывает, вообще не срабатывает.
— А… Так вот, Марин, о чем я говорила? Образы у тебя есть, но они очень простые.
— Зато доходчивые.
— Ну, как сказать… Черепа у тебя просто желтые и зубастые, осьминоги просто противные, а можно было бы придумать сравнение поприкольнее, с действием. Ну, например, смотри, как у меня в эссе: «шершавые языки гор облизывают небо».
— А, — сказала Марина. — Тогда можно так: «стесанные зубы желтых черепов медленно едят тьму».
— Урррррррррмхххх, — громко захрипел кто-то.
— Что это?! — подскочила учительница.
— Батарея, — объяснила Марина.
— Ирина Степановна, а можно я пойду? — напряженным голосом выкрикнула Лена. — Мне домой надо.
— А мне не надо, что ли? — подхватила Таня. — Я вообще еле отпросилась у мамы. Ирина Степановна, может, вы нам задание дадите, и мы пойдем?
— Ну лады, сейчас, — согласилась учительница и шагнула к сложенной доске, собираясь разложить ее. Но рука ее вдруг застыла, не коснувшись створок. Учительница неопределенно помахала ею в воздухе, после чего вдруг наклонилась, схватила свой рюкзак и, надев его на себя, решительно направилась к двери, обгоняя собирающихся учениц. Уже оказавшись на пороге, она обернулась и быстро сообщила:
— Так, короче, напишите к следующему разу какой-нибудь там стишок про счастливую любовь.
— А вы куда? — хихикнув, спросила Марина.
— А я тоже пошла, заодно попрошу у Марии Петровны другой класс для занятий, а то что за приколы такие: свет не включается, доска раскладывается, осьминог еще этот… Маринованный…



ОПТИМИСТ

О, привет, братаны, классно, что зашли. Ух ты, вы даже с женами, ну здорово! Привет, Серега, привет, Леха, привет, Маша, привет… Э… Костя? Или Коля? Да ты не обижайся, у меня еще чуток с памятью неладно. Да все смотрели, сказали ерунда, у всех так бывает, пройдет! Вы садитесь, чего стоите-то! Я вам сейчас расскажу, где я летом был.
Ну, сами знаете, я по жизни движуху люблю, на месте не сижу, всякие там придирки, что отель плохой — это не про меня! Мы за это лето и на Украину съездили, и на Азов, и в горы сходили, и… Как на Украину? Да автостопом. Да не, нормально! А чего страшно, нас целая компания была! Славку? А, Славку да, побили, ну это же нормально, это уж когда его с Петькой грабили, а он возникать стал. Что? Да пара трещин в ребре — ерунда! Мне тоже палец из сустава выбили, я и не заметил даже сразу! Ага, доехали. Жили — в хостеле, а потом в палаточном городке у знакомых пацанов… Почему? Так ведь прикольнее, ближе к природе… Что Славка рассказывал? Потому, что у нас все деньги украли? А, точно-точно! Надо же, забыл! Ну да, денег маловато осталось, но мы все успели: и всяким водным экстримом позанимались, и с парашютом прыгнули…
Чего? А, вам тоже рассказали, как, когда катались на банане, Сашку башкой об воду шибануло так, что жилет слетел? Еле его Петька вытащил! Умора! …Кто с парашютом разбился? Да ладно! Да вы чего! Не настолько уж я не помню-то! Ааа, вы про Федьку — так это он не на парашюте, а на дельтаплане, и нормально с ним все! Уже скоро из больницы выйдет — ну, месяц-два ему еще!
Ага, и рафтингом позанимались. О, вы и про это знаете — как Славка из лодки выпал, когда она на пороге подскочила, а мы не заметили? Он за нами полчаса плыл и орал, а мы не слышим ни хрена! Умора!
…Чего в горах случилось? Да ничего, просто провизия кончилась. Это мы время не рассчитали и на поезд опоздали: мы думали, за три дня долезем, а получилось две недели. Да мы еще карту посеяли, а спички кончились! Пришли на вокзал такие, как бомжи, уже шнурки хотели есть… Прикол! Как доехали? Слушайте, вот этого не помню, хоть убейте. Но доехали же как-то, если со мной все, видите, в порядке: вон, в больнице лежу! Переживаю? А чего мне переживать-то, ребят? Я же по жизни этот… Как его… Вот все-таки после того, как я на резинке с моста прыгал и меня об воду башкой приложило, бывает, слова забываю… Ну этот… А, вспомнил: оптимист!